Выступление лауреатов проходило в открытом концертном зале. Морской воздух беспрепятственно гулял в пространстве Дворца молодежи, как, впрочем, и мелодии детских шлягеров. Наполнив собой зал, они вылетали на улицу и носились в воздухе озорными отголосками.
Шоу было великолепным. Яркие костюмы, милые детские лица и голоса вызывали в зале мгновенный живой отклик. Антошка с Полиной отбили себе ладошки, рассыпаясь в аплодисментах. Неожиданно на сцене появились две огромные куклы — персонажи диснеевского мультика.
Большинство взрослой аудитории так и не догадалось, что за животных воплощали в себе эти две маски. Дети же, напротив, стали выкрикивать их иностранные имена как родные. Мультяшки то бросали в зал конфеты, то подносили зрителям надувные шары. Детвора визжала от восторга…
Первое отделение концерта Ирина смотрела довольно спокойно. Она перешептывалась с Лизаветой, шутила, смеялась. Ирина не хотела лишать сынишку праздника и с самого начала приказала себе сидеть тихо. Держаться. Сначала ей это удавалось. Она даже похвалила себя. Но когда появились эти куклы… В тот день тоже были куклы! Правда, это были не мультяшки, а самые обыкновенные Петрушка и Матрешка. Они открывали карнавал…
Ирина с тоской отметила, что пальцы рук начинают предательски дрожать, а в ногах ощущается знакомый противный зуд. Так бывало: стоит только прозевать момент, когда еще можно выпить успокоительное, и ноги уже не могут находиться в покое — они сами себе мешают, и тогда нужно ходить и ходить без цели, чтобы унять это муторное до жути состояние.
Она буквально заскрипела зубами и тронула за плечо Лизавету:
— Я в туалет.
Ирина вышла на открытую площадку фойе и побрела вдоль перил, подставляя лицо прохладному воздуху. Из зала доносился задорный детский голосок — девочка пела песенку про кикимору.
Вот ведь как: думала, что все прошло, что справилась с собой и уже вполне может владеть ситуацией. Дудки. Все впустую. Сначала она даже «Утреннюю звезду» смотреть не могла. Сразу выключала. А в последнее время — ничего. Однажды заметила, что спокойно чистит картошку, когда по радио дети поют. К тому же Антошке нравится. «Не раскисать!» — приказала себе Ирина и прошла в бар. Взяла рюмку коньяка, залпом выпила и вернулась в фойе, где уже стояла Лизавета с детьми.
— Хочу мороженое! — пищала Полина. Антошка подбежал к матери и сообщил:
— Хочу пи-пи!
Ирина сводила сына в туалет, а когда они оба, улыбающиеся, вернулись к своим спутникам, те уже стояли с четырьмя порциями эскимо.
— Гулять! — объявила Полина и для убедительности притопнула ногой.
Лизавета только руками развела:
— Гулять так гулять.
Уже стемнело, и залитый огнями курортный город повернулся к отдыхающим своей фантастически нарядной ночной стороной. Гуляющих, пожалуй, было больше, чем днем: прогуливались пожилые и молодежь, пары с детьми, большие разношерстные компании и обязательные курортные парочки.
Шестилетняя крепышка Полина, существо на редкость самостоятельное, вела за руку Антошку, то и дело поправляя на нем то кепочку, то футболку.
— Как она все-таки на тебя похожа! — в который раз заметила Ирина, а Лизавета согласилась:
— Родня…
Про Полининого отца Ирина тактично не спрашивала. Понимала — Лизаветина старая мозоль, на которую лучше не наступать.
Праздник закрытия детского фестиваля переместился на улицу. На открытой эстраде работали клоуны, развлекая юных артистов.
— Папа! — вдруг воскликнула Полина и обернулась к матери.
Лизавета вздрогнула. Полининого отца они увидели недалеко от эстрады. Там стоял автобус, и в него грузили музыкальную аппаратуру. Мужчина с пышной седой шевелюрой и недельной небритостью отдавал распоряжения. Ирина сразу его узнала, до того он был похож на эстрадную звезду 80-х годов, по которому в свое время сходила с ума почти вся женская половина страны. Вероятно, это сходство и зацепило когда-то впечатлительную Лизавету. К тому же он тоже был музыкант, как и его знаменитый двойник. Да еще руководитель ансамбля. Лизавета довольно долго верила сказке про то, что он в разводе. О том, что ее кумир по-прежнему благополучно живет со своей женой и взрослой дочерью, она узнала только тогда, когда ждала появления Полины. Беременность Лизаветы напугала его как подростка, хотя он был старше своей незадачливой пассии на двадцать пять лет.
