Настроенный решительно, отец без устали следил за тем, у всех ли налито, чтобы иметь возможность почаще наполнять собственный бокал. Подлив всем вина, вместо того чтобы оставить бутылку на столе, он ставил ее на пол, себе под ноги, чтобы уж точно знать, где она. Затем он начинал помаленьку отхлебывать из своего бокала так, словно пил чай, иногда даже окуная в вино кусочек печенья. Эта неторопливая дегустация всегда настраивала его на задумчивый лад и уж по крайней мере позволяла не поддерживать разговор. К тому же присутствие братца, сидевшего на другом конце стола, брата, который совсем не стремился быть на него похожим, непроизвольно вызывало у него улыбку. Называть братца Историком было единственной мелкой гадостью, которую позволял себе отец, его единственным коварством, но эта вполне безобидная шутка через какое-то время неизменно начинала дядю раздражать.
— Ты не любишь, когда тебя называют Роже, Роро тебя тоже не устраивает, а Жеже тем более, так что же мне остается?
Тетка, хотя мозги у нее были куриные, тем не менее тоже держалась отстраненно, прекрасно играя карикатурную роль невестки, доброжелательной и в то же время холодной, и, уж конечно, была довольна, что лишь муж связывает ее с присутствующими. У нас в доме она всегда безумно боялась садиться — видно, ей не внушали доверия наши стулья. Да и за стол она уже не рвалась, молясь про себя лишь о том, чтобы выходные побыстрей закончились и ландыши были погружены в багажник. Пока же она оставалась у нас, единственной ее заботой было всеми правдами и неправдами избежать посещения уборной. Поход в сортир в глубине сада ее категорически не прельщал. А ведь нет ничего уютнее этих уединенных уголков, ничего более умиротворяющего, здесь человек воссоединяется с самой природой, участвуя в непрерывной цепи бытия — от удобрения до урожая, от ферментации до семени, причащается самого хода жизни, и тот, кто умеет быть внимательным, тот, кто умеет слушать, оказывается в самом сердце настоящей симфонии. А вокруг — лишь пение птичек да шелест листвы, какой восторг, и даже если из пяти человеческих чувств одно окажется покоробленным, нужно лишь приоткрыть дверь и впустить свежий воздух.
Ясно, что тетушка обижалась на нас, считая наше отношение к родственникам совершенно отвратительным, тем более что статус невестки, в принципе, давал ей полное право быть в оппозиции. Но в ее случае суть проблемы таилась в другом, в чем невозможно было признаться, и если в последнее время она была особенно недовольна, если смотрела на нас чуть надменнее, чем обычно, так это из-за того, что до сих пор не могла пережить ту славу, в лучах которой мы одно время купались, и все спрашивала себя, почему же этот «боинг» свалился на нас, а не на нее. Бедняжка, да ведь чтобы самолет упал в твой огород, нужно по меньшей мере иметь этот самый огород.
Да, нелегко смириться со славой родственников, нелегко быть настолько великодушной, чтобы спокойно переносить мысль о том, что твои близкие преуспели больше, чем ты. Всю жизнь тетушка стремилась сделать своих отпрысков чемпионами, сама вписывала имя мужа в муниципальные избирательные списки, мечтая, что однажды тот окажется в депутатском кресле, всегда, по ее же словам, была готова в самый прайм тайм поведать миру о своей чудесной семье, и, конечно, для нее видеть нас две недели подряд в репортажах, открывающих восьмичасовые выпуски новостей, видеть каждый вечер заголовки новостей на фоне нашего сада было совершенно невыносимо.
Ну а что до наших маленьких кузенов, так они были еще не в том возрасте, чтобы завидовать. Наверняка именно поэтому тетя не оставляла их с нами и держала при себе, будто стараясь уберечь от нас. Но рано или поздно малышам все равно удавалось вырваться, и они прибегали к нам, потому что слышали, как мы веселимся. И вот тогда, уже нисколько не заботясь о том, что им скажут, эти клоуны резвились в свое удовольствие, и, хотя они совершенно теряли головы, всем было весело. То что можно не разуваясь прыгать по кровати, что можно жить не боясь что-либо испачкать — все это было для них настоящим открытием, казалось столь невероятным, что, само собою, именно к этому все у них и сводилось. Но поскольку мы были покрепче их и ноги у нас были мускулистые, а руки жилистые, то в конце концов игра начинала складываться не в их пользу.
