Она спустилась на кухню:
— Что вы приготовили, Грета?
Повариха назвала блюда и перечислила основные ингредиенты. «Я и здесь совершенно беспомощна». Северина никогда не занималась готовкой. Девушка из богатой семьи, она еще и потому не хотела стряпать, что занятие казалась ей несуразным: часами создавать то, что исчезнет во рту в считаные секунды, — что за абсурд! Если она и восхищалась поварами, то не их кулинарным мастерством, а этим культом бессмысленных действий, этим пристрастием к нелепой трате сил. Творцы бесполезного!
Семья собралась в большой столовой, обшитой деревом в традиционной манере и украшенной полотнами с изображением охотничьих сцен. Стол был уставлен множеством разнообразных тарелок, рюмок и приборов, превращая ежедневный ужин в праздник. За столом прислуживала домработница.
Франсуа-Максим направлял беседу. Дети должны знать, что ужин — это не только еда, за ужином уместно блеснуть остроумием, поинтересоваться занятиями сотрапезников.
Он рассердился на Гийома, когда тот не сразу ответил ему на вопрос, дожевывая кусок трески.
— Пожалуйста, Гийом, научись разговаривать с полным ртом.
— Но…
— Заставлять собеседника ждать под предлогом того, что ты жуешь, — чудовищная грубость. Свинство!
— Папа!
— Физиология не должна довлеть над духовностью, мой мальчик. Ты должен уметь говорить с полным ртом, чтобы никто не догадывался, что во рту пища. Смотри.
Он подцепил вилкой ломтик кабачка и продолжал самым естественным тоном:
— Мне нет нужды моментально глотать еду. В моей ротовой полости довольно места, чтобы скрыть пищу, и, пока я артикулирую, я пережевываю. Так я участвую в беседе и одновременно уделяю внимание блюду.
Девочки смотрели на брата с высокомерным сочувствием: они давно освоили эту великосветскую гимнастику и думали: «Бедный Гийом, все-то нужно ему объяснять», забывая, что и они не сразу этому научились.
После десерта гувернантка Мэри пришла за детьми.
Франсуа-Максим и Северина перебрались в гостиную. Он выбирал одну из телепередач, записанных накануне; глаза Северины бродили по стенам: она никак не могла решить, нравится ей или нет оформление гостиной. Все вместе создавало впечатление богатства, роскоши, изобилия, потому что драпировка — матерчатые ширмы, разделявшие диваны и кресла, — пестрила индийскими мотивами, многочисленные лампы изливали свет, отражавшийся на фигурках животных, шкатулках из черепахи и перламутра. Десять лет назад английская архитекторша состряпала ей этот дизайн. Здесь возникало чувство комфорта, но Северина не понимала, какое отношение это имеет к ней. Побывав в домике Ксавьеры на берегу Северного моря, таком стандартном, удобном и приятном, она пришла к выводу о своей никчемности: ее интерьер был ей навязан британкой, которая сейчас, вероятно, занимается дворцом катарского эмира. В общем, и тут она подчинилась чужой воле.
А что, если ей обратиться к лаконичному стилю дзен? Эта мысль на миг увлекла ее. Не поискать ли телефон хорошего минималистского дизайнера? «Несчастная, ты начинаешь все сначала!» Она поняла, что кто-то посторонний вновь будет обустраивать ее мир… Она бросила эту затею и с нетерпением ожидала, когда Франсуа-Максим выберет канал, а она без помех улизнет, чтобы пропустить еще стаканчик.
— «Право голоса», о европейской политике! Ты не против, Северина?
— Замечательно.
Они посмотрели вчерашнюю запись политического шоу. Франсуа-Максим следил за дебатами бурно и с пристрастием; Северина была сдержанней, уделяя передаче вежливое внимание и пользуясь напряженными моментами, чтобы отлучиться и украдкой глотнуть виски.
Вообще говоря, было самое время отправиться в спальню. Такая перспектива ужасала Северину, и внезапно она услышала собственный голос:
— Я не рассказывала тебе про тайну моего отца?
Он удивленно посмотрел на нее. Когда он понял, что она напряженно ждет его отклика, он выключил телевизор и сел напротив нее.
Франсуа-Максим не знал отца Северины. Тот уже год как умер, когда они познакомились в годы учебы в университете, на факультете права «Пантеон-Ассас».
Северина схватила графин виски, достала два бокала и принесла поднос на журнальный столик. Если муж потом почует запах алкоголя, то у нее будет оправдание. А если выпьет за компанию с ней, то и вовсе не заметит.
Догадываясь, что признание будет важным, он взял протянутый ему бокал.
— У отца была тайна. Когда мой старший брат проник в нее, это стало началом конца.
— Конца чего?
