— Если будут с ней сложности, — сказал он, кашлянув в трубку, — скажешь, что я её очень просил и еще, ее рапорт о предоставлении жилья мы рассмотрим в ближайшее время.
Чертыхнувшись, я положил трубку. Но, тут же прозвенел звонок.
— Это «болгарка-8», разговор закончен, — деловито сообщила телефонистка.
— Я и так знаю! — коротко ответил я.
Телефонистка отвлекал меня от обдумывания поручения Крутова.
«И почему в воинских частях у телефонисток всегда такие странные позывные? — подумал я, — у нас «болгарка», в одной из частей училища «финка». В Азовске вообще «верстак», хорошо хоть, не «станок». Наверное, всему виной буйная фантазия начальников-связистов, которым хочется разнообразить скучные армейские будни».
Я неторопливо начал одеваться — придется идти и готовиться к политзанятиям. Надо подобрать подходящие тетради солдат, имеющих хоть какие-то записи, выдернуть с полетов бойцов, которые на проверке смогли бы промычать что-нибудь членораздельное о странах Варшавского Договора и блока НАТО. Короче, придется делать все обычные телодвижения, которые мы, политработники, делаем в таких случаях.
Батальоны обеспечения в авиации обычно комплектовались по остаточному принципу. К нам не попадали ребята с высшим образованием или с техникумами. В большинстве своем это были парни из деревень, нередко весьма отдаленных. Особые проблемы вызывали представители средней Азии и азербайджанцы, которые почти не разговаривали по-русски, зато, в первые дни пребывания на службе, быстро осваивали русский мат. В мою аэродромную роту попадали не только такие, я бы сказал слаборазвитые бойцы, но и штрафники после отсидки в дисциплинарном батальоне. В общем, контингент был еще тот.
О проверяющем следовало доложить по команде начальнику комендатуры майору Шахно. Наш местный начальник зачастую не ночевал в Нижней Калитве, а оставался в лагере, где у него была любовницей одна из телефонисток, про которую все тот же пошляк Приходько говорил, что она трахается как швейная машинка.
Шахно открыл мне дверь заспанный, с помятым лицом, спутанными черными волосами на голове. Из-за спины майора виднелась кровать с красным одеялом, под которым еще спала телефонистка, из-под одеяла торчала ее желтовато-розовая пятка. На спинку, стоявшего возле кровати стула, были небрежно кинуты зеленая форменная юбка с рубашкой, сверху — белый лифчик. Все эти подробности я успел рассмотреть в одно мгновение.
— Что такое? — спросил Шахно, выходя в коридор и обдавая меня волной водочного перегара.
— Проверка едет из округа, — ответил я — сейчас Крутов звонил. Проверять будут политзанятия.
— Так… офицеров и прапорщиков тоже? — Шахно сделал вид, что озаботился, но я почувствовал, что ему не терпелось вернуться назад, в комнату, подальше от всех этих аэродромных забот.
— Нет, одних бойцов. Мне надо собрать человек пятнадцать в сводную группу. Придётся брать их из разных рот, потому что у себя я столько умных не наберу.
— Кто будет проводить занятия? Мне нужно участвовать?
— Думаю, вам нет необходимости. Проведу я или Приходько, определимся по ходу дела.
— Хорошо! — Шахно шагнул к алюминиевому баку, набрал кружку воды и жадно ее выпил, — скажи командирам рот, что я дал команду. Забери кого нужно, только полеты не сорви.
Получив разрешение начальника комендатуры, я задумался. В моей аэродромной роте было несколько ребят, на которых можно положиться. Кое-кого можно было взять из автороты, но на роту охраны надежда слабая — личный состав почти весь в карауле, а когда свободен — отдыхает в казарме.
Я позвонил в автопарк и сообщил Терновому:
— Сережа, тут намечается проверка политзанятий из округа. Передай Приходько, пусть отправит мне бойцов и своего химотделения вместе с Пашей Толоконниковым, и ты дай несколько ребят, только сообразительных. Я жду их часам к десяти в ленкомнате. Командир дал добро забрать с полетов толковых бойцов.
Зампотех в ответ вздохнул, как вздыхают занятые люди, которых отрывают по пустякам от важной работы, но возражать не стал.
Итак, я снял фуражку, вытирая рукой вспотевший лоб, почти до пояса расстегнул техничку, готовясь к нудной, утомительной работе. Передо мной громоздилась стопка тетрадей для политзанятий, практически всей комендатуры — около ста штук. С неохотой принявшись за дело, я пролистывал их, отмечая наметанным глазом какие сгодятся, а какие будут забракованы. На страницах попадалась разное. Кто-то начинал писать письмо родителям, и оно осталось недописанным среди перечисления угроз, которых надо ждать от американской военщины. Кто-то рисовал самолеты на полях страниц. Кто-то голых девушек.
