– Так что же мне делать? – спросил Ванин. – Ситуация такая, что мой бизнес – это как щепка в океане.
– Купи золото, только не виртуальное, а реальное. И уходи в политику. Займись политикой.
– Чем? – переспросил Ванин.
– Я не оговорился, – продолжил Иуда из Кариот. – Займись политикой.
– Почему именно политикой? – не унимался Ванин.
– Потому что самые большие деньги делаются именно там. «Искусством возможного» издревле называли политику. Это истинная правда, я свидетельствую. За теми банкирами, которые управляют миром, тебе не угнаться, а здесь ты найдешь свое место.
– Ты меня озадачил, Иуда, – удивленно сказал Ванин, пытаясь понять глубинный смысл слов, произнесенных Иудой из Кариот.
– Ты, брат, подумай на досуге о моем предложении.
– Обязательно подумаю, – согласился Ванин.
– И помни, у тебя, брат мой, есть я, Иуда. Это значительно больше того, что есть у других. Помни об этом и о том, что меня прислал Он.
Иуда исчез так же внезапно, как и появился. Ванин вышел из-за стола, открыл дверь в приемную. Евгения Петровна, увидав шефа, с трудом оторвала прилипший к столу огромный бюст и заговорщицки сообщила:
– В переговорной Матвейчук ждет, когда Вы освободитесь. Лица на нем нет, очень плохой.
– Сделай нам туда два чая с лимоном и коньячку.
Встретились они как два самых близких человека. Обнялись, потерлись щеками, расселись. Евгения Петровна предупредительно разлила коньяк и открыла коробку шоколада. Друзья выпили.
– Ну, рассказывай, как все было. Может Бритов нас за нос водит? – спросил Ванин, в упор глядя в глаза Матвейчука.
Как Александр Иванович не любил этот прищур его голубых немигающих глаз, похожих, как ему сейчас показалось, на взгляд питона, готового проглотить с туфлями. И Матвейчук пересказал сценарий, по которому был сделан прекрасный спектакль, и в результате которого стала возможной сегодняшняя встреча.
– Это не все, – жестко произнес Ванин.
– Что еще может быть хуже? – злобно произнес Матвейчук.
– Это уже тебе судить, – и Ванин положил на стол перед Александром Ивановичем оперативную сводку, которая должна быть на столе у заместителя министра внутренних дел завтра.
Матвейчук взял листок и начал его читать. По мере углубления в текст его лицо меняло окраску, как шкура хамелеона: оно становилось то пурпурно красным, то зеленым, то белым, и было от чего.
– Что делать? – простонал Матвейчук, молящими глазами впившись в Ванина.
– Бритов сказал, если не хотите последствий, не желаете жрать баланду и хотите остаться добрыми приятелями, то про деньги надо забыть.
– Ты хочешь сказать, что надо оставить их этим ворюгам проклятым?
– Но, видишь ли, в бумагах они пишут, что, предварительно, главный ворюга – это я, а взяточник – это ты.
Матвейчук не унимался:
– Сволочи, – он налил себе коньяку и залпом осушил бокал.
Ванин продолжал:
– С меня тоже взяли объяснительную и подписку о невыезде.
– И что ты написал? – спросил встревоженный Матвейчук.
– Что написал? Да не волнуйся ты так, – успокоил его Ванин. – Я написал, что понятия не имею о происхождении этих денег. И как они оказались у Матвейчука, я не знаю. И мой банкир отказался от них.
– Как? – взревел Матвейчук. – Выходит, что во всем виноват мой сын?
– Нет, – успокоил его Сергей Арнольдович. – Саша тоже написал, что по договоренности с тобой пришел пообедать в ресторане. К нему на входе из машины подошел человек и вручил кейс лично для тебя. Человека этого он не видел и встретил его впервые в своей жизни.
Матвейчук молчал. Видно было, как у него бешено двигаются желваки.
– Решение только за тобой. Для меня эти деньги уже потеряны. Надо репутацию спасать.
– Хорошо, я согласен, – выдавил из себя Матвейчук. – Пусть подавятся этими деньгами. Они их счастливыми не сделают.
– Вот и правильно, – одобрил его Сергей Арнольдович. – Всех денег не заработаешь.
И разлил остатки коньяка по бокалам.
– Только передай этому жулику Бритову, чтобы никому ни-ни, – попросил Матвейчук.
– Нет, Александр Иванович, уволь, – возразил ему Ванин. – Ты платишь, ты и заказывай музыку. С этими мудаками я общаться не буду.
Матвейчука раздирали двойные чувства. С одной стороны, он был доволен, что делу не дали ход, а с другой, он был зол на самого себя из-за того, что по собственной дурости заплатил не только за свою беспечность, но и прикрыл задницу Ванину. Когда стали прощаться, Сергей Арнольдович достал из кармана маленькую коробочку, в которой лежала флэшка.
– Что это? – спросил Матвейчук.
– На досуге послушай, тебе понравится.
Через пару часов Александр Иванович уже был у себя в рабочем кабинете и, удобно усевшись перед компьютером, подсоединил флешку, клацнул мышкой и стал слушать:
«У тебя есть что для меня, сынку?»
«Да, папа».
«А что там?»
«Пять миллионов евро и еще пакет красный – это для мамы».
«Ты открывал, смотрел?»
«Да, все на месте».
«Ну, конечно, вот сука, жид пархатый. Сколько за нос водил, а на поверку оказалось – порядочный человек?»
«Он нормальный мужик, папа».
«Нормальный? Да ты знаешь, сколько он хапнул на этой магистрали, которую я ему на блюдечке принес? Он деньги тащит отовсюду. Они сами к нему идут. Такое счастье имеет, сволочь».
«Ну, перестань ты. Человек делает тебе добро, а ты на него дерьмо льешь. Нехорошо, пап».
«Что нехорошо? Нехорошо, что у меня ничего нет, а у этого, яйцеголового, все, что не пожелает?»
«Успокойся ты. Не гневи бога. Жди меня на месте. Через полчаса подъеду».
Матвейчук еще долго молчал. К вечеру его доставили в Склиф с диагнозом инфаркт миокарда. Больше со своим бывшим заместителем он никогда не встречался. И провел остаток жизни на дачном участке, полученном еще в бытность свою министром.
Что касается Александра, он был вполне доволен своей судьбой и вскоре стал правой рукой Кости Скворцова. С отцом о работе они никогда не говорили, обоим это было неприятно.
Часть четвертая
Новая волна
Если у кого-то нет денег, то обязательно найдется кто-то другой, у кого этих денег пруд пруди. Так кажется, во всяком случае, тем, у кого их нет. Сергей Арнольдович естественно относился к той категории людей, у кого деньги водились и не малые. Однако после разговора с Иудой у него в голове произошла резкая смена понятий. Он и раньше понимал, что денег много не бывает, но теперь почти реально представлял зеленый доллар США как лучший в мире товар, пользующийся невероятным спросом. Он ощущал себя нищим в этом океане зеленых денежных знаков, из которых лишь мизерная долька принадлежала ему, Ванину Сергею Арнольдовичу.
Но больше всего его угнетало то неравенство, в котором одни богатеют просто от того, что печатают деньги и скупают золото, а другие, чтобы их получить, должны ломать себе голову и с утра до вечера трудиться, не покладая рук.
Обычная работа банка – кредиты, депозиты, инвестиции – в одно мгновенье ему стала неинтересна. Нет, он вовсе не собирался закрывать свой бизнес или ликвидировать созданные им структуры. Не тот это был человек. Сергей Арнольдович предался своему любимому занятию – думать, и еще раз думать. Думать, как сделать много денег.
И вот в это самое время, когда слово «кризис» прочно заняло свое место в скудном словарном запасе широких трудящихся масс и употреблялось непременно с неприличным словосочетанием, удача упала с неба на голову господина Ванина.
Правительство приняло решение выделить долгосрочный кредит банковскому сектору в целях стабилизации финансовой системы, и в числе счастливчиков оказался банк, владельцем которого был Сергей Арнольдович. Однако неожиданно подвалившее счастье не загасило бурлящий котел его неутомимого мозга. Правду люди говорят, «легкие деньги ищут еще более легкие».
Как-то во время очередного сбора промышленников и предпринимателей, куда, по совету Матвейчука Александра Ивановича, Ванин стал наведываться чаще, и где говорили и обо всем и ни о чем одновременно, к нему подошел старинный приятель Трешкин Владимир Яковлевич. Это был серьезный бизнесмен, выходец из силовых структур, человек, который для всех был «в доску свой», «владелец заводов, газет, пароходов». Невысокого роста, коренастый, с гордо выдающимся животиком, с короткой стрижкой жестких черных волос на круглой голове, к которой совершенно неудачно был прикреплен нос картошкой, под которым изящно смотрелись элегантные короткие усы – мушка. Брюки он носил на подтяжках, и они были у него всегда высоко задраны. Все это придавало его фигуре весьма импозантный вид, что-то между Григорием Котовским, героем-бабником Гражданской войны, и Чарли Чаплиным, великим комиком. А между собой бизнесмены называли его «Гитлером». Но надо сказать, что за этой внешней смешливостью образа господина Трешкина скрывался очень тонкий и извращенный ум аналитика, человека много чего знавшего и видевшего в этой жизни. Поговаривали, что он серьезно интересуется политикой и вхож во многие властные структуры. И что якобы там – он свой человек. Еще поговаривали, что заслуги Трешкина перед государством столь значительны, что перед ним открыты любые двери.
