Следователь поскучнел. Замолчал. Допил чай. И спросил:
– Что ж, получается, ты ангел, а не человек, и за тобой вообще никакой вины не числится? Ты никого не соблазнил своим знанием? Никого не повернул на тропу насилия? Тогда почему ты оказался там, в доме культуры, в кружке этом опасном? Почему там не оказался Петр, твой друг?
– У Петра отец неподалеку, который ему присылал деньги и продукты. Петру не надо было зарабатывать на пиво и водку – дедов поить. Вот и все.
– Допустим, допустим… но все-таки ночью, в глубине души, неужели ты не каешься в том, что преступил черту?
– Не каюсь. Мне не в чем каяться. Я не преступил.
– Уведите его, – сказал Полиграф. И когда Роман был уже на пороге, буркнул ему в спину: – Те, которые страху не имуть, погибнут первыми.
Утром после поверки в VIP-камеру поселили нового подследственного. Это был Т. Увидев его, Роман буквально застонал. Он понял, что это и есть очная ставка. Очистительная клизьма.
«Что же ты сейчас расскажешь этим китайцам? – испугался Роман. – И как ты будешь смотреть им в глаза?»
Слава Т. кивнул Роману, присел на шконку, надвинув поглубже свою кепку с козырьком. И заснул.
Вечером в камеру зашел охранник, передал для Т. бумагу и карандаши.
Т. в своем углу сидел и рисовал.
– Эй, – сказал Роман, – ты зачем нарисовал меня в берете и камуфляже? Я никогда так не одевался. Ты ничего не перепутал?
– Меня попросили, – коротко ответил Т.
– Кто?
– Следователь. Он попросил нарисовать всех, кого я знаю, в берете и в камуфляже.
– Дурак, что ли, совсем? – взбесился Рома.
– Ага, – сказал Слава Т. – Нет смысла запираться. Они все знают. Пора делать тюремную карьеру.
– Я пас, – сказал Рома. – Тебе что шьют?
– Притон колдуньи, – сказал Т. и выразительно кивнул в сторону китайцев, мол, не надо при них про китайский рынок. И Слава Т. рассказал: – Недавно, перед самой посадкой, я встретил возле рынка кришнаита. Он втюхивал свою книгу пьяному гражданину… Я сказал гражданину: «Они сектанты, уйдите, не доведут до добра». Мужчина ушел. А кришнаит рассмеялся и обнял меня. Говорил он мне, что я зря меряю их чужими мерами, что все служат одному богу и Кришне поклоняются тысячи лет. Я понял, что лезть в борьбу с этой нечистью пока рано. Мне рано. Ибо в споре с ним хорошо, если я одержу верх. А проиграю в главном, в битве интеллекта, даже более того, в битве двух религий. И мне стоит учиться, учить Писание, читать книги и думать самому. И только тогда я стану человеком, имеющим силу. Когда я стану хотя бы близким к этому кришнаиту по чистоте души и праведности! А пока очень рано мне лезть. Я ведь даже пост не смог пока соблюсти так, как положено. Только если в пище, а ведь кроме желудка есть еще мозг! И не появилось в душе моей пока, надеюсь, что только пока, веры, той твердой веры, ради которой люди отдавали и отдают жизнь. Страшен червь сомнения…
– Блядь, – сказал Роман. – Ты конченый кретин. Перед тобой перспектива на двадцать пять лет в лагере. Будешь там изучать религию. И варежки шить.
– Я готов. Кстати, я дошел до всего своим умом. Не ты меня выучил. Я сам изгадил два китайских будильника. Два кэгэ аммонала и два детонатора, короче, скрепил эпоксидной смолой. Пень, под который мы закопали баночку, был мне по плечо, а в обхвате чуть больше моих рук. Но это не помешало расколоть его в щепки. Тренировка удалась. На китайском рынке я купил зажигалку и скотч. Потом по объявлению в газете нашел центр черной магии. Я постучался в стальную дверь. Золоченая вывеска, мраморные ступеньки… Ведьме я сказал, что меня бросила девушка. Надо бы вернуть. Когда я прощался, ведьма, посмотрев на мой вид, спросила: «А у нас после вас ничего не взорвется?» – и сама рассмеялась над своей шуткой. Обойдя здание, я почувствовал, что земля дрогнула, и услышал грохот взрыва…
…На прогулке Славы Т. уже не было. Не вернули его в камеру и после обеда. И вечером он не пришел.
Китайцы будто и не заметили, что шестой исчез. А через день Роману неожиданно принесли передачу с воли. Это был большой шмат сала, завернутый в белую тряпку, и большой батон хлеба домашней выпечки. Тюбик зубной пасты и зубная щетка.