Пригодных оказалось около двадцати. В них хоть что-то было написано, их и придется отдать своей «ударной группе». Выглянув в окно, я увидел, что солнце с утра, прятавшееся в пелену облаков, наконец, вышло из их плена и начало опять немилосердно греть крыши бараков. Ветер в распахнутое окно донес запах отработанного керосина.
Цветной фотопортрет генсека Черненко, висящий в центре ленкомнаты на стене, пожелтел, был засижен мухами, и мне пришла в голову мысль, что это вызовет недовольство вышестоящего начальства. Порывшись в стопке плакатов, я нашел новый портрет нашего руководителя и заменил им старый. Глянцевый широкоскулый Черненко смотрел со стены и усмехался, словно хотел показать тщетность замполитских усилий — ведь все равно через несколько дней этот портрет также будет засижен мухами и быстро пожелтеет от ярких солнечных лучей.
Надо было идти разговаривать с Лидой. Пройдя в конец лагеря, я нашел ее на крыльце барака, в котором находилась библиотека и две стационарных киноустановки. Девушка неторопливо грызла семечки. Сильными порывами ветра шелуха, которую она вытряхивала из ладони, далеко разносилась вокруг. Солнце опять ненадолго спряталось в облаках.
«Прямо как в греческих трагедиях, — подумал я, — сейчас грянет гром, и грозная физиономия Зевса выглянет из-за туч». Но гром не грянул, Зевс не выглянул и позволил мне спокойно подойти к девушке.
— Лида, — сказал я, присаживаясь рядом, — тут такое дело… проверяющий к нам едет.
— Ну и что? — она пристально посмотрела на меня своими темно-карими глазами, ее щеки тронул легкий румянец.
— Надо встретить, как полагается, — продолжил я каким-то не своим, казенным голосом, — накрыть стол, посидеть вечером.
Лида о чем-то задумалась и пауза затянулась. Я почувствовал себя крайне неловко, словно совершал что-то неправильное, постыдное, несовместимое с честью офицера. Может, это на самом деле так и было? Разве дело офицера, замполита, выступать в качестве сутенера? Вот наш комсомолец полка — тот, наверное, в этой ситуации был бы на своем месте. Я слышал, что он легко проворачивал подобные вещи, когда в полк приезжали с проверками. Достаточно было хорошенько напоить спиртом телефонисток.
— А что Витек, — спросила меня Лида, и в голосе её я услышал легкий укор, — спишь, значит со мной, а потом кому нужно подкладываешь? Карьеру что ли делаешь? Разрешение у начальства получил или свою инициативу проявляешь? А то смотри, у меня тело военное, оно функционирует только по команде.
Я почувствовал, как щеки мои запылали.
— Крутов в курсе, — только и смог я сказать, а потом, чтобы хоть как-то перевести разговор в другое русло и уйти от мучивших меня размышлений, добавил, — он обещал рассмотреть твой квартирный вопрос вне очереди.
Лидия недоверчиво хмыкнула.
— Уж сколько обещано-то было, не счесть…Ладно, замполит, вечером буду. Только все остальное за тобой, — девушка отвернулась и демонстративно стала смотреть в сторону, показывая, что ей со мной больше нечего обсуждать.
Медленно поднявшись с крыльца, я пошел назад в ленинскую комнату. Оглянувшись через плечо, посмотрел на Лиду. Ветер стих, она сидела и щелкала семечки, как-то безучастно смотрела в степь. У меня в душе было противно и мерзко, словно я обманул маленького ребенка, что-то пообещав и не выполнив. Но ведь никаких обещаний лично мной не давалось, пусть Крутов сам выкручивается.
Тут я подумал о тех, кого мы оставляем позади себя, за спиной. У них, наверное, тоже есть желания, мечты, надежды на счастье. Возможно, они хотели бы идти рядом с нами, поддерживая своим участием и теплом сердца. Но мы не спрашиваем их желаний — молча проходим мимо, оставляя этих людей позади, словно перевертываем прочитанные листы книги, которые уже неинтересны. И в прошлом остается множество таких страниц.
Через неделю после инспекции я сидел в летной столовой и обедал.
Проверка политзанятий прошла хорошо, проверяющий — молодой майор из политодела ВВС округа, остался доволен. В особенности ему понравились вечерние посиделки и бурно проведенная ночь с Лидкой, после чего, он, с немного опухшим от выпитого спирта лицом и слегка покусанными губами, подвел итоги. Оказалось, что я провожу занятия на высоком идейно-политическом уровне, методически грамотно, умело использую средства наглядной агитации. Да и бойцы не подкачали. Маленький, небольшого роста Паша Толоконников, похожий на пионера случайно, по ошибке, призванного в армию, отвечал очень активно, и, можно сказать закрыл собой амбразуру.
