сынок, ты будешь большой осел, если упустишь ее и продолжишь гоняться за этим куском мяса, Белоснежкой. Белоснежка… предоставь ее природе и времени. со временем ветер, солнце, другие мужчины, скальпели хирургов, вода и ураганы сделают из этого сырого мягкого камня идеальную скульптуру. но не сейчас, и не ты. она не твоя Вселенная и ты не ее мир.
вернемся к пьесе. прочитав ее, я понял, что да. что ты написал. но знаешь что? писатель – это не человек, который стреляет один раз и вешает ружье на гвоздь на самом почетном месте. это как с сексом. ты или делаешь это регулярно, или не нужно было и начинать. сынок, тебя хватило на то, чтобы собрать остатки сил и воли и наскрести в себе одну книгу. но больше – увы. ты, повторюсь, просрал свой талант. это горько, но это реальность, и я хочу, я прошу тебя, чтобы ты посмотрел на нее трезво. я прошу тебя не пытаться заниматься литературным трудом. я оставляю тебе парк аттракционов. это очень доходное предприятие. я уверен что ты, пусть и не биологический, но сын своего отца – я так сильно хотел этого, что мое отцовство передалось тебе воздухом, – через погода-год экспериментов и прочего дерьма убедишься в том, что извлекать прибыль из парка можно лишь при жестком руководстве. прекратишь играть в либерализм и закрутишь гайки. это бизнес, сынок, а остальное – декорации. с таким же успехом я мог бы обнести парк забором, запустить сюда сто тысяч кур и растить их на убой. никакой разницы.
меня позабавило, что вы с Матушкой Енотихой подготовили рейдерскую – или как их сейчас называют? – атаку. довольно смешно, согласись. особенно учитывая масштабы бизнеса. атака на аттракционы. в этом нет нужды. в моем завещании, написанном еще двадцать лет назад, единственным наследником всего моего имущества указан ты. только ты. поэтому приди в этот парк, возьми его и владей. кстати, отдаю вам должное. я бы отбился, но с преогромным трудом. вы бы разбогатели. не так, конечно, как сейчас, когда вы станете законными владельцами всего предприятия. я надеюсь, тебе хватит мозгов поставить ее управляющей парка.
правда, я был обижен на тебя, когда узнал, что ты затеял. настолько, что решил даже вычеркнуть тебя из завещания. я составил его без имени наследника и заверил. тот, кто получит завещание первым, получит все, решил я. но обида поостыла, и я просто укажу тебе, где лежит завещание (это тут, в парке). ты возьмешь его и впишешь себя. если захочешь, конечно.
я знаю, что ты сейчас думаешь о том, почему я ни слова не пишу о Енотихе и ее небольшом, так сказать, расследовании касательно меня и еще кое-чего. касательно маски и облегающего костюма Человека-Паука, двенадцатилетних девочек, сладких трусиков, розовой ваты, мягких складочек, скользких горошин, первых оргазмов, грязненьких гольфов. не знаю даже, что и сказать. оправдываться? какой в этом смысл.
очевидно, я извращенец, или как это там называется? но, поверь, зачастую в их глазах столько зова…
я не сержусь на вас, знаешь. ведь это сродни диабету. понимаешь, что надо бы положить себе конец, да мотивации нет. а тут как раз появляетесь вы, двое. так что можешь передать ей, что вы избавили меня от двух зол, малыш. так сказать, взяли меня на двустволку, ха-ха. кстати, двустволка, если тебе интересно, это когда двое в одну сразу – и поспрашивай своего приятеля Снуппи-Дога о том, как ему доводилось играть второй нижний ствол с твоим папочкой…
кстати, если уж тебя интересует твой биологический отец, то это Снуппи-Дог. забавно, как все обернулось. парень совсем опустился, когда я его встретил…
малыш, не смею больше отнимать твоего драгоценного времени. у тебя впереди еще вся жизнь. а, завещание! уверен, ты будешь счастлив получить его первым, не так ли? что же. я даю тебе эту возможность, сынок. эту прекрасную возможность. ведь мы живем в обществе равных возможностей, кроме шуток. и сейчас – не ленись только – каждый может разбогатеть. и хочет этого. неважно, чего бы это ему стоило. что? ах, да. ты же наверняка ждешь.
завещание у меня в заднице.
35
– Ой, она такая неприятная пацанка, – говорит мне Белоснежка, – вся такая нафуфыренная пришла. На понтах вся. Ну, мы с девчонками посмотрели так – ф…
– Ага, – отвечаю, а что бы вы на моем месте ответили, а сам чувствую умопомрачительное ощущение «дежавю», пока не вспоминаю, что точно такую же чушь она несла во время свидания с Микки.
– Поглядим, думаем, какая ты, и че ты строишь из себя, – вещает она мне явно отрепетированный монолог, причем отрепетированный бессознательно. Вся такая крутая: у меня папа, у меня парень… ну, когда с одной девчонкой подралась, та ей так задала, только перья летели…
– Ха-ха, – говорю я.
Мы сидим на лодке. Ага. Той самой. Сидим мы уже целый час, и я прослушал настоящую сагу о школьных разборках. В мои-то тридцать лет. Хотел было сказать ей, что староват для такого, но не решился.
– Пойдем в кино на следующей неделе? – спрашиваю я.
– Мм-м-мм, можно, – задумчиво говорит она. – М-м-м, ты классно целуешься.
– И не только, – гнусным голосом говорю я.
– Хи-хи, – говорит она.
Мы снова лижемся как угорелые. Она, очевидно, признает только по-настоящему глубокий, без всяких там, французский поцелуй. Поэтому шарит языком где-то в области моих гланд. Жестко и энергично. Я лапаю ее за грудь и чувствую, что она возбуждается.
– Ты меня лапаешь, – капризно и довольно говорит она. Э, теперь-то я могу представить, как выглядели их посиделки с Микки. Тогда-то я был неудачником, а сейчас настоящая звезда, блин, нашего парка. – Ты меня лапаешь, товарищ директор… Хи-хи. Удивительно, что так все случилось, да? Кто бы мог подумать, что своим преемником он видел тебя…
– Ты классная девчонка, – сдавленным голосом говорю я, потому что пытаюсь расстегнуть ей лифчик и не хочу акцентировать на этом ее внимание, – давай гулять вместе. Ну, в смысле встречаться. Я буду твой пацан, а ты моя девчонка…
– Ну, Еноооот, – тянет она.
– Почему нет, ты же классная девчонка, я буду твой пацан, а ты… – я уже не понимаю, чего там несу, потому что застежка, щелк! раскрылась…
Снежка, прижавшись ко мне, подставляет шею, чтоб я ее, надо понимать, облизал, и я начинаю облизывать, достаточно долго для того, чтобы наши спины затекли и она откинулась назад. Я это воспринимаю как приглашение, и мы балансируем на выпуклом дне лодке.
– На лодке неудобно, – шепчет она.
– Откуда ты знаешь? – кто-то зловредный в уголке моего мозга хочет проверить ее на женскую хитрость.
– Знакомая девчонка с пацаном перевернулись, – жарко шепчет она, пройдя тест с честью, как настоящая женщина, которой она вот-вот моими молитвами (и не только) станет.
– Давай я переверну лодку, – шепчу я. – Ляжем в нее.
– Ой нет, не надо, – шепчет она.
– Брось, – говорю я. – Я же люблю тебя. Правда, люблю.
И вдруг понимаю, что я и правда люблю ее. Такую вот идиотку. С историями «про пацанов» и маленьким расчетливым пылесосом вместо мозга.
– Выходи за меня замуж, – прошу я.
– А как же эта твоя… – шепчет она. – Лена…
– А что Лена? – шепчу я. – Это так. Просто секс. Ни к чему не обязывающий секс между взрослыми людьми.
– Такой, какой будет у нас? – спрашивает она сварливо.
– Ты же знаешь, что нет, – шепчу я.
– Я знаю, что нет, – шепчет она.
– Послушай, почему бы нам не… – говорю я поганым-препоганым голосом, я дико возбужден, мне просто крышу срывает, мне даже под героя-любовника закосить не под силу сейчас, поэтому я такой, какой есть, гнусный похотливый тип.
– Ой, я боюсь, – говорит Белоснежка. – Я еще никогда не… Тут? Нет. Не здесь. Ой. Нет. Пожалу…
– Аа-ах, – тонко говорит она, и я понимаю, что дела мои сейчас не просто хороши, а хороши как никогда, сейчас все оно и случится.
Расстегиваюсь и стаскиваю с нее все. Резко переворачиваю лодку. Одно мгновение, буквально сотую секунды, мне чудится, что там сейчас лежит какой-нибудь гребаный извращенец, какой-нибудь онанист проклятый, и я его тогда в землю вобью, блин. Ну, да. А вы как думали? Да в этом парке каждый второй извращенец, каких свет не видывал. Но в этот раз мне повезло. Под лодкой только земля. Я рывком бросаю лодку на днище, и она, чуть качнувшись, застывает. Белоснежка глядит на меня зачарованно. Я протягиваю ей руку, и она идет ко мне, переступив через трусики. Я завожу ее на корабль.
