Рэбэ принялся рассказывать, а я стал разглядывать Инзарина младшего, который продолжал стоять у печки. Что там Рэбэ говорил, что этот интеллигент смахивает на меня? Да ничего общего! Хиляк и белоручка. Генеральский сынок! Стоит эдак скромненько, очечки свои носовым платочком протирает. Подует на дымчатые стеклышки и трет.
Тьфу, бля! Как это Рэбэ умудрился нас сравнить?
Закончив протирать очки, Андрей (так, кажется, он представился
Игорю) поднял голову, и наши глаза встретились. Глаза у него не бы-ли близорукими, очки он видимо носил для форса, они оказались яр-ко-синими, прям как у меня. Я заметил, что лицо Андрея вытянулось от удивления, и вдруг…меня как ушатом холодной воды облили.
…Я всегда стригся коротко, очень коротко, часто под ноль. И бо-роды никогда не носил. Кроме одного-единственного раза. Однажды что-то на меня нашло, хандра какая-то напала. Лень было, что бы то ни было делать и жрать совершенно не хотелось. У меня тогда прере-рывчик случился между первым и вторым контрактом в Чечню. Я тогда после госпиталя дома отлеживался. Рана дурацкая – в задницу, я, может быть, и не ел почти ничего, потому, что на унитазе сидеть больно было. А тут еще девушка моя решила замуж выйти. Но не за меня. Не скажу, что я по второму поводу печалился больше, чем по первому, но все равно – неприятно, стыдно даже. Вернулся с войны герой в жопе с дырой, а его невеста за другого замуж вышла! За того, у которого с пятой точкой никаких проблем. Так что, отлеживался я дома, с дивана почти не вставал, а цифры на кнопочках пульта от те-левизора стерлись напрочь. Когда понимал, что если есть не буду – сдохну, нехотя брел к холодильнику, выпивал стакан кефира, которым запасся заранее, ел засохший в камень сыр и грыз сухарики. Месяц или около того я такую интересную жизнь вел. Телефонный шнур из розетки выдрал, дверной звонок отключил, когда в дверь стучали – не подходил, выключал телевизор, молчал и притворялся, что меня нет дома. Или кричал с дивана: идите, мол, все в жопу, никого не хочу ви-деть! И к зеркалу я не подходил. Во-первых – не хотел даже свое от-ражение видеть, во-вторых – чтобы соблазна не было выйти из дома и дойти до парикмахерской. Через месяц меня отпустило. Жить захотел, бабу захотел, выпить и закусить чем-нибудь вкусненьким захотел.
Пошел в ванную, посмотрел на себя и понял – даже до парикмахер-ской дойти, надо, чтобы я хоть чуть-чуть на человека стал похожим. У меня борода густо растет, а на левой щеке – проплешина, дефект во-лосяного покрова. Стал я себя бритвой править, как умел.
Кривовато получилось, но…
Сейчас, глядя на Андрея, я узнал себя, того, которого я увидел в зеркале – похудевшего, гривастого, с бородой. Е мое! Копия! Одно ли-цо!
– К-как тебя зовут? – спросил Андрей, споткнувшись на первом слове.
Я с трудом перевел дыхание.
– Алексей.
– Алексей?
И тут я понял, что все дружно замолчали и заинтересованно смотрят на нас с Андреем. Только в глазах Инзарина старшего был не просто интерес, его прежняя растерянность во взгляде сменилась не-доумением, граничащим с паникой.
– А фамилия? – нетерпеливо спросил Андрей. – Какая у тебя фамилия?
– Демиденко.
– Как Демиденко? Почему Демиденко?
– Это фамилия моего приемного отца, – сказал я. – Его звали
Его-ром Федотовичем. Я – Алексей Егорович Демиденко.
– А мама? Тоже приемная?
– Да. Они с отцом меня трехмесячным из дома малютки взяли. А почему ты спрашиваешь? – задал я глупый вопрос, глупый, потому, что я уже все понял и почти не сомневался в том, что мы с Андреем не просто очень похожи друг на друга, что мы родственники, может быть, братья.
– Последний вопрос, если не возражаешь, – попросил Андрей.
– Бред…, – пробормотал генерал. – Этого не может быть.
– Какой вопрос? Спрашивай, – предложил я Андрею.
– Ты когда родился? И где? – Андрей одел очки, подошел к столу и сел на край скамьи, рядом с отцом, напротив меня.
– Но этого не может быть, – повторил генерал.
– Где – не знаю, – ответил я Андрею. – Дом малютки в Кулунде был, в Алтайском крае. А родился я первого мая семьдесят пятого го-да.
Это было на квадратике клеенки написано. Там мое имя стояло и дата рождения. Клеенка к моей ноге привязана была. – Я вспомнил, что совсем недавно рассказывал мою историю Славке Гуинплену.
– Андрюха родился в Павлодаре? – спросил у генерала Инзарина
Михаил Иванович. – Ты ведь в семьдесят пятом в Казахстане служил?
– Да. В северном Казахстане, – ответил Олег Алексеевич. – В со-рока километрах от Павлодара. А родила Валентина Андрея первого мая одна тысяча девятьсот семьдесят пятого года в третьем роддоме города Павлодара. У нее двойня была… Второй ребенок мертвым родился.
– А ты в этом уверен папа? – спросил Андрей. – Может, врачи перепутали? Может быть, это не Алешка мертвым родился?
– Кулунда рядом, – заметил Михаил Иванович. – От Павлодара до
Кулунды по железной дороге – рукой подать.
– Но этого не может быть. Я же видел трупик своего второго сы-на!
– Все новорожденные – близнецы, только письками и отличают-ся, – возразил Сидоров. – Да ты глянь на них, Олежка! Андрюха, сними свои пижонские очки. Нет, ты только посмотри, Олег, это ж… Алексею немножко шевелюру отрастить, а Андрюхе твоему чуть-чуть поднака-чаться – не отличишь одного от другого. Тут и генная экспертиза не нужна.
– Ну, бля! – тихо выматерился молчаливый Гуинплен. – Санта-Барбара какая-то. Сплошные знакомцы и родственники. Бразильский сериал.
– Санта-Барбара – американский сериал, – так же тихо поправил его
Рэбэ, и добавил философски: – Всякое в жизни бывает.
Да, всякое бывает, мне ли не знать! Но поверить, что вот так, не-ожиданно, я нашел своего родного отца, да еще и брата-близнеца, мне было трудно. Где-то в глубине моего сознания жила надежда, что рано или поздно это случится, но сам я никогда не планировал за-няться поисками своих родных. Эта надежда поселилась во мне не так давно, десять лет назад, после смерти мамы…
Мы жили в Кулунде, даже не в самой Кулунде, в поселке Бубен-цово, в шестидесяти километрах от районного центра. Это позже я пе-реехал в Бийск, после того, как отслужил срочную. Продал родитель-ский дом, добавил туда мамины сбережения и купил однокомнатную квартирку в
Бийске. Зачем я уехал из Бубенцово? Жил бы сейчас спо-койно, без риска и стрессов, работал бы механизатором или комбай-нером, распахивал бы кулундинские степи. Женился бы на ядреной алтайской крестьянке, детей бы настрогал…
Папа рано умер. Пить он всегда умел, пьянел редко, только по-сле литра самогонки. Но умереть ему пришлось все же от когтистой руки
Зеленого Змия. В тот раз он выпил много больше литра. Лег спать, а проснуться не сумел. То ли самогонка была некачественная, то ли слишком много ее было, но сердце у него остановилось. Было ему в ту пору шестьдесят пять. А мне тогда только двенадцать испол-нилось.
Остались мы с мамой одни. Хозяйство у нас большое было, даже слишком большое – лошадь с жеребенком, куры, гуси, индюшки с индюками, три коровы, телочка, поросята. Дом был большой, огород. При советской власти нас бы называли кулаками. Только тянули все это мы втроем – папа Егор, мама Лиза, да я помогал, как мог. Но меня родители щадили, любили сильно… После папиной смерти нам тяжко стало, особенно маме. Поначалу крутилась она, пыталась все сохра-нить в целости и сохранности, мне передать, чтобы и я богачом был, когда вырасту и хозяином всего этого стану. Потом помаленьку стали мы с мамой от живности избавляться. Часть съели потихоньку, часть продали, оставили только самую малость, без чего в деревни прожить нельзя – корову, да кур.
Видать, мама надорвалась, заболела она сильно. Мне уже во-семнадцать скоро должно было стукнуть, по весне – в армию, если от-срочку не дали бы…
Врач, который маму в районной больнице осматривал, пригла-сил меня к себе в кабинет и сообщил свой диагноз:
– Рак матки. Опухоль неоперабельная. Мужайся парень.
– Рак? С чего это вдруг? – Я тогда в этих делах мало что сообра-жал, считал, что рак – заразная болезнь, вот и недоумевал – где это мама могла заразиться раком? Где!? Мама только дома да в огороде всегда находилась. Даже в магазин я ходил. К нам соседи, и те, редко заходили. У всех дел полно… О том, что мама очень скоро умереть может, я даже не сразу и уразумел. Думал, полечат ее, и мы снова бу-дем вместе.
– У нерожавших женщин такое заболевание очень часто случает-ся, – сказал доктор. – По статистике – в два раза чаще, чем у рожав-ших.
– У нерожавших? – не понял я. – Как это, у нерожавших? А я? Меня в капусте, что ли нашли?
Доктор посмотрел на меня внимательно и промолчал.
– Нет, вы мне скажите, – настаивал я. – Что все это значит? Вы сказали, что мама моя не рожала. Значит, я не ее сын?
– Ну-у-у, может быть, я ошибся? – промямлил доктор.
– Ничего себе ошибочки? – возмутился я.
