Он возвращается и садится на свой стул. Рисует. Смотреть не дает. Я знаю, что там, на бумаге, уже живет другой человек. Это я, но другая… Через много лет… Через сколько?».
Лена приехала в город два года назад. Сейчас и драматическим актерам тяжело (если не в Москве), а оперной певице и подавно. Театров по стране раз-два, и обчелся. В столицах можно всю жизнь просидеть на «скамейке запасных», там своя мафия, примы окопались серьезно. За границей пробовала – не вышло. Потратила столько денег, поездила по прослушиваниям, а толку? И вот – позвали сюда. Петь. Нормальные главные партии. Любой актер вам скажет, что можно ждать в столице год или два, но, если эти два затягиваются на пять, он едет туда, где можно работать.
Валерий Иванович рисовал, не торопясь, останавливался. Елена сидела, задумавшись.
– Вот сюда, Леночка, мне на ушко смотрите. Я как раз сейчас глаза рисую.
– А на вас нельзя? От уха до глаз не такое большое расстояние.
– Это вам так кажется. А взгляд уже не тот. Или у меня уши некрасивые?
– Фантастические уши, Валерий Иванович!
– Научно-фантастические, я бы сказал.
Елена засмеялась. Ей нравился трезвый спокойный юмор этого старика.
– Если хотите получиться по-человечески, а не «научно-фантастически», смотрите на ухо. Оно у меня еще прекраснее, чем глаза.
Ничего не оставалось, как смотреть. Большое, настоящее стариковское, с отвисшей мочкой. Ухо поворачивалось то в фас, то в профиль: иногда Валерий Иванович поглядывал на прикрепленную к мольберту фотографию. Он рисовал сразу с двух женщин: с Елены и со старой – на портрете. От одной брал внешность, от другой – морщины.
– А с кого вы рисуете глаза, Валерий Иванович?
– Левый – с вас, правый – с Оленьки.
– А вам не тяжело?.. Извините.
Старик никак не отреагировал. Не загрустил, не улыбнулся.
– Мне тяжело… Но мне по-любому тяжело: что рисуй, что не рисуй. Так уж лучше я буду рисовать.
Елена села смирно, замерла и, надеясь беспримерным послушанием загладить неловкость, уставилась на ухо. Оно опять стало крутиться: профиль, фас, профиль, фас.
– Последний раз, – сказал Валерий Иванович, – гипсовые головы в институте рисовал.
– Что? – не поняла Елена.
– Отомрите, я же человека рисую, а не статую. Идите сюда, посмотрите.
Лена медленно, стараясь не выдать своего интереса, обошла Валерия Ивановича и взглянула на мольберт. С листа бумаги на нее пристально смотрела красивая, величественная старуха лет восьмидесяти. Вернее не на нее, а слегка мимо, словно сзади кто-то стоял. Лена обернулась. Старуха смотрела на Валерия Ивановича. Он – на нее.
– Я буду такой? – спросила Елена.
– Если доживу до премьеры – будете. В лучшем виде.
– Я не про это. Я в старости буду такой?
– Моложе и красивее. Надеюсь, у вас, Леночка, будет жизнь без войны и без… разных неприятностей.
Он поставил чайник и стал готовить гримерские принадлежности.
– Много придется сделать, но мы попробуем успеть до премьеры, Графиня.
– Дурак, что ли! – закричала Лика, и дверь захлопнулась. Паша сам испугался, убежал по коридору. Мимо зала, где сидели малыши, – на улицу. Уже месяц, как он ходил в «Чиполлино» забирать младшего брата. Но, конечно, на самом деле просто чтобы увидеть ее.
Первый раз это случилось, еще когда лежал снег. Нехотя, по слякоти, он дотопал с Антошкой от трамвая до театра, и вдруг мимо него, мимо детей и родителей пронеслась ракета. Все только успели головой мотнуть – ракета влетела в двери. Потом он часто видел этот фирменный прыжок, менялся только силуэт: сначала черное пальто, потом свитер с развевающимся шарфом, а ближе к апрелю – платье и длинные волосы. Он думал, что это чья-то сестра, и только потом догадался, что ракета – это и есть эльф из «Чиполлино».
Тогда Паша влюбился. До этого он только готовился, только присматривался к шлейфу ракеты, еще не знал, стоит ли? Но не влюбиться в эльфа было невозможно. Гибкое девичье тело, сумасшедшие глаза и главное – уши. С кисточками, мохнатые, озорные. Эльф прыгал, падал, шутил, кривлялся, и все это была она – ракета с длинными волосами. Он не успевал толком разглядеть ее настоящего лица, но влюблялся все больше с каждым днем. Теперь уже никто не водил Антошку в театр, кроме Паши. Ему было пятнадцать, ей… Непонятно сколько: возраст у эльфов определяется с трудом.
