В многочисленных тихих уединенных местечках-уголочках многократно я замечал разнообразного возраста и пола людей, сидящих на скамеечке, на камне, просто ли на траве с дудочками, свирелями или струнными инструментами. А один неожиданно обнаружился передо мной прямо-таки с настоящим тамтамом. Не знаю, были это люди, просто не имеющие иного места для репетиций? Или практикующиеся на врученных им судьбой и родителями инструментах студенты музучилищ? Созерцатели ли природы и звуков? Искатели ли гармонии природы и человечества посредством музыки? Духи-хранители ли данных укромных мест? Не ведаю. Но звуки, ими производимые, тихи и органичны. Они поначалу даже не различаются слухом. Ветер ли, повернувший в вашу сторону, доносит странное, непривычное звучание воздушных струй? Сами ли вы, подойдя уже почти вплотную, внезапно распознаете тихие ненавязчивые звуки?
Я уходил, а они оставались сидеть. Я возвращался, проходил снова мимо этих мест — они все оставались на своих постах. Покидали ли они их когда-нибудь? Были ли они поставлены здесь своим земным сенсеем или неземным голосом? И вообще — люди ли они в полном смысле этого слова? Непонятно. Мне так и не удалось выяснить. Но их знают и замечают многие. То есть среди японцев — практически все. Однако они предпочитают по данному поводу хранить молчание: Да, есть такие, приятно играют. —
А кто они такие? —
Кто такие? Не знаем, не знаем. —
А кто знает? —
Не знаем, не знаем, кто знает. —
У кого же узнать? —
Не знаем. Да и не важно! —
И вправду! — удивляюсь я собственной нечувствительности и глупой настойчивости. Действительно, ведь — не важно.
Достаточно в таких местах, конечно, и многочисленных достойных семейств — Япония ведь страна перенаселенная. Все это происходит в парках, на берегу речек и прудов, в оборудованных под пикники и увеселения пригородах. По улицам же города в то же самое время торжественно и красочно проходит церемонная процессия какого-нибудь соседнего храма. Участники, выряженные в яркие и разнообразные средневековые одежды неких прихрамовых обществ или того пуще — древнейших цехов, разбитые на группы, с небольшой дистанции руководимые руководителями, они обходят город. Несколько десятков человек, впрягшись в огромные оглоблеподобные шесты, волокут сложностроенную и раскрашенную коляску, на которой расположены музыканты и. девушка в роскошном кимоно, исполненная изящества, медленно вращающаяся в древнем завораживающем танце. Сопровождаемые полицией, на перекрестках они пропускают транспорт — если процессия небольшая, либо пропускаемы транспортом на всем своем протяжении — если процессия значительная и многолюдная.
В больших же и древних городах, вроде Киото, эти шествия многочасовые и являются уже всеяпонской достопримечательностью. Перед изумленными глазами публики, ежегодно стекающейся сюда со всего праздного мира, проплывают достоверно наряженные и вооруженные самураи, торговые люди со своими аксессуарами, различные корпорации различных ремесленников различных эпох. На причудливых повозках движутся аристократы, гейши, легендарные личности многовековой истории. Имена, биографии, наряды и порядковый номер в шествии всех персонажей подробно описаны и помечены в программках.
Все это сопровождается гонками огромных колесных сооружений, напоминающих древнеримские стенобитные устройства, либо передвигающиеся многоярусные китайские высоченные храмы. На верхушке их балансируют полуобнаженные молодые ловкие люди. Такие же молодые и азартные, сотнями впрягшись в подобные сооружения, с дикой скоростью, криками и факелами проносят их по узким проходам улиц, обставленных толпами возбужденных и любопытствующих зрителей-соучастников. Подогретые постоянным потреблением спиртных напитков, участники наращивают скорость, и на каком-то скользком повороте, особенно в дождливый день, высоченное сооружение не справляется, не вписывается в закругление и рушится вниз. На обступивших, выползших буквально под колеса зрителей — детишек, стариков и женщин — с вершин повозки сыпятся бесчисленные огромные балки, какие-то металлические предметы утвари и сами яростные, ничего не чувствующие молодые наездники, сея вокруг смерть, членовредительство и душераздирающие крики, кроша в мелкие осколки чужую и свою собственную неистовую плоть. Не успев очистить пространство от многих десятков трупов участников и любопытствующих, кое-как распихав сотни покалеченных по сотням машин «скорой помощи», в огромном количестве привычно сопровождающим подобные увеселения, оставшиеся в живых, присоединив к себе безумных новых, бросаются в погоню. Скорость нарастает. Постоянно по пути согреваясь из бутылочек подогретой саке, участники приходят в неописуемый раж. Уже на следующем повороте это приводит к следующим, еще более ужасающим последствиям. А где-то впереди и на соседних улицах рушатся десятки других безумных таких же. А вдали, по другим городам и весям несутся тысячи других подобных же, безумных и неземных, опрокидываясь и круша на своем пути прочих и прочих, совместно, в сумме всех, вместе взятых, прописывая на небесах некую единую мировую линию своего воплощения и бытия.
При этом неописуемом восторге и беспорядке повсеместно происходят самопроизвольные взрывы приготовленных на потом петард и огней фейерверка, что порождает дополнительные жертвы, как бы даже и непредусмотренные прямым ходом подобных празднеств, опаляя виновникам сего и окружающим лица руки и ноги. Вообще-то все божества во все времена любили и любят принимать приносимых им в жертву стройных, стремительных, безрассудных и ясноглазых молодых людей. И молодые люди отвечают им взаимностью. Немолодые хоть и без особых восторгов, но тоже принимаются. Уже на рассвете растаскиваемые по домам оставшиеся беспамятные участники забываются пьяным бессознательным полунебытием, проводя следующие несколько недель в естественном строгом трауре по поводу многочисленных жертв. И так до следующего года.
Да, все традиционное вполне удается японцам. Но вот современное, что все-таки достаточно удивительно, удается гораздо меньше. Во всяком случае, города, исключая старинные низкоэтажные дворцовые и храмовые постройки и редкие узкие улочки с двухэтажными деревянными домиками сохранившихся старых кварталов, весьма непритязательны. Единственным их достоинством является разве что ненавязчивость. Да ведь и то — немало. Встречаются, конечно, отдельные, неожиданно выскакивающие на тебя в городском хаосе творения наиновейшей архитектурной и технической мысли. Тот же, к примеру, правда, еще воздвигающийся к предстоящему здесь чемпионату мира по футболу 2002 года, гигантский стадион с куполообразным перекрытием. Внутри, по рассказам редких проникших туда пораженных соглядатаев, творятся, вернее, будут твориться и право невероятные чудеса. Футбольное поле во всей его немалой квадратуре, трехметровой толщине и неподдающейся подсчету многотонной тяжести почти мгновенно опускается на неимоверную глубину и помещается в некое подобие оранжерейной упаковки — влажной и теплой. Из той же немыслимой глубины, из недр мощной холодильной установки медленно выплывает хоккейная площадка с идеальным поблескивающим зеленоватым льдом. По ненадобности она исчезает в упомянутых недрах, и мгновенно взамен воздвигается любой конфигурации и размера сценическая площадка, оснащенная невероятным звуковым, механическим и электронным оборудованием. И все это вертится, переворачивается, уходит в глубину и возносится вверх, трансформируется, озаряется фантасмагорическим светом и исчезает в мгновение ока. Чудеса, да и только.
А так-то города мало впечатляют. Ну, можно еще вспомнить необыкновенный новый отель в Осаке, где в центральном высоченном и огромадном холле разместилась внушительно-длинная аллея из пальм, каждая высотой в метров двадцать. Регулярно, два раза в год гигантские деревья, как баллистические ракеты дальнего радиуса действия, уходят в глубину неведомой шахты. Они опускаются туда специальными тончайшими прецессионными устройствами, не раскачивающими их и не перегружающими скоростью опускания. Все это производится для простой помывки верхних огромных листьев, собирая толпу зевак, простаивающую сутками в созерцании завораживающей процедуры. После проведения санитарной обработки деревья снова возносятся на свою исполинскую высоту. Их прекрасная колоннообразная аллея ведет к размещающемуся на значительном расстоянии от центрального входа огромному, набитому всяческой электронной и сценической техникой, драматическому театру, тоже, однако, вмещающемуся в непомерной величины холл гостиницы. Можно еще помянуть и уже помянутый новейший вокзал в Киото. Ну, кто-то припомнит еще что-то в других городах. Но не больше. Да, еще, конечно, повсеместные многочисленные многоярусные высоченные транспортные развязки, взлетающие иногда на такую умопомрачительную высоту, что страшно и взглянуть на весь оставшийся в исчезающей дали и низи, брошенный и уже почти назад невозвратимый мир. Они украшают (если, конечно, украшают) города и пространства Японии достаточно давно, так что, когда наш Тарковский еще при жизни захотел изобразить в «Солярисе» картину будущего мира, он избрал именно эти сооружения японского гения. Тогда они представлялись, да и представляются поныне весьма футурологическими сооружениями и для европейцев, не говоря уже про ископаемых советских обитателей, которым они казались не просто сооружениями XXI, XXII или XXV веков, но явлениями райских или адских видений, в зависимости от отношения к современности и ее оценке.