Теперь он жил на два дома, чередуя бурное общение с Лизаветой и Полиной и тихую семейную жизнь с прежней семьей.
— Папа! — истошно завопила Полина, но крик ее потонул во всеобщем шуме.
Автобус с музыкантами уехал, а Полина и Лизавета начали ругаться, одинаково тряся кулаками и краснея.
— Хочу к папе! — орала одна. — Хочу на автобусе кататься!
— Веди себя прилично! — кричала вторая. — Если будешь капризничать, я позвоню, чтоб он не приезжал в воскресенье!
Началась настоящая буря.
— Ты плохая! — вопила девочка.
— Зато твой папа хороший! — вторила ей мать. Ирина поняла, что пора вмешаться.
— Так! Нам пора домой! — строго объявила она и решительно взяла Полину за руку. Та насупилась, но ослушаться не посмела.
Домой шли молча. Полина обиженно пыхтела, Лизавета тихо материлась и, видимо, готовила речь к следующей встрече с Полининым отцом.
Полина успокоилась первая. Она убежала от Ирины, остановилась и пошла пятками назад, пятясь перед Антошкой.
— А мой папа — музыкант! — заявила она, уперев пухлые кулачки в бока. — А твой кто?
Антошка остановился, озадаченно поднял глаза на мать та, растерявшись от неожиданности, открыла было рот, но тут раздался мощный хлопок и небо взорвалось гроздьями разноцветного салюта.
— Ура! Салют! — взвизгнула Полина, подпрыгивая и хлопая в ладоши.
— Звезды полетели! — закричал Антошка и поднял ладошки к небу, надеясь поймать хотя бы одну. Лизавета радовалась вместе с детьми, сопровождая громогласным «ура!» каждую вспышку салюта.
Гуляющие непроизвольно собрались в группы, встречая брызги огня дикими восторженными воплями. Казалось, весь город рвется в небо единым порывом, и огни в вышине — это только отражение звуков ночного города — мощная фантастическая цветомузыка. Прекрасный завершающий аккорд праздника, объединяющий все поколения в единое целое.
— Здорово! — выдохнула Лизавета и обернулась, ища глазами подругу.
Ирина сидела на скамейке сгорбившись, как старушка, зажав руками голову, тихо раскачиваясь из стороны в сторону.
— Ира! Что?! — Лизавета подлетела к ней и заглянула в лицо.
Глаза Ирины были сухи и полны невыразимой, испепеляющей тоски.
Теперь уже проклятую память было не унять. Она высвечивала и подбрасывала Ирине все новые и новые подробности того далекого дня, которые, казалось, не могли, не должны были так ярко запомниться.
Был август. Именно последние числа месяца, как и сейчас. День города всегда праздновали в последнее воскресенье лета. Как и год назад, перед этим событием у Ирины была совершенно сумасшедшая неделя, когда она ежедневно поражалась скорости часовой стрелки и всякий раз с удивлением обнаруживала наступление ночи. Заснуть же могла только со снотворным. В эти суматошные дни постоянно казалось, что она обязательно что-то упустит или не успеет.
В голове крутилась тысяча «надо»: записать на радио фонограмму концерта на площади, перезвонить в авиаклуб насчет парашютистов, еще раз переговорить с менеджером эстрадной звезды для ночного шоу — уточнить условия оплаты, узнать, во сколько привезут из Центрального дворца световую аппаратуру для детского концерта, и еще десятка полтора-два маленьких и больших «надо».
Всю свою сознательную жизнь Ира занималась организацией всевозможных вечеров, утренников и концертов: и в школе, и в институте, и затем в Доме культуры, где несколько лет после института проработала директором. Но последние два года на ней лежал совсем иной груз ответственности: теперь она работала заведующей отделом культуры администрации одного из районов крупного промышленного города. Не ахти какой, но — начальник. Каждый праздник теперь для Ирины становился настоящим испытанием на прочность. Сегодня ее день был расписан по минутам. Она заглянула в кабинет методистов, до потолка заваленный свертками с призами и костюмами. Девочки раскладывали кукол по коробкам, а при появлении начальницы затарахтели обе, задыхаясь от переполнявших эти впечатлительные создания эмоций.
— Ирина Алексеевна, художники сказали, что колонны не готовы, потому что краска плохая — комками пошла. Я сейчас отнесла эмульсионку, они заявили, что высохнет только к обеду! — Молоденькая большеглазая Танюша обиженно хлопала глазами, с полной уверенностью, что настал конец света.
Шустрая, с мальчишеской стрижкой, Шура по-пионерски доложила:
