— Это новый коврик? — спрашивает она.
— Да, — моментально отвечает Стефани. — Мне прислали его для рекламного поста.
— Симпатичный. — Совладав с собой, Лео поднимает взгляд. — Я за вас счастлива, — говорит она, и это правда, но кроме того, ей тоскливо и страшно, она устала, и внутри все сплелось в сплошной клубок, который не расплести, и вот он давит и давит.
— Любые твои эмоции естественны, — заверяет Стефани, и это звучит как цитата из книжки или интернет-статьи, присланная кем-то из подруг.
— Ясно, — пытается улыбнуться Лео.
Вскоре Стефани говорит, что хочет прилечь, и уходит наверх, а Лео с отцом убирают со стола. Сперва они молчат и тишину нарушает только небольшой транзисторный радиоприемник, настроенный на местную джазовую радиостанцию. До развода родителей этот приемник стоял в их общем доме, и теперь Лео странно видеть его на новой кухне при том, что мелодии из динамика звучат всё те же. Нина все время старалась сменить волну на что-нибудь посовременнее, все время возмущалась: «Пап, это же музыка для пенсов, зачем ты себя старишь?»
— Мне нравится эта песня, — произносит Лео, вытирая кастрюлю и наблюдая, как горячая вода испаряется тонкой струйкой пара.
— Правда? — подмигивает отец. — Или только так говоришь?
— Правда. — Она не обманывает.
— Это Джимми Форрест. Знаешь, каждый раз, когда включаю этого старичка, — отец жестом указывает на радиоприемник, — я ожидаю услышать другую станцию. Нина же все время переключала, помнишь? Вместо моего Билла Эванса звучал какой-нибудь Бибер. — Лео закатывает глаза, но от отцовской попытки подурачиться на душе у нее становится теплее. — Эй, — он слегка пихает ее локтем, — как ты вообще справляешься?
— Нормально, — отвечает Лео.
Хорошо, что отец не развивает тему. Он наверняка знает, что она имела в виду на самом деле — что «нормально» в действительности означает «Понятия не имею и сначала должна сама разобраться, а потом уже с тобой обсуждать». В этом плане он хороший отец. Нина — та любила демонстрировать свои чувства всему миру, словно билборд на Таймс-сквер. В этом отец и она схожи, но у Лео все иначе.
— Понимаю, тебе непросто, — говорит он, и Лео отворачивается — убирает кастрюлю в шкаф. Если сейчас она взглянет на отца, то провалится сквозь землю. — Но завтра я сам сообщу новость твоей маме. Не хочу, чтобы тебе пришлось…
— Боже, пап, нет! — Лео захлопывает дверцу шкафа сильнее, чем того требует вместилище посуды из «Икеи». — Если маме расскажешь ты, она взбесится!
Отец сдвигает брови:
— Ли, мы же не сможем скрывать это до конца ее дней.
— Я сама ей скажу, — заявляет Лео и, не слушая возражений отца, решительно качает головой: — Я серьезно. Я знаю, как с ней разговаривать. Ты вечно ее накручиваешь, и потом она просто ничего не хочет слышать.
Отец открывает рот, закрывает, через несколько секунд открывает снова.
— Уверена? — переспрашивает он.
— Абсолютно.
— Ладно. Но я официально подтверждаю, что буду рад поговорить с твоей мамой, если ты передумаешь.
— Прошу занести это в протокол.
— Кстати, как она там?
По напускной небрежности в тоне отца Лео догадывается, что он два часа собирался с духом, чтобы задать этот вопрос. Она лишь пожимает плечами и принимается вытирать стол, водя губкой по кругу. В конце концов, заметив ее механические движения, отец отбирает губку.
— Лео, милая, посмотри на меня. — Лео поднимает голову, но смотрит куда-то вбок. Она знает, что не выдержит контакта глаза в глаза, а ей надо, надо продержаться ради других. Осталась ведь только она. — Лео, — повторяет отец. — Что бы ни случилось, этот малыш ни в коем случае не станет заменой Нине, слышишь? Никто и никогда не сможет ее… — Лео молча кивает, вперив взгляд в радиоприемник. Отцовский голос дрожит, как и подбородок Лео. — Просто скажи, что ты это знаешь, — еле слышно просит он.
Лео продолжает кивать. Отец притягивает ее к себе и заключает в объятья, и тогда Лео зарывается лицом в его рубашку и закрывает глаза. Так легче притворяться, что никто из них не плачет.
