Соседи двигались по темному тоннелю, как два встречных поезда, и в какой-то момент неизбежно столкнулись.
Нудельман тонко взвизгнул и начал яростно размахивать пустым чайником, не подозревая, что бьет Вертепного прямо по физиономии. Слегка отрезвленный побоями СС пытался обуздать в темноте обидчика, но Лев был не из тех, с кем легко совладать. Коктейль из водки с корвалолом сыграл злую шутку. Возбужденный дракой, он вдруг вообразил, что перед ним... сам Саддам Хусейн, и принялся колотить его с отчаянием обреченного.
Вертепного такой поворот дела окончательно вывел из себя. Взбешенный, он рушил вешалки для одежды, срывая пальто и шубы, за которыми хитро укрывался противник, но поймать изворотливого соседа не мог.
Сергей Семенович не задавал себе вопроса, с кем имеет дело, поскольку после пьянки дрался почти всегда, а с кем – не имело значения. И конечно, никто из них не догадывался включить свет, ибо сознание обоих было здорово воспалено.
Треск и грохот падающих тел продолжались недолго. Нащупав дверной проем, СС пинком отправил в него неугомонного агрессора и запер дверь на защелку. По неистовому стуку изнутри он понял, что зверь в ловушке, и, не в силах более сдерживать приступ тошноты (пили-то накануне кооперативную сивуху), опустошился в туалете, выматерился и ушел.
Лев бился в дверь ванной, где он так глупо очутился, до рассвета. Никто не знает, какие ветряные мельницы виделись ему той ночью.
Утром студенты выпустили взлохмаченное существо в одних трусах и почему-то с чайником в руке. Они с трудом признали в нем тишайшего еврея, а он, заикаясь, поведал им страшную историю ночного погрома.
Все подтверждало правдивость его слов. В коридоре соседи увидели выдернутые с гвоздями вешалки и полки, перевернутые тумбочки с обувью и даже оторванную дверцу от печки с изразцами. А еще, говорят, раньше вещи делали прочно!
Трясущегося Льва отвели под руки в постель. Обнаружив у изголовья початую пачку реланиума, кто-то предположил, что, не выдержав истязаний, старик хотел покончить с собой. На всякий случай вызвали участкового – милиционера или врача. В суматохе не разобрали, чей телефон.
Весть о погромах молниеносно разлетелась по всему дому. Нудельману сочувствовали, его навещали и советовали обратиться за помощью в международные организации. Возмущенная Дашка пригласила корреспондента газеты «Смена», чтобы он провел независимое расследование деятельности общества «Память» в 14-й квартире.
Наутро Сергей Семенович ничего не помнил о ночных злоключениях (вот оно, благотворное действие кооперативного алкоголя) и очень искренне сочувствовал Льву Израилевичу вместе с остальными.
Молодая женщина смотрела на сгустившиеся за окном метельные сумерки и ждала прихода Ильи. Ждала присутствия, но не теплоты. Отношения с мужем нельзя было назвать плохими, они почти перестали существовать. Он жил своей жизнью, она – своей. «Как дела на работе?» – «Нормально». – «Как здоровье дочки?» – «Без перемен». Это напоминало перекличку «пароль – отзыв», и ничего за этими фразами не было: ни ее интереса к его работе, ни его заботы о ребенке. Муж служил декорацией, не более, но как ни странно, эта декорация помогала разыгрывать действо на сцене.
Девочка закряхтела, Катя подошла к кроватке. Постепенно тихие всхлипывания переросли в отчаянные рыдания. Судороги!
Женщина бросилась к пузырьку с лекарством и едва нацедила пол-ложечки. «Сейчас закроется аптека, а впереди еще ночь, – лихорадочно соображала она, – придется бежать с Машкой, Илью ждать безнадежно». Мать быстро натягивала одежду, ругая себя за то, что не запасла лекарство. Судороги безжалостно скрючивали тело малышки, она захлебывалась в крике.
Нил столкнулся с ними на лестнице.
– Ты куда? – Он недоуменно смотрел на растрепанную соседку с разрывающимся от крика свертком в руках. – Что-то случилось?
– Ребенку лекарство, я в аптеку... – невнятно пролепетала Катя.
Вид у нее был такой, что тронул бы и каменное сердце. А у Нила сердце было самое обыкновенное, поэтому он предложил:
– Давай я сбегаю.
– Возьми рецепт, – сразу согласилась соседка, сунув ему в руку бумажку.
Нил бежал в незастегнутой куртке по развязшему от мокрого снега Невскому, мимо светящихся окон кафе и магазинов. Машины, скользкие, как рыбки, сбивались в косяки на перекрестках, а он с огромной скоростью рассекал сырой, по-подвальному затхлый питерский воздух.
