Но вот кто-то уловил негожесть рассуждений в данном случае и предложил «взглянуть на проблему вообще».
— Увы, други, как ни старались люди, а веселие на Руси по-прежнему питие!..
— Увы не веселие, а проклятие. Раньше поэтов изводили на дуэлях, а ноне одна срамота… Слыхали небось про Климцова? Жена чем-то хватила по пьяному делу и — каюк…
— На все свои причины, без причины и блоха не боднет…
— Известно, какие причины… Все же видели, снедает Ивана Гавриловича душевная немочь — депрессия по-нонешнему.
— Следствие творческого кризиса. А что? Сколько хотите. Накопление отрицательных эмоций порождает стрессовую ситуацию… — бойко лепетал некто с подвижным поношенным лицом, беспрестанно и как будто не без удовольствия шмыгая носом и покашливая.
— Сразу и кризис!.. — хмуро басил молодой человек в пестром свитере, ни на кого не глядя, по-видимому, — из-за неприязни ко всем. — Кризис — это душевное безмолвие, а Ивану Гавриловичу удавалось все, за что он брался.
— Тогда, может, мешал кому-то, — послушно отказался от прежнего своего предположения простуженный человек, шмыгнув носом и кашлянув в тон вопросу.
— Чепуха. Кому Иван Гаврилович мог мешать?.. — вздохнул заросший до самых глаз русоволосый юноша.
— Все кому-то мешают, — усмехнулся Курослеп и глотнул вина. — Тесновато стало на земле. На одного моцарта по два сальери…
— Моцарты?.. Где вы видели моцартов? На каком углу завернуть, чтобы посмотреть?.. — подавшись в сторону Курослепа и почему-то косясь на дверь, насмешливо заговорил человек в серой вязаной рубахе. — Давно уже сальери отравляют сальери! Какой-нибудь щенок еще гаммы не выучил, а уже руки чешутся подсыпать первой скрипке!.. Я не говорю, Ивану подсыпали — в прямом смысле…
— А в каком подсыпали?.. — Бородач весьма неуважительно смотрел на человека в серой рубахе. — Хочешь сказать, не мытьем, так катаньем сжили со свету?.. Кто, каким образом?..
Салтыков так выражал раздражение, что его истоки просматривались не в желании оспорить дядю, а в неуважении к нему. Невольно приходило в голову, что тот подсыпал доктору наук на старые дрожжи.
— Послушай, что ты цепляешься?.. Что я такого сказал?.. Прямо рот не разевай, честное слово!.. — Дядя резво пошел на попятную.
— И не разевай, если позывает каркать!.. — Бородач встал, но тут же опустился, поняв, что усугубит и без того негожий тон поминального застолья.
Но в его сторону уже заинтересованно оборотились, по-видимому, многие были посвящены в подспудные побуждения схватки. «Человек из президиума» напротив — подался к окну, что вовсе не означало, будто его не интересует происходящее или он отстраняется от заварухи; он отошел, чтобы лучше видеть всех, и, выбрав позицию, застыл со сморщенным лбом — от чрезвычайных усилий «замечать и отмечать».
— Люди уже не имеют права на свое мнение!.. — Дядя разыгрывал затертую карту ущемленного в правах, взывал к общественности. — Хочешь воздать человеку должное, а тебе за это…
— По-твоему, помахать кулаком в определенном направлении означает воздать Ивану должное?..
— Никто не махает… — Дядю бросило в пот. — Я уважал Ивана без всяких, понимаешь… И не меньше тебя.
— Уважение деликатно!.. У Ивана, как у всякого живого человека, были свои тревоги разума, сердца, а ты вламываешься в эту святая святых с черт знает какими домыслами и называешь это уважением!.. — На загорелой шее бородача вздулись вены.
— Действительно… — раздумчиво прохрипел простуженный человек, печально свиснув носом, но не кашлянув — как бы из почтения к сердитости бородача. — Мало ли напастей на нашу голову. То одно, то другое, набирается, давит на затылок, ну и… потянет снять напряжение.
«Все непросто, все глубоко обосновано, все какие-то роковые силы — что угодно, только не заурядный случай… Или им попросту неприятно чувствовать себя на тризне по человеческой несостоятельности?..»
Следующие полчаса разговаривали на приглушенных тонах, и Нерецкой перестал понимать, ради чего эти люди собрались вместе. «Вроде наших календарных шашлыков. Там тоже начинают с тостов «по случаю», а кончают мордобоем…»
— Я не публицист, мне трудно даются общеизвестные истины, — иронически самоуничижаясь, кокетничал полный человек с холеными, сизыми от бритья щеками. Несмотря на импозантную дородность вожака в стаде бабуинов, на него не обращали внимания, не испрашивали его мнений, и это невольно подразумевало его незначительность, а потому как тут нельзя было за медальным профилем скрыть свою заурядность, он явно чувствовал себя неприятно обнаженным.
— Но Сандронов невозможен!..
— Терпи. Так аранжирована жизнь.
— Но ведь это ужас, если подумать!..
— Он меня не читает, а я его п е р е ч и т ы в а ю! — давясь от смеха, произносит один из двух весельчаков, делая особый нажим на последнем слове.
— А Веничка писал о Сандронове как о самобытном таланте!
— Мало о ком я писал!.. Напишешь, а потом неделю плюешься. Жуткое дело. Он когда пришел к нам, кирпич через «е» писал.
— Он меня не читает, а я его перечитываю!..
— В России из века таково: приходит какой-то «керпич»…
— «Керпичи», они того, усидчивые…
— Дурная голова мозгам покоя не дает…
— Печатался?..
— Только не у нас. У нас увижу, лезет пропечататься какой от меня на полвершка по всем извилинам — возбуждаюсь по-черному! Дать такому по мордам, зарубить на корню — услада души!.. И отписать — погнуснее, поехиднее, чтоб ему, бездарю лохматому, печенку ожгло! Чтоб на стенку полез!..
— Эх, люди… — бормочет человек в сером пиджаке, только что плакавший, а теперь расслабленно-спокойный, отчужденно-трезвый. — Все видят, все разумеют, но не сочувствуют, а гадят, гадят… Плодоносит пустое просвещение.
— О ком столько говорят?.. — Нерецкой наклонился к соседу, хмурому парню в пестром свитере.
— Сандронов?.. Дарможрал. Цельный, как булыжник — оружие пролетариата…
Откровенная издевка в утробно-низком голосе парня была чутко уловлена дядей в серой рубахе. Подавшись к парню, он закивал солидарно: мол, ты и я, мы одной крови. Не тут-то было:
— Чего ухмыляешься, совок?.. — Под тяжелым взглядом парня дядя немедленно показал затылок — сделал вид, что его отвлекли сидящие с другого боку. В поисках, кому бы адресовать не израсходованный заряд ругани, парень прицельно вперился в навострившего уши «человека из президиума», но и этот пугливо отвел глаза. Парень повернулся к Нерецкому:
— Моца́рты… Грифы российские… Развелось — отравой не выведешь…
— И я говорю!.. — К парню подсел стоявший где-то позади щупленький, прокуренный до фиолетового цвета небритый человек. — Жертвами прикидываются всю дорогу… Раньше от царизма страдали, теперь от сталинизма поизносились!..
— А когда «гений всех времен и народов» держал народ за горло, жертвы обеспечивали ему шумовое оформление! — пришел на помощь фиолетовому лохматый парень.
— Во что держава превратилась!.. — сказал конопатый парень, сжимая пудовые кулаки. — Наследники Куликова поля — винтики с левой резьбой… А что являет из себя русский язык? Смесь газетной жвачки и одесского блудоречья!..
— Социальные реалии складываются из исторических предпосылок, это они определяют действия и противодействия, потери и приобретения, — ненавязчиво и как бы поступаясь обычаем не напоминать о себе всуе, важно произнес бледноликий человек средних лет, не сомневаясь, что несет заблудшим молодым людям свет истины. Был он точно в щелоке выстиран и тщательно прилизан, весь одного цвета с тускло лоснящимися пепельно-желтыми остатками шевелюры. Приглаживая осторожно-торопливыми движениями пальцев и без того прилипшие к черепу волосы, он становился похожим на мокрицу. — Наверное, иначе нельзя было… Кто знает, сколько неудач предшествовало явлению жизни… Мы подопытные истории, а подопытных без крови не бывает…
— Ах, как свежо! Как просветительно!.. — мнимо-восторженно взмахнул руками парень в пестром свитере. — И какое примерное смиренномыслие!.. Не жертвы уже, а подопытные, а?.. Чести добиваетесь?.. Вами манипулировали, а вы что?..
— Ну, кое-что удалось и нам…
— Римским рабам тоже кое-что удалось — водопровод, например. Но вряд ли они кричали, что жить стало веселее!..
— К тому же у римских рабов было восстание Спартака, а вас уже теперь школьники презирают за то, что вы позволили измываться над собой, — вставил лохматый парень. — Именно потому Россия XX века полна неумелых рабочих, никчемных инженеров, невежественных гуманитариев. Генетический ущерб!..
— А что вы хотели, если — делай, что велят, бери, что дают, и проявляй героизм?.. — криво улыбнулся дядя в серой рубахе. — Если правильно посмотреть, у нас три класса — неимущие трудящиеся, обеспеченные жулики и бюрократы-дарможралы!..
