Рядом стоял большой цинковый бак с водой и привязанной к ручке алюминиевой кружкой. Мне ужасно захотелось пить, но я себя удержал, по опыту зная, что потом захочется пить еще сильнее.
— Где командир? — спросил я Наталью.
— Поехал на полеты, посмотреть все ли в порядке, — ответила девушка, не глядя на меня и продолжая заполнять свои бумаги.
— Ну, как тебе новый зампотех? — поинтересовался я ее мнением о лейтенанте Терновом.
— Да ничего, только немного нахальный.
Наташа встряхнула каштановой прядкой волос и отчего-то слегка покраснела.
«Ладно, — подумал я, — не хочет говорить — не надо! Только интересно, что могло смутить Наташку? Она ведь привычная ко всему. Надо спросить у Сергея».
Можно было конечно и не интересоваться. Спрашивается, кому какое дело кто с кем спит, и кто кому нравится? С другой стороны, как замполит я отвечал за воспитание подчиненных и, к тому же, у моего любопытства были причины. Однажды подруга Натальи, тоже солдатка, после бурного романа с прапорщиком выпила кучу таблеток и отравилась — еле откачали. Замполиту комендатуры, а им тогда был замполит другой роты, поставили на вид, что он не интересуется и не знает, чем живут военнослужащие подразделения. Поэтому, волей-неволей приходилось быть в курсе романов обитателей военного городка.
В это время дверь в комнату открылась, и вбежал небольшого роста солдатик, который ездит у нас на дежурной машине.
— Товарищ старший лейтенант, на аэродроме ЧП, командир роты просит вас приехать! — выпалил он разом.
— А что стряслось?
— Не знаю!
Быстро забрался в «Урал» со специальным оборудованием, я поехал к месту стоянки автотехники на аэродроме, где обычно располагался дежурный прапорщик от батальона обеспечения.
До аэродрома было недалеко. На старте, рядом со спецмашинами, стояла группа прапорщиков с командиром автороты в центре. Спрыгивая на бетонку из кабины, я услышал, как он взволнованно рассказывал окружающим: «Паша Безродный что учудил — взлететь — взлетел, выполнил задание, а потом при возвращении забыл выпустить шасси. Хорошо в подвесных баках уже не осталось керосина! Вот вам и летчик первого класса!»
— Да! — осуждающе закивали головами прапорщики, словно они были членами комиссии по расследованию причин аварии.
— А как же он сел? — поинтересовался старшина моей аэродромной роты прапорщик Винник, вечно бурый от употребления спирта, упитанный человек небольшого роста, с рыжими обвислыми усами.
— Как-как! — усмехнулся в чернявый ус комроты, — каком кверху. Подвесные баки были пусты, вот он на них и плюхнулся и на брюхе пропахал почти километр. Искры летели с кулак. Думали, взорвется, но все обошлось. Теперь, — он посмотрел на меня с усмешкой, — аэродромщикам работы.
Взлетка — мой объект, поэтому я, чертыхаясь, что придется повозиться с уборкой аэродрома, вместе с Винником поехал на полосу. Надо было оценить усилия, которые придется затратить на уборку бетонных плит.
В полосе приземления мы увидели длинный, тянущийся на несколько сотен метров белесый след, получающийся, если скрести по бетону железом. По краям следа в некоторых местах виднелись пятна копоти. В воздухе стоял острый запах горелой резины и керосина.
После предварительного осмотра, Винник с солдатами занялся уборкой полосы, а в нашей комнате, куда я вернулся с аэродрома, Приходько уже заканчивал рассказывать Терновому о происшествии.
День постепенно уходил, и низкое солнце отражалось бликами в стеклах бараков. Я решил сменить тему и небрежно, словно не придавая этому большого значения, спросил зампотеха:
— Что у вас там с Натальей?
Терновой заметил мою хитрость, улыбнулся:
— Просто сказал ей, что приду вечером в гости, ну… чтобы она готовилась.
— Что прямо так и сказал: «подмывайся, вечером перепихнемся»? — усомнился Приходько. Он прищурился, вены на его лбу вздулись.
— Не так грубо, Вова, но мысль уловил. С бабами надо сразу — раз и в дамки. Чего играть в кошки-мышки?
— Но… как же жена, ведь она тебя ждет вечером? — удивился я.
— Позвоню и скажу, что сегодня дежурю, — не смутился Сергей, — никаких проблем не будет, Витек.
Оживившись от такой новости, Вова Приходько поднялся с кровати и, потягиваясь, прошелся по комнате.
— Какие у нас зампотехи, однако, — весело сказал он, — палец в рот не клади. Прямо гроза женского пола!
Прапорщик со смешком процитировал всем известный армейский стих:
«Ну а в роте, для потехи
Существуют зампотехи.
Кто поднялся раньше всех?
Хуй, петух и зампотех,
Хуй — поссать, петух — пропеть,
Зампотех — машину греть».
— Очень смешно! — скривился Терновой, которого эти стишки, видимо, задели за живое.
Что поделать, если в армии любили подшучивать над разными военными званиями и специальностями! Доставалось зампотехам, пожарниками, врачам, ефрейторам и прапорщикам. Замполиты в этом отношении тоже не были исключением. Например, в армии говорили «замполит рот закрыл — рабочее место убрано». Но я, в отличие от Тернового, не обижался.
Я чувствовал симпатию к зампотеху не потому, что он изменял жене и выглядел этаким супермужчиной или по каким-то другим причинам — просто такое часто бывает на бессознательном уровне — человек может сразу понравиться или, наоборот, возникнет антипатия, с которой ничего не поделаешь. А может быть и существует своего рода магия имени. Например, я заметил, что все Сергеи, которые мне встречались с раннего детства, неизменно становились у меня друзьями или приятелями.
— Не сыграть ли нам в карты? — предложил я.
— А что, можно! — согласился Терновой.
Мы достали из тумбочки уже начатую бутылку коньяка, поскольку разведенный спирт порядком надоел, и сели втроем играть в карты. Играли не на деньги, а так — на интерес.
— Некоторые мужчины почему-то думают, что своим членом они могут достать до сердца женщины, — глубокомысленно заметила Лида, лежа на кровати рядом со мною. Она взяла с тумбочки сигарету и затянулась, пуская сизоватый дым в потолок, — конечно, женщине может понравиться член, но для любви этого мало.
— Вообще-то я и не рассчитывал проникнуть своим органом так далеко, — пришлось парировать мне, — у меня скромные потребности.
— Вот-вот, у вас у всех так — в первую очередь потребности, а чувства во вторую.
— Ты случайно не изучала курс философии в институте марксизма-ленинизма? — шутливо поинтересовался я.
— Да нет, разве что философию в будуаре, — Лида посмотрела мне в лицо своими темными карими глазами и загадочно усмехнулась, — впрочем, — она повела пальцем по моей голой груди, — мои рассуждения к тебе не относятся.
— Это насчет члена и женского сердца?
— Именно, — она взглянула на часы — пора идти заряжать аппарат. Будешь смотреть киношку?
— Пока не знаю, наверное, буду. Все равно делать нечего.
На улице уже стемнело. На столбах вдоль дороги зажглись фонари, осветившие шиферные крыши бараков своим теплым желтым цветом. Вокруг них вились мошки, тыкаясь и прилипая к горячему стеклу лампочек. Было душно.
Лида своими рассуждениями меня слегка удивила, заставила ощутить некую растерянность. Словно я зашел в свою комнату, где лежали знакомые мне вещи, и вдруг обнаружил что-то новое — чужое и непривычное. Это новое требовало другой оценки, возможно нового отношения с моей стороны, ведь до этого у нас с ней всё было просто и ясно. И вдруг такие глубокие рассуждения…
В столовой лётного зала под вечер народу все прибывало и прибывало. Ужин разносила Наталья Алексеевна или попросту Алексевна. Небольшого роста, вся круглая как шарик, она почему-то пользовалась большой популярностью у летчиков, словно была супермоделью. Еду на подносе официантка разносила, игриво улыбаясь, показывая золотые коронки на зубах. Она раздавала тарелки с незамысловатыми шутками-прибаутками, порою грубыми. Алексевна имела шестерых детей и мужа алкоголика.
Продолжая широко улыбаться, она подкатила с подносом ко мне, но на меня её чары не действовали.
Получив тарелку с котлетой и гречкой, и еще раз оглядев фигуру удалявшейся Алексеевны, я подумал: «Интересно, неужели мужикам от выпитого спирта становится все равно с кем и как? Вот мне, например, не все равно, сколько бы я не принял на грудь. Если только в бессознательном состоянии?»
Наверное, я рассуждал ошибочно, примеривая всё на себя. Живым опровержением моих мыслей был, сидевший за соседним столиком Юра Ющенко — наш комсомолец полка. Не зря про него говорили, что он как настоящий комсомольский вожак пьет всё, что течет, трахает всё, что движется.
Выпустившись из училища и поступив в полк, Ющенко активно влился в местную жизнь и быстро сошелся с молодыми техниками. Те, где-то услышав о сексуальных подвигах отдельных особей мужского пола, решили вшить себе в члены маленькие металлические шарики. Так сказать, для твердости духа. Шариков от подшипников в технико-эксплуатационной части полка хватало, причем разных калибров. Не знаю точно, проделал ли себе кто-то из них подобную операцию или нет, но Ющенко сделал, и у главного комсомольца полка началось воспаление этого наиважнейшего мужского органа, о чем он не преминул пожаловаться мне несколько раз.