В аптеке Нил из любопытства спросил:
– От чего лекарство?
– Противосудорожное.
– Зачем оно ребенку?.. – протянул он, начиная что-то подозревать.
– Папаша, врач знает, что выписывать! – Фармацевт спешила закрыть входную дверь.
Запыхавшийся Нил передал пузырек соседке и невольно замешкался. Он оглядел знакомую комнату Марии Васильевны и заметил, что Катя почти не меняла обстановку. Все так же белели кружевные салфетки, бегемотом возлежал обшарпанный кожаный диван, а по углам застенчиво таились тонконогие этажерки. Только теперь повсюду валялись пеленки и ползунки.
Дрожащими руками Катя влила в раздираемый криком рот вторую ложечку, и Маша начала потихоньку успокаиваться.
– Что с ней?
И кто его дергал за язык?!
Катя отвернулась, собираясь с духом, потом глухо отчеканила:
– У нее тяжелая врожденная болезнь...
Вот тут бы ему взять да и уйти, а он снова ляпнул то, о чем думал:
– Она не видит?
– Да, да, не видит и расти перестала, хотя ей скоро полгода. – Катя выдохнула эти слова и как-то сразу обмякла. – Поначалу мы ничего не знали, до трех месяцев она вела себя как все дети. В роддоме врачи не заметили отклонений. И вдруг свекровь заподозрила, пригласила знакомого педиатра. Дальше пошло-поехало – одно не в порядке, другое...
Нилу стало неловко, он потихоньку двинулся к двери, мысленно ругая себя: «Какое тебе дело, чего суешься в чужую жизнь?»
– Не уходи! – Катя умоляюще посмотрела ему вслед. – Посиди немного.
Он покорно вернулся и сел у стола. «Кажется, я влип».
– Понимаешь, мне почти не с кем об этом поговорить. Тихо схожу с ума, а муж делает вид, что все в порядке. И я изо всех сил делаю вид... но это не всегда удается. – Крошечная батистовая распашонка треснула в ее руках пополам. Катя горько усмехнулась. – Я не жду ни от кого жалости, просто хочу почувствовать, что еще жива, и жива не напрасно. Хочешь чаю?
– Давай, – обреченно кивнул Нил.
Катя поставила ему чашку и, взглянув на часы, подумала, что будет неплохо, если Илья сегодня задержится дольше обычного.
– А может, это и правильно. Сильные живут своей жизнью, а убогие – своей. – Она опустила голову. – У меня такое ощущение, что нас с Машей вытесняют в невидимую резервацию. Несчастье отпугивает людей, они боятся, что оно переползет на них как лишай. А впрочем, я не имею права жаловаться. И ты меня не жалей, просто посиди за компанию, а то грустно сегодня как-то.
Нил понял, что бедняжка в этот вечер особо нуждается в паре свободных ушей, и щедро их предоставил. В его душе шевельнулось смутное подозрение, что все их предыдущие разговоры и встречи не так уж случайны. Это было удивительно и непонятно. Она ведь не походила на женщину, за которой хотелось бы поухаживать. Скорее, потерянная мамаша, которая повсюду таскается со своим младенцем. Как теперь выясняется, тяжело больным.
Еще тогда, в кафе, Нил почувствовал в ребенке какую-то ненасыщенность жизнью. Он бросил взгляд в кроватку: красивое кукольное личико девочки застыло во сне. Маленькое, почти ненастоящее существо мучилось, едва начав жить. В этом было что-то чудовищное.
Катя подошла к спящей и слегка поправила одеяло.
Нил поймал себя на мысли, что кроватка выглядит так, словно принадлежит веселому малышу: яркая драпировка, разноцветные погремушки, мигающая елочная гирлянда, так и не убранная через месяц после Нового года.
– Иногда мне кажется, что жизнь Машеньки только и подпитывается моей энергией. Она настолько слаба, что мне страшно оставить ее даже на час. Она как-то сразу вся остывает, и я боюсь, что уже не успею согреть эти крошечные ручки...
Нил думал, что, наверное, так бывает жалко птицу с перебитыми крыльями. Катя была очень похожа на такую птицу – еще живая, но уже обречена, – и потому он слушал ее до упаду, выпил три кружки чая и ушел спать с чугунной головой.
Муж и в самом деле явился ночевать заполночь, когда перестали ходить троллейбусы.
Илья считал несчастье заразным и оттого не целовался с ним и старался близко к себе не прижимать.
Институт биологического профиля, где он подвизался, также переживал не лучшие времена. Впрочем, как и многие другие академические учреждения. За границу уезжал каждый, кто находил такую возможность. Остальные сотрудники готовились к постановке балета. Да, это была та самая правда, которая не является бредом сумасшедшего!