2 декабря. 107 дней после аварии
— Не может быть.
Лео жмурится на солнце и ходит туда-сюда перед Истом, в буквальном смысле меряет шагами вытоптанный газон у школы. В руке она держит разрешение на выход в туалет — в виде пропуска ей выдали декоративную метелочку с ароматом корицы, — однако в туалет идти не собирается.
У Иста, наоборот, в руках ничего. С утра Лео написала ему капслоком: НАДО ПОГОВОРИТЬ, а он ответил: ОК ПОСЛЕ 3 УРОКА ФИГАСЕ РУБИШЬ КАПСОМ
— Не может быть, — снова повторяет Лео, хотя Ист еще ничего не сказал.
Он долго наблюдает, как Лео мечется туда-сюда, затем вскидывает голову.
— Что это такое? Метелка? Пахнет изумительно. Прямо-таки Рождеством.
Он протягивает руку, и Лео отдает ему метелочку.
— Сосредоточься, пожалуйста.
— Лео, ты уже десять минут твердишь «не может быть», и я пока не очень понимаю, на чем должен сосредоточиться, кроме этой штуки. — Ист помахивает метелочкой, втягивает ноздрями аромат. — Боже, это что, в магазине можно купить?
— Ист!
— Будущее уже наступило.
— Ист! Кажется, Стефани беременна.
Ист наконец проявляет интерес:
— Твоя мачеха?
Лео с округлившимися глазами кивает.
— Она сама тебе сказала?
— Нет, я была… В общем, это длинная история. Я узнала от двоюродной сестры, Герти.
Ист вопросительно поднимает бровь.
— Слушай, не хочу обидеть никого из твоих родственников, но, судя по тому, что рассказывала мне Нина, Герти — не самый надежный источник информации.
Лео взвывает от досады, не зная, согласиться ли ей с Истом или встать на защиту кузины. На нее с тревогой оглядываются двое ребят, репетирующих пьесу к весеннему фестивалю («Ромео и Джульетта», как оригинально!).
— Ладно, только… Да сядь ты уже, пока вся школа не решила, что это тебе рожать. — Ист тянет Лео за рукав, и она плюхается на траву рядом с ним.
— Этого не может быть, ясно? Ясно?
Помолчав, Ист осторожно произносит:
— Вообще-то есть много способов…
— Ист!
Он усмехается.
— Лео, когда двое по-настоящему любят друг друга…
— Ох, нет-нет-нет. Нет уж, спасибо, в эту тему углубляться не будем. — Обхватив голову руками, Лео делает глубокий вдох. Накануне она почти не спала. Уснув с вечера, видела во сне Нину — та смеялась, гуляла, болтала, но так и не повернулась к сестре лицом. Около двух часов Лео проснулась вся в поту и до самого утра маялась бессонницей, слишком перепуганная всем тем, что мог и чего не мог представить ее мозг. — Если она беременна, я… Даже не знаю.
— Отреагируешь так, как сейчас?
Лео испепеляет Иста глазами, и он в конце концов откладывает метелку в сторону, напоследок нежно ее погладив.
— Ну хорошо, допустим, твоя мачеха беременна. Это… прогресс.
— Мне они ничего не говорили. Как я должна реагировать? Сказать маме? Господи, мама этого не вынесет.
— Лео, это не самая худшая новость в мире.
— Ты серьезно? — Лео смотрит на Иста с изумлением. — Эта новость просто раздавит маму. Она и так еле живая, а если еще узнает, что у моего отца скоро будет новый ребенок… — Лео сглатывает подкатившую к горлу желчь. У нее возникает ощущение, что земля вращается слишком быстро, и она уже не знает, что хуже — сжиматься от страха ночью в постели, когда тебя никто не видит, или белым днем на глазах у людей.
— Что значит — еле живая?
Лео обреченно машет рукой.
— Она часто берет больничный, почти ничего не ест. Спит в Нининой кровати. А если узнает о… Боже.
— Ты с отцом о ней говорила?
— Нет, Ист! — взвивается Лео. — На минуточку, я только что узнала, что его жена, возможно, беременна! — Она вскакивает на ноги и опять принимается мерить шагами газон. — Отцу сейчас немножко не до этого!
— Вряд ли у твоего отца не найдется времени на собственную дочь, — начинает Ист, но Лео его не слушает.
