Хуан Гойтисоло - Памяти Луиса Сернуды

Этот дуализм Сернуды, отмеченный, в числе прочих, и американским критиком Робертом К. Ньюменом,[9] перекликается с идеями двух выдающихся писателей современности — во-первых, с девизом Андре Жида «Во мне сходятся противоположности», а во-вторых, со словами Ф. Скотта Фицджеральда, высказанными в начале его потрясающей автобиографии «The Crack-up»:[10]«Признак интеллекта высшего порядка заключается в умении сосредоточиться одновременно на двух противоположных друг другу идеях, не теряя при этом способности мыслить». Решая комплекс проблем, с которыми сталкивается Сернуда как поэт и человек (отношение к родине и соотечественникам, ответственность писателя, проблемы, порожденные промышленным прогрессом, жизнью в изгнании и т. д.), он исходит из двойственного видения мира, которое состоит из двух посылок, не только различных между собой, но и прямо противоположных друг другу. Время от времени мы видим, как он переходит от первой ко второй и обратно, ни на одной из них не останавливаясь окончательно.

В упомянутой вступительной статье к сборнику «Действительность и желания» Сернуда пишет о «единстве противоположностей, столь необходимом в нашей жизни», и отмечает, что борьба между ними оказывается, по крайней мере для него, плодотворной. Достаточно одного лишь взгляда на его творчество, чтобы сразу же заметить благотворное влияние этой двойственности. С одной стороны, он подчеркивает революционную роль поэта и признает значение социального фактора в создании произведений искусства. С другой стороны (хотя раны, нанесенные войной, еще не затянулись), он выступает против участия в политической борьбе в таких выражениях, что их стоит привести здесь in extenso:[11]«Редко какой поэт во время исторических событий в жизни общества не слышит в свой адрес упреков в пассивности. Как будто активность поэта не заключается прежде всего в его творчестве!» Анализируя веру Гальдоса в то, что развитие промышленности и науки обогатит наше отсталое общество духовно, он пишет: «Испания, как и во времена Гальдоса, по-прежнему испытывает необходимость в индустриализации и научном прогрессе». В то же время представление об образе жизни в современных индустриально развитых странах, составленное им за долгие годы изгнания сначала в Англии (1938–1947 гг.), а затем в Соединенных Штатах (1947–1952 гг.), вызывает в нем — «испанце по принуждению», каким он сам себя считает, — глубокое и чисто испанское по своему духу презрение к англосаксонскому типу общества, в котором процветает культ товарно-денежных отношений. Начиная с «Облаков», неприязнь эта постепенно углубляется:

Столкновение с этим миром вызывает в душе Сернуды такие чувства, которые побуждают его — как побуждали когда-то Унамуно, Ганивета и других представителей поколения 1898 года, порою даже и Мачадо, — писать стихи, восхваляющие примитивные «добродетели» нашего общества, не вступившего еще на путь индустриального развития (чем, кстати, до сих пор грешат некоторые из наиболее известных молодых «прогрессистов»).

И все же, пожалуй, ярче всего эта двойственность проявляется в прекраснейшем «Испанском диптихе», вошедшем в последнюю книгу Сернуды «Развеянные химеры» (1962 г.). Стихотворение состоит из двух частей, названия которых («Как жаль, что это родина моя» и «Как хорошо, что родина твоя») уже сами по себе свидетельствуют о внутренней противоречивости, отличавшей это замечательное произведение. Возражая против широко бытующего мнения, что стихи его навеяны оторванностью от родины и ностальгией, Сернуда отвечает на невежество и ограниченность критиков:

Гражданская война, резко изменившая направление испанской истории, драматическим образом повлияла также на жизнь и литературный облик Сернуды, Если творчество его в период, начинающийся «Профилем ветра» и заканчивающийся «Воззваниями», представляет собой удачный синтез ряда литературных влияний и течений (классицизма, романтизма, сюрреализма), то братоубийственная война, последовавшая за военным мятежом, настолько потрясла поэта, что пробудила в душе его богатейшую и разнообразнейшую гамму новых переживаний и чувств, глубина и достоверность передачи которых не знают себе равных в современной испанской поэзии. До 1936 года поэзия Сернуды развивается по пути совершенствования стиля, продолжая художественную традицию, восходящую к Гарсиласо, Беккеру и французским сюрреалистам. После гражданской войны в творчестве поэта появляется новая координата — отражение исторических обстоятельств (которые привели, вдобавок к моральной отчужденности, к изгнанию Сернуды из Испании), придающая его стихам ту самую поразительную насыщенность, что нас так покоряет. Для многих писателей его поколения, как и он эмигрировавших после поражения Республики, изгнание означает перерыв в их творчестве и приводит к тому, что все они живут, в большей или меньшей степени, лишь старыми литературными заслугами. Для Сернуды же, напротив, изгнание становится настоящей школой, дисциплинирующей поэта, и мы видим, как дар его совершенствуется из года в год, преодолевая трудный путь от «Облаков» к «Развеянным химерам». Совершенствование это идет, как мы убедимся, сразу по двум направлениям — тематическому и стилистическому. Жизненный опыт, приобретенный им после отъезда из Андалусии в Шотландию, а также чтение Блейка, Вордсворта, Браунинга, Йитса и Элиота придают творчеству Сернуды более зрелый характер, помогают ему избавиться от известной напыщенности и экстравагантности, которыми страдают ранние произведения. Вспоминая о том, что дало для становления его как поэта пребывание в Англии, Сернуда пишет: «Я научился по возможности избегать двух недостатков, которыми нередко грешат литераторы. Первый из них — pathetic fallacy (кажется, так назвал его Рескин), что с английского можно перевести как „чрезмерная сентиментальность“. Когда мне удается избежать ее, сам процесс моих переживаний как бы становится объективным, и перед читателем предстает уже не только конечный их результат, не один лишь набор субъективных впечатлений. Второй недостаток — pupre patch, или „напыщенность стиля“, злоупотребление красотой и изящностью выражения. Я научился жертвовать сочетаниями слов, которые нравятся мне сами по себе, ради основной темы произведения, ради общего замысла композиции».

Хотя Сернуда и остается сторонником республиканцев, чьи интересы он представляет, работая до военного мятежа в испанском посольстве в Париже (в Англию он уезжает в 1938 году, когда участь Республики уже решена, а события начинают принимать угрожающий оборот), в отличие от других поэтов — сторонников как первого, так и второго лагерей — он никоим образом эту приверженность в своей поэзии не проявляет. В 1937 году в осажденном Мадриде он пишет о кровавой братоубийственной войне и о постигшей страну разрухе с таким чувством и такой болью, которые сегодня своей достоверностью трогают нас больше, нежели революционная поэзия тех, кто защищал тогда правое и благородное дело (остающееся правым и благородным и по сей день). В некоторых стихах, где отчетливо звучит столь характерная для творчества Антонио Мачадо обеспокоенность судьбой родины, Сернуда взывает к Испании, по-прежнему остающейся для него «матерью» и не превратившейся еще в «мачеху», которая спустя несколько месяцев обречет его на изгнание:

В краткой автобиографии, написанной в 1958 году, Сернуда объясняет свою гражданскую позицию тех омрачающих память каждого испанца лет: «В начале конфликта под влиянием давнишней моей убежденности в том, что социальной несправедливости, существующей в Испании, должен быть положен конец и что конец этот близок, я видел в происходивших событиях не столько ужасы войны, тогда еще не познанные мною, сколько надежды, которые, казалось, сулили они для будущих поколений. Я совершенно отчетливо видел силы испанской реакции — вечной, неистребимой, живущей в созданном ею давным-давно мире средневековья, полном невежества, предрассудков и нетерпимости; и в то же время я видел (наверное, это было wishful thinking[13]) силы молодой Испании, чей час, казалось, наконец пробил… Дальнейшее развитие событий показало, что у той Испании, образом которой я себя напрасно тешил, не было шансов выжить в этом мире».