— Семьи. За пять лет изменилось все: отец умер, у матери обнаружился рак, брат уехал в Индию и погиб там от кишечной инфекции, а сестра вышла замуж за африканца; последнее само по себе не так и ужасно, но это было худшим оскорблением оставшихся членов семьи. Ты не задумывался, почему с нашей семьей произошла катастрофа?
Франсуа-Максим отрицательно покачал головой. Когда он начал за ней ухаживать и потом, когда они с Севериной встречались, он был рядом с ней во время всех этих драм, а после женитьбы присутствовал на многочисленных похоронах. По сути, он познакомился с семьей Северины в момент гибели этой семьи. Что случилось потом? Через два года после свадьбы Северина и ее сестра унаследовали огромное семейное состояние; потом, когда сестра отказалась от своей доли, Северина стала единственной наследницей.
— Мой отец, — продолжала она, — всегда внушал восхищение и ужас. В наших глазах он был воплощением превосходства. Справедливый, эрудированный, строгий, трудолюбивый и успешный, он очень впечатлял нас. Он не проявлял к нам любви, но и не требовал ее от нас. Сама я об этом не задумывалась, это выявил мой психоаналитик. Но в один прекрасный день отец рухнул с пьедестала.
— Как это было?
— Однажды летом мы отдыхали в нашем доме в Оссегоре, на берегу океана, — без отца, он остался в Париже. Он никогда не уезжал в отпуск, предпочитая работать; мы из-за этой его привычки всегда чувствовали себя немного виноватыми. Как-то в четверг мой двадцатидвухлетний брат вернулся в Париж, потому что один из его близких друзей женился. Никого из нас, в том числе и отца, он об этом не предупредил. Так вот, он приехал в Париж после полудня и, чтобы избежать бесконечной болтовни с нашей словоохотливой консьержкой, прошел в дом по черной лестнице. На ней-то он и увидел отца.
Она плеснула себе виски, затем продолжала:
— Вернее, похожую на отца жуткую женщину.
— Не понимаю…
— Он тоже ничего не понял в ту минуту. Через прутья перил он увидел квадратную матрону, широкую и тучную, выходившую из нашего дома. Он очень удивился; сначала он подумал, что отец нанял новую домработницу. Она спускалась, тяжело брякая по ступеням огромными туфлями-лодочками. В следующий миг он разглядел ее черты и, несмотря на парик и макияж, узнал отца.
— Твой отец был трансвеститом?
— Пьер поначалу не хотел верить увиденному, он скатился с лестницы и в бешенстве убежал. Час спустя он вернулся и убедился в невообразимом, перерыв гардероб отца, — у каждого из родителей была своя спальня. Внутри шкафа он обнаружил потайную дверцу, за которой хранились платья, юбки, нижнее белье гигантских размеров, огромные женские туфли, сумочка с косметикой. Он оставил свое открытие при себе и ушел ночевать к приятелю. Но в течение нескольких дней приходил в кафе по соседству с домом и подстерегал переодетого в женское платье отца, выходящего с черного хода.
— И шел за ним следом…
— Да.
— И?..
— Наш отец проводил время в женском обличье. Пил кофе. Прогуливался по магазинам женской одежды, женского белья и косметики, где покупал себе всякие пустяки. В эти часы он был женщиной.
— Пьер рассказал вам об этом?
— В то лето Пьер ничего не сказал. Но на следующий год у него разладилась учеба. Он без предупреждения ночевал не дома. Мы боялись, что у него проблемы с наркотиками. Как-то в воскресенье за завтраком отец, восседая, как патриарх, во главе стола, устроил ему при всех нагоняй. Брат побледнел, выскочил из-за стола и на какое-то время исчез. Вернулся он очень скоро: принес отцовское женское обмундирование и бросил его на стол. Тогда-то он и рассказал о виденном.
Северина сдержала дрожь в руках.
— Тут же обвинитель стал обвиняемым. Поскольку мертвенно-бледный отец молчал, возмущенная мать встала и попросила Пьера покинуть дом и больше никогда не переступать его порога. Пьер послушался. Некоторое время нам хотелось представлять нашего брата выдумщиком, лжецом, чудовищем. Между тем отец замкнулся. Неделю спустя мы осознали, что долгие годы отец нас обманывал. Тремя месяцами позднее сестра объявила, что уезжает жить в Нигер со своим приятелем Бубакаром. Тогда мать отреклась от нее. Брат, с которым мы тайком встречались, улетел в Индию. Через год отец, не произнесший с того рокового утра и десяти фраз, врезался на машине в платан — этот несчастный случай мы молчаливо считали самоубийством. Дальнейшее тебе известно. Мы узнали о смерти брата в Бомбее. У матери обнаружился рак груди, и она безропотно угасла за четыре месяца. Наконец Сеголен, перебравшись в Ниамей, отреклась от нашей семьи, отказавшись от своей доли наследства.