Хлеб с салом ели всей камерой понемногу. Деликатес. Отломав очередной кусочек хлеба, Роман увидел маленькую бумажку, быстро вынул ее и зажал в кулаке. Позже, отправившись в сортир по малой нужде, развернул бумажку и прочитал: «Бог милостив. Держись». Сразу подумал о Петре. Вытер слезы. Слишком часто стал плакать.
Еще две недели прошли в терзаниях: Романа никто не вызывал на допрос. Из дому не было ни письма, ни денежного перевода. Государственный адвокат сказал, что скоро будет суд и пора вырабатывать тактику поведения на суде. Опять советовал каяться и просить снисхождения ввиду того, что перворазник. И Роман сдался: решил ограниченно признаться в содеянном, надеясь на милость суда.
«Отсижу лет десять и выйду. Черт с ними, с родителями, раз они забили на меня». Роман вспомнил Петькину молитву и несколько раз мысленно произносил ее перед сном.
И наступило утро последнего дня. Накануне было сказано, что к суду все готово. После поверки и завтрака в дверь камеры заглянул охранник и безразлично объявил:
– Киселев! С вещами!
Роман беспомощно взглянул на оставшихся в камере китайцев и неожиданно для себя произнес:
– Крепкого Духа, Мудрости всем желаю! Слава Богам и Предкам наша!
И вышел за порог.
…Спустя два часа Роман будет стоять на улице за воротами тюрьмы. Один. Без конвоя. Без единой копейки денег. На свободе.
Солдат вывел его за стену узилища, отдал документы и сказал: «Пока!» Ворота тюрьмы закрылись. Последний, кого Роман видел, выходя из ворот, был следователь по фамилии Полиграф, который вышел покурить на свежий воздух. Он мрачно буркнул Роману:
– Еще встретимся.
Признаки – это уши сущности, которые торчат над маскировочными сетями. То, чего нет, – уже есть. О чем не говорят – то висит в воздухе. Оно придет – и все скажут: оно есть. Так должно быть. Их и сейчас видно, если смотреть хорошо или долго. А потом признаков станет так много, что ничего, кроме них, уже не будет видно. Задумайся об этом.
1. Все политические проекты живут недолго
«Стихия народной жизни слизывает дом, построенный на песке, а время засыпает его пеплом. На верхних этажах обычно чисто и светло. Про нижние этажи сказать нечего: там темно было и сейчас темно».
В тихие утренние часы в Агентстве русских исследований у Сципиона было принято заниматься умственной работой. Ответственный за выпуск журнала «Выводы» Пафнутьев (Коля-ушастый) закончил писать письмо предполагаемому спонсору. Таких писем он рассылал в день штук по пять. Дела шли полегоньку.
«Уважаемый Имярек Буржуазович!
Журнал „Выводы“ (с вашей постной рожей на обложке) является совершенно новым медийным проектом. В отличие от других СМИ, которые нагло продаются на всех углах и во всех сортирах, наш аналитический журнал рассылается в черном глухом конверте в двадцать два адреса власть имущих, в такие адреса, которые не найдешь в адресных книгах. Нас читают во Дворце. Вам ничего не будет стоить, если вы дадите интервью нашему корреспонденту, это не накладывает на вас никаких финансовых обязательств, лишь одна приятность происходит от нашего общения. Все увидят, какой вы умный и красивый. Лучше всего, если вы не откажетесь стать членом нашего редакционного совета, вместе с вами мы укажем власти светлый путь, чтобы она (власть) не запуталась в тенетах…»
Пафнутьев остался доволен своим письмом. И начал новое:
«Уважаемый Марихуан Гашишович!
Наш журнал „Выводы“ – новый тип аналитического издания с огромным PR-эффектом…»
Спонсоры охотно шли на контакт с серьезным солидным изданием, от которого не следовало ждать подвоха. К концу года издание собиралось провести парад важных лиц, пригласить спикера Совета Федерации и соорудить специальный выпуск журнала с лучшими людьми на обложке. Спикера надеялись поместить в середину в обрамлении уважаемых людей. Людей с деньгами было много, а славы у них было с гулькин нос. А томиться сейчас в безвестности, а в грядущем – без вечной памяти человеку с деньгами было невыносимо. Хотелось побыть заслуженным и великим к ближайшему юбилею, а то и к смерти, заработать какой-никакой орденок, статейку или некролог с добрыми словами о заслугах перед Отечеством. Скупа наша Родина на добрые слова в адрес сынов своих. Скупы и потомки. Они, можно сказать, вообще сволочи, оставляешь им наследство и налаженные каналы, а взамен похоронить по-человечески не могут, уложат в холодный дешевый гроб, обитый красным революционным ситцем, забудут позвать хорошего попа и заочно отпоют незнамо где, и все – через пятнадцать минут забудут и приступят к салату оливье. И чего греха таить, вздохнут с облегчением, избавившись от надоедливого, растерявшего былое обаяние папаши. И давай считать, что он оставил после себя, чем поживиться можно после смерти трудяги…