И вот сегодня он, наконец, решился сделать то, о чем давно мечтал: прошел по темному коридору за сцену, потянул ручку двери…
– Дурак, что ли! – услышал он испуганный крик. Мгновенно закрыл дверь, пробежал через зал, где сидели малыши, а потом – на улицу. Он видел ее! Настоящую: не как ракету, не как эльфа. Одно мгновение: голые ноги, голая спина, руки подняты вверх и собирают волосы.
– Дурак, что ли! – и все прекратилось. Но он уже знал, какая она. Самая лучшая!
Трамвай зазвенел, пронесся у щеки. Невесомый, Паша отошел к тротуару и сел на лавку. Встал и тут же быстро пошел дальше. Вверх по улице, через мост.
Лика ракетой вылетела из «Чиполлино» и забежала в главный вход театра. Сразу свернула под парадную лестницу, промчалась по пролетам вверх. Сердце стучало в горле, так что она даже не слышала репетирующего оркестра.
Испуганная, наполовину загримированная в старуху, Елена встретила ее в дверях гримерки.
Валерий Иванович приподнялся с кушетки и накрыл ладонью таблетки, лежавшие на столе. Смял их в горсти, сел, взял другой рукой стакан дымящегося чая. Лика кинулась к нему на шею и заплакала. Валерий Иванович развел руки, покорно принимая любовь и слезы внучки. Нелепо поворачивая голову, он старался отвечать поцелуям, но Лика прижалась крепко.
Елена ждала в коридоре и не хотела им мешать. Она сама чуть не плакала.
Наконец Лика оторвалась от дедушкиной щеки:
– Может, все-таки тебе не ходить на работу?
Валерий Иванович улыбался и не отвечал.
– Ну да, глупость сказала… «Скорую» хоть вызвали?
– Я не вызывал, мне же плохо было. Надо у Елены спросить. Лена, вы «скорую» вызвали?
– Да, конечно, сейчас будут.
– Вызвали! – радостно доложил дедушка. – Сейчас будут!
Он был невыносим: шутил все время, и особенно когда речь шла о серьезных вещах.
А потом было, как много лет назад: радостно и уютно. Начали работать. Дедушка всматривался в лицо Елены, как смотрят подолгу в глаза любимых. Он так на ней сосредоточился, так близко был к ее коже, что Лика немного заревновала. И от ревности принялась помогать еще старательней.
– Подержи, – просил дедушка, – нет, мягче, видишь, край? Его вот так надо, а то, когда Леночка голову поднимет, все увидят линию.
– Может, хватит? – сказала Лика. – Для сцены уже вполне достаточно… Какую еще линию…
– Я уже сейчас не вижу, Валерий Иванович, – подтвердила Елена.
– Это потому что вы старушка, у вас зрение ни к черту, – и замахал перед ее лицом ладошкой из стороны в сторону. Получилось так смешно, что все засмеялись, и в этот же момент в гримерку вошла директор театра Анна Николаевна.
– Какая вы старая, Леночка!
– Спасибо, стараемся!
– А это что за сказочные персонажи в служебном помещении? Вроде в «Пиковой даме» таких чудищ нет.
Эльфогном подошел к директрисе и вручил взятый из вазы цветочек. Прищурил глазки, вытянул шею, издал пронзительный дельфиний звук.
– Точно? – не поверил дедушка. – А мы подумали, есть такой персонаж. Сделали на всякий случай.
Лика встала в позу эстрадного певца, подняла руку и пискляво, по-детски запела арию Графини. Взрослые захохотали.
– Моя внучка – Лика, – сказал дедушка, – умница-красавица.
– Что красавица – вижу.
И все засмеялись еще громче.
Стали пить чай. Дедушка разрекламировал Лику как суперталант: она и с малышами в «Чиполлино» занимается, и грим сама себе делает! Анна Николаевна сделалась серьезнее и спросила:
– Молодец. Дедушка научил?
Лика застенчиво улыбнулась.
– Она еще талантливая! – сказала Елена. – Лик, покажи динозаврика!
– Леночка, сегодня не бенефис Лики, Анне Николаевне есть чем заняться.
– Я быстро! – Лика отбежала в дальний угол гримерки, присела на корточки, скрючилась и замерла. Анна Николаевна с недоумением ждала, а Елена прижала палец к губам: ждите, сейчас будет!
– Вылупляющийся динозаврик! – объявила Лика.
Раздался звериный рык. Не писклявый девичий, а настоящий, глубокий, дикий. Лика распрямилась, прижав к себе локоточки, как короткие лапки. Кисти свисали вниз, изображая когти. Пустой взгляд пресмыкающегося окинул комнату, наткнулся на цель, и…«динозаврик» прыжками кинулся к директору театра, смешно выбрасывая по бокам туловища коленки. Анна Николаевна засмеялась, но Елена «зашикала»:
