Семён видел фотографии, сделанные с воздуха в 1945 году, и, показывающие примерно ту же территорию, которую он видит сейчас.
Тогда город лежал в сплошных руинах с фермами мостов, лежащих в
Майне. Он сравнивал в уме и понимал, что многое удалось восстановить и реставрировать, а многое построить на месте разрушенного города.
Дом, который станет домом его семье, тоже построен на месте, где до войны находилось четырёхэтажное здание, еврейской религиозной гимназии.
Семён стоял зачарованный и поэтому не слышал вопроса, заданного ему?
– SchЖnes? (Красиво?)
– SchЖnes? – повторил хаусмастер, и Семён как будто проснувшись, спросил по-русски:
– Что? – и спохватившись, задумчиво продолжил, – schЖnes, sehr schЖnes.
Семён забрал Маргариту из садика и до вечера находился под впечатлением увиденного. Он с нетерпением ждал прихода с работы
Веры, работающей сегодня до вечера. Он рассказал ей о предложении
Гемайды и когда сказал, что предложили пятый и пятнадцатый этаж Вера категорическим тоном заявила:
– Конечно, только пятый, о пятнадцатом и речи не может быть.
– Почему? – удивился Семён, – на пятнадцатом так красиво.
– Во-первых, я боюсь высоты, во-вторых, что я буду делать, когда приду с сумками из магазина, а лифт не работает?
– Там два лифта, – вставил Семён.
– Всё равно, и два могут сломаться. И в-третьих, ты ведь знаешь, что на верхних этажах всегда проблема с водой.
– Вера, так то ж в Одессе! У немцев редко что ломается. Ты же видишь, что у них всё работает по расписанию, магазины открываются вовремя, За то время, что мы здесь живём, никогда не отключался свет и вода. Поехали посмотрим, пока не стемнело.
Когда они подошли к дому, уже наступили глубокие сумерки, и полиция от дома уехала. Как и днём, к ним вышел хаусмастер и повёл на пятый этаж. Вере квартира понравилась, и она сказала хаусмастеру:
– Нам подходит, мы её будем занимать.
Семён вспылил:
– Почему нам? Пошли посмотрим на пятнадцатом этаже.
– Ладно, – неохотно согласилась Вера, – пошли.
Они поднялись на пятнадцатый этаж и зашли в квартиру.
– Такая же самая, – констатировала Вера.
– Такая, да не такая, – сказал Семён и направился в большую комнату.
Вера пошла за ним, подошла к окну и ахнула. Окна всех небоскрёбов освещались, и вся их панорама походила на светящуюся сказочную гору в долине мерцающей разноцветными огнями. Справа моргала красными огнями телевизионная вышка, а ещё правее стоял небоскрёб, светящийся зелёным светом, а внутри его двигались снизу вверх красные огоньки, наверное, лифты. Вера почувствовала себя Белоснежкой, попавшей к гномам, или Медной горы Хозяйкой, и постоявши минуту, смогла выдохнуть:
– Боже, как красиво.
– Ну и что? – обиженно произнёс Семён.
– А то, что мы выбираем эту квартиру.
– А вода? – спросил её муж.
– В ванну будем набирать, как в Одессе.
– А лифт?
– Иногда и пешком можно пройтись, полезно. Да, Рита?
– Да, мама!
Семён повернулся к хаусмастеру и спроси:
– Скажите, пожалуйста, а с водой у вас бывают перерывы?
– Не понял.
– Здесь высоко и может не хватать давления.
Бехле зашёл на кухню, открыл кран и вода с силой ударила в раковину. Он объяснил:
– Если большой водоразбор, то автоматически включается насос, усиливающий давление.
Семён вспомнил, что нечто подобное он учил в институте, но так как ни разу не видел на практике, то позабыл. Ему стало немного стыдно своей неграмотности, и о лифте он вопросов больше не задавал.
И, действительно, за то время, что они здесь жили, ни одного раза им не пришлось подниматься пешком или оставаться без воды. Кроме той красоты, что они наблюдали в первый раз им довелось любоваться чарующе неповторимыми закатами, и фейерверками, устраиваемыми несколько раз в году по всякому поводу. Кто-то из знакомых придя к ним сказал, что Котики могут продавать билеты на посещение их квартиры, как на смотровую площадку на Эйфелевой башне.
На следующий день они получили ключи от квартиры, входной двери в дом и почтового ящика и началась суета с заселением, какая всегда бывает в подобных случаях.
Ключи ему выдал и снова показал квартиру мужчина лет за 70 по фамилии Эфрони. Небольшого роста, толстенький, он вёл себя несколько высокомерно, явно преувеличивая свою роль завдома, хотя такой официальной должности в Гемайде не существовало. Ему, наверное, нравилось быть старшим, что он и делал. Хаусмастер Бехле, трудолюбивый человек с золотыми руками любил заложить за воротник, это все знали и шутники говорили, что Эфрони в мирном бою взял командование на себя. Он родился в Польше, войну пережил в СССР, затем эмигрировал в Израиль, воевал там и позже осел в Германии, до выхода на пенсию имел свой магазин и неплохо говорил по-русски, но с сильным польско-еврейским акцентом. В первый же день Эфрони спросил
Семёна:
– Ты еврей?
– Да еврей.
– Почему ты не поехал в Израиль?
– По многим причинам, одна из которых – очень тяжёлый климат и вторая – там идёт война.
– Евреям всем надо бы жить в Израиле, – назидательно втолковывал
Семёну Эфрони.
Семёна начала раздражать беспардонность собеседника, хотелось ответить резко, и он сдержался и спросил:
– А чего Вы здесь живёте?
На что Эфрони с гордостью ответил:
– У меня здесь дело.
Семён не понял, что имеет ввиду Эфрони, но на этом их беседа закончилась, но дальнейшее общение с "запасным" хаусмастером, как назвал его про себя Семён, имело неприятные последствия для них обоих.
Соколов после развода с Мариной некоторое время ещё вёл прежний образ жизни, но когда закончились деньги, загрустил. Варить себе еду он не хотел, а в кафе всё было дорого, не говоря уже о ресторане. Он знал, что многие его коллеги по иммиграции подрабатывали по чёрному, т.е. не заявляли властям о своей работе, потому что им разрешалось зарабатывать дополнительно к социальному пособию мизерную сумму, а если заработаешь больше, то социаламт или попросту "социал", эти деньги забирал. Иногда по доносу "друзей" государство узнавало о дополнительном заработке, и тогда он полностью перекочёвывал в карман государства. Вообще, получатели социальной помощи облагались массой ограничений. Им нельзя было ездить на родину, нельзя ездить в дорогие круизы, нельзя иметь автомобиль, хотя он мог ничего не стоить и т.д. В Германии большие права даны "беамтеру" – инспектору социала, ведущему твоё дело. Он может казнить, а может миловать Так, одну женщину, поехавшую в Россию к своей больной матери, и которую заложила соседка, лишили месячного социального пособия. В другом случае, парень, купивший машину, был прощён, так как объяснил, что машина нужна ему, чтобы искать работу, хотя он на ней постоянно подрабатывал извозом.
Лентяй и трус Соколов не хотел ни левой работы, ни ответственности, которую за неё можно иметь. Однажды, имея в кармане пару марок, оставленных себе на хлеб и молоко, он в злачном месте увидел проститутку, такую же толстую, какой была Люська – минетчица в Одессе. Страстное скотское желание возбудил её вид у Ефима, и он решил её снять без денег, а там будь, что будет. Не заявит же она в полицию. Он спросил, как её зовут и она ответила:
– Люси, – это странное совпадение ещё больше растравило его
Ефим сказал ей, что у него пустая квартира, и они в ней проведут время. Люси назвала сумму в 50 марок за сеанс, но он начал торговаться и сбил цену до 20. Затем она потребовала, чтобы он её провёз до дому на такси, но он сказал, что это рядом, и она пошла, чертыхаясь, за ним. Её телеса на ходу раскачивались, она сопела и потела переставляя ноги, делая ними радиальные движения. Видимо, трудные времена наступили и у этой женщины, что она по-большевистски преодолевая трудности двигалась за своим небольшим заработком. Чем ближе они подходили к общежитию, тем больше волновался Ефим, чувствуя последствия какие могут быть. Но укротить свою похоть он не мог. Недалеко от общежития Люси сказала, что дальше не пойдёт, но он показал, что они уже совсем рядом и "любовники" вошли в подъезд.
Поднявшись в лифте на этаж, они зашли в комнату, и Люси, не говоря ни слова, стала стаскивать с себя платье, прилипающее к потному телу. Ефим тоже начал раздеваться, предчувствуя наслаждение, но Люси пошла в душевую кабину и стала сопя и фыркая, плескаться под душем. Ефим сидел в это время на стуле и уже боялся, что у него ничего не получится, так как он перегорал он страстного желания.
Но Люси вышла из душа, улыбаясь, с другим лицом, со смытым макияжем, и своей фигурой японского борца сумо сводила Ефима с ума.
Он встал на дрожащих от страсти ногах и хотел обнять её, но Люси строго сказала:
– Das Geld vorwДrts (Деньги вперёд).
– SpДter, spДter (Потом, потом), – почти шёпотом говорил ей Ефим.
– Nein, jetzt. Ohne Geld des Sexes wird nicht (Нет, сейчас. Без денег секса не будет).
– Verstehst du, ich habe kein Geld jetzt, ich bitte gib mir in die Schuld. (Понимаешь, у меня сейчас нет денег, я прошу дай мне в долг).
