Дневник студента Т. сыграл роковую роль. Оказывается, этот кретин вел дневник и даже никуда его не прятал.
Попытка арестовать Шамана ни к чему не привела. Прапор исчез, будто его и не было.
5. Про теорию и практику опознания
«Неужели на воле перевелись рассказы об ужасах тюремного быта? Если люди перестали бояться, то как держать их в узде?»
Роман Киселев находился в следственном изоляторе города Задурийска уже почти месяц. Несвежий плотный воздух тюрьмы состоял из запаха немытого тела, смеси мужской мочи и дерьма. Издалека пробивались скучные ароматы тюремного пищеблока. Роман почти ничего не ел, иногда, пожалуй, жевал хлеб. И быстро терял мышечную массу. Хлеб был третьего передела. Обычно его производили из хлебных остатков, по тюремному спецзаказу. Дешевый.
Едва узнав об аресте, начальник танкового училища поспешил отчислить Романа, с формулировкой «за недостойное курсанта поведение». Начальник училища избегал вляпаться в политику и проклинал тот день и час, когда зачислил в курсанты почти столичного засранца.
Самое большое испытание пока что было ходить по-большому в нужнике. Нужник отделялся от камеры только замызганной простыней, которую повесили, чтобы не светиться мудями. А все звуки и пуки шли непосредственно в камеру. Роман старался по большой нужде не ходить и изо всех сил препятствовал организму. Вскоре у него появился хронический запор. И он вздохнул с облегчением.
Дни в тюрьме тянулись медленно. Адское безделье. Допросы были редким изысканным развлечением. Роман ждал их, чтобы поговорить с умным человеком. Обожал отвлеченные темы. Но на все вопросы следователя по существу отвечал, как с самого начала решил: «Ничего не знаю. Я был на каникулах. Это ошибка».
В VIP-камере провинциального следственного изолятора сидели всего пятеро: три китайца, один хохол и Рома. Одно место было свободно.
Китайцев брали за хроническое незаконное предпринимательство и неоднократный незаконный переход границы. Они гостили в этой камере не первый раз. Но все как-то недолго. После коротких переговоров с китайской стороной коммерсантов отправляли через речку Задурийку домой, и там они якобы несли тяжелое наказание. Но едва ли через полгода снова оказывались тут, живы-здоровы и бодры.
– Смотри, мальщик, – показывал Роме старший китаец, плотный малый, – тут наши записи.
Рома смотрел, куда указывал китайский палец, и видел на стене иероглифы.
– Что тут написано?
– Это советы китайцам, которые попадут в тюрьму. Они прочтут и узнают, кто главный. Кто хороший человек и поможет. Ин-сру-кция. Ваши не понимают – наши понимают.
– Ну, вот тут что, например, сказано? – ткнул Рома наугад в один красивый иероглиф.
– Тут… – китаец посуровел. – Это письмо сыну. Человек по имени Линь говорит сыну: «Сынок, я не прошел – ты пройдешь. Ты не пройдешь – твой внук пройдет. Как вода заполняет пустоты и впадины бесплодной земли, принося ей плодородие, так мы заполним безлюдные пространства и дойдем до конечного пункта». Лето 4070 года.
– Это ваше летоисчисление?
– Да. От основания Поднебесной.
– А что стало с этим Линем?
– Ничиво не стало. Он прошел. Он ушел далеко на Запад. Там в большом Городе Дворцов построили Чайна-таун, Линь стал там работником.
– Почему я ничего не слышал про Чайна-таун?
– Далеко. Слышно плохо…
Новость, рассказанная китайцем, поразила Романа. Отсутствовать на родине три года и уже так оторваться.
Хохлу тоже не терпелось рассказать свежему человеку о себе.
– А я людыну вбыв, – простодушно объявил он. – Мэнэ вже й судылы, скоро у зону отправлять…
Хохол был, наверное, сумасшедший. Он говорил об убийстве, как о деле обычном.
– Поначалу я нэ признавався. А потим думаю, шо мовчать? И росказав им всэ, як было.
– А кого ты убил?
– Маму…
Роман невольно вздрогнул.
– Щэ вийна шла. Бабка немца полюбыв. Маты моя народылася вид нимецького лейтенанта. И вид нимця того бабка получыла подарок – саксонський сервиз на 24 чоловика. Нашо им у сели той сервиз – нэ знаю. Та бабка так берегла його, шо даже у голод нэ продала. Та шо там бэрэгла – даже ни разу чаю з нього нэ пила! Завэрнула у материю по одний чашци и сховала у погриб. Обищала моий матери подарувать цэй сервиз на свадьбу.
Старший китаец тронул Романа за рукав:
– На каком языке он говорит?
– На украинском.
– А какая у него страна?
– Это такая страна, Хохляндия называется.
– Где она?
– У нас на задворках. Раньше она тоже Россией была.
– Мальщик, ты можешь нам объяснить, что он говорит. Он уже давно это рассказывает, а мы не понимаем.
Роман перевел:
– Его бабка родила от немца-оккупанта во время войны. Ты знаешь, что немцы – это враги России?
Китаец не знал. Он знал только, что немцы – богатые.
– Короче, немец подарил бабке фарфоровый сервиз.
– И от мама выходыть замуж за мого батька. Бабка й говорить: у мэнэ е богатый подарок для молодых – нимецький сервиз. Щитайтэ, шо я його подарувала вам. А сама прыизжае на свадьбу з пустыми руками. Сервиз остався дома, у погриби. Так и пролэжав там двадцять лет. Потом я женытыся зибрався. Маты моя говорыть: «Подарю я вам на свадьбу фарфоровый сервиз, шо у бабыному погриби лэжыть. Вона мэни його щэ на свадьбу подарувала, та я той сервиз ни разу нэ бачыла, ни разу на ньому ни ила – ни пыла»…
– В общем, его мать тоже стала девкой и замуж собралась. Бабка опять начала рекламировать тот же сервиз, который в погребе лежал, вот я вам его подарила! А сама жмотится. И наконец, хохол этот собрался жениться. Мать его говорит: вам пока негде жить, вы же по общежитиям скитаетесь. Вот будет у вас свое жилье – тогда и поставите сервиз в красный угол. С тех пор и повелось: как приедет мать к ним на день рождения или на годовщину свадьбы, все вспоминает, что, мол, ждет этот сервиз, который им полагается получить. Наконец в конце прошлого года приехал хохол со своей женой к матери на Новый год, она уж старая совсем стала, ослабела и характером, и физически. И она опять затянула свою песню про тот сервиз. Тут жена его подскакивает, руки в бока, и давай подначивать: вот, мол, я сейчас слазаю в погреб и достану этот сервиз, да и увезем его – и жить нам уже давно есть где, да и дочка скоро замуж выходит. Мать как-то немножко рассердилась и говорит: лезь давай, если тебе не терпится.
– Жинка погриб видкрыла, оттуда сыристю понэсло, вона лесницу прыставыла и полизла…
– Хохол говорит, что жена погреб открыла, там долго шарила – нашла вроде что-то, кричит: помогайте, давайте, а то разобью. Мать сунулась было к ней помочь, да по неловкости крышку погреба-то и захлопнула. И эта крышка прямо со всей дури стукнула по этому сервизу, который в руках держала жена, в коробке он был. А коробка уже старая, видать, подгнила со дна. Сервиз и разбился… Так его никто и не увидел – только осколки валялись всюду в погребе.
– Вылизае жинка моя з погриба, зла уся била, губы трясуться, ий крышкою погриба по голови досталось… И ну мою маму за косы трипаты, крычить: ты, стара видьма, тянула резыну з цим сервизом, у гроб його з собою положыты надумала. У гробу карманив нема.
– Короче, жена эта распалилась и стукнула мать головой обо что-то… а много ли старухе надо? Мать в тот же вечер и померла…
В общем, пришлось ему вину на себя взять. Чтоб жене не идти в тюрьму.
– А… – протянул китаёз. – Много дней рассказывает…
Китаец несколько раз покачал головой, достал из кармана бумажный носовой платок и протянул хохлу, чтоб тот вытер слезы.
Пришел Ромин черед рассказывать, за что арестован. Врать не хотелось. Поэтому решил, что будет краток и, по возможности, правдоподобен.
– А я судью зарезал… – нехотя сказал он. – Китайскими шмотками торговал в переходе. Менты взяли, привели в суд. Судья выписала о-огромный штраф. Где мне денег взять? Я ее и зарезал. Прямо в зале суда. Теперь она мертвая лежит.
Китаёзы замерли и с уважением посмотрели на Рому.
– В Китае за это казнь. На площади, – сказал старшой.
– А в России – тюрьма.
– В России – хорошо…
На следующий день хохлу принесли «путевку» в лагерь. Он собрал свои шмотки, смахнул слезу и прощально махнул рукой:
– Ну, шо, чилдринята, пиздуйте до скулки!
Китайцы вопросительно посмотрели на Рому. Рома перевел:
– Хохол говорит вам: «Учиться, учиться и еще раз учиться!»
Китайцы заулыбались. И повторили: «Пиздуйте до скулки».
…От государства Роме полагался адвокат. Это был тертый во многих местах мужичок, узкоглазый, морда у него была как сковородка. Почти все жители этого края либо уже мимикрировали под желтолицых, либо успели с ними крепко породниться кровью.
Адвокат сказал, чтоб Роман звал его Василий Иваныч. Он несколько раз настойчиво спрашивал Романа:
– Ты руководил бригадой?
Романа вопрос удивил.
– Вы что?
– Да я-то ничего. Следователи считают, что руководство бригадой осуществлял ты. Что именно ты выступал под кличкой «Шаман».