Конечно, мы боролись с ними не всерьез и кучу-малу устраивали только ради смеха, но, когда снизу раздавались сдавленные крики и маленькие ручонки принимались подавать сигналы бедствия, мы немедленно прекращали игру.
…Сразу следует оговориться: все события, последовавшие за падением самолета, все эти невероятные стечения обстоятельств, из-за которых мы оказались в центре внимания, что бы там ни говорили, являлись чистой случайностью. И хотя с самого начала было ясно, что случившееся делает нас людьми из ряда вон выходящими, тем не менее то, что о нас заговорили уже не в сводках происшествий, а в передачах о культуре, для нас самих стало полной неожиданностью. Вот так мы и превратились в людей, которые всегда на виду и которые чего-то стоят сами по себе, уже без всяких там катастроф. Регулярность же наших злоключений не только возбуждала чью-то зависть, вызывала злобу или восхищение, но и помогла нам выработать свой особый словарь, отлично усвоить, буквально заучив наизусть, особую манеру изъясняться — некоторые назвали бы это стилем.
* * *
У нас тут такой царит покой, такая скука неотступная, что не стоит строго судить наши развлечения. Здесь в кои-то веки кто загриппует — так пересудам конца не видно, горячка дает повод для всевозможных домыслов, а единственным визитером выступает почтальон. Разговоры содержательностью не отличаются, и если все нормально, все чувствуют себя хорошо и никто не помирает, то и поговорить больше не о чем. Правда, есть еще, конечно, телевизор, но с тех пор, как сериалы идут без продолжений, а бесконечные серии мелькают без всякой связи, стало совершенно невозможно даже гадать о том, как будут развиваться события. Ну а что до пострадавших в автокатастрофах, так те, кто жизнью своей расплачивается за то, чтобы в сводке происшествий было о чем рассказать, и для кого вечность измеряется количеством алкоголя в крови, так, по сути, это всегда одни и те же люди, всякий раз чудом избежавшие гибели и затем поставленные на ноги, так что во всех этих историях меняются только марки автомобилей. Поэтому, когда «боинг» застрял в ограде нашего сада, когда этот посланник небес отметил нас своим посещением, по крайней мере, можно было сказать, что здесь наконец что-то произошло.
Это происшествие не только лишний раз подтвердило правоту местного люда, всегда опасавшегося дальних странствий, но и вызвало большой переполох, незабываемое оживление, что бывает во времена великих исторических событий, благодаря которым вы навсегда останетесь в веках и для потомков будете «тем самым, кто жил при самолете», как те, кто пережил войну или помнил времена Наполеона. Пока длился переполох, каждый успел примерить на себя роль непосредственного очевидца событий, принимая ее так же близко к сердцу, как и обязанность рассказывать об этом, в тысячный раз повторяя, как самолет в воздухе будто натолкнулся на какое-то невидимое препятствие и вдруг камнем понесся вниз, прямо на рассказчика, перепахав затем все поле, на котором только что скосили траву. Повезло, что и говорить. Все это произносилось с самым радостным видом, что, вкупе с идиллическим пейзажем, на фоне которого произошло это чудесное падение, сводило на нет весь ужас трагедии, на радость всем телекомпаниям мира.
Особый резонанс событие вызвало еще и потому, что большинство местных жителей тогда впервые увидели самолет вблизи. Когда вы живете в деревне, эти машины проносятся высоко над вашей головой и для вас они не более чем далекое, едва различимое движение, полоска перистых облаков в летнем небе; впрочем, на них уже давно никто и внимания не обращает, разве что всякие мечтатели, которые валяются после обеда на лугу и фантазируют, рисуя в своем воображении кокосовые пальмы и стюардесс.
В общем, как ни милы нам были катастрофы, как ни развлекали нас заключения экспертов и как ни потрясала судьба пассажиров, но неотвратимо приближался день, когда об этом перестанут говорить, страница перевернется, другие события будут мелькать на экране, съемочные группы разъедутся и главные действующие лица останутся одни, без микрофонов и телекамер, будто обманутые герои, у которых отобрали их славу, так что некоторые из них будут теперь мечтать лишь о том, чтобы снова оказаться в центре внимания.
* * *
Бабуля, вот от кого произошло все наше многочисленное семейство, она и только она несла за это всю полноту ответственности. «Ребятишек-то у меня было девять, — все время твердила она, — а потом еще двое прибавилось».
