Никола Юн - Всё на свете (ЛП)

Утром после того, как я выяснила правду, Карла берет пробы моей крови и отдает специалисту по ТКИД, доктору Чейзу. Сейчас мы в его офисе, ждем, когда нас позовут. И хотя я знаю, что он скажет, страшно боюсь фактического медицинского подтверждения.

Кем я буду, если не болею?

Медсестра называет мое имя, и я прошу Карлу остаться в комнате ожидания. По какой-то причине мне хочется услышать новости один на один.

Доктор Чейз встает, когда я захожу. Он выглядит, как на фотографии в сети — белый мужчина в возрасте с седыми волосами и яркими черными глазами.

Он смотрит на меня со смесью симпатии и любопытства.

Показывает мне сесть и ждет, когда я сяду, чтобы сесть самому.

— Ваш случай, — начинает он, а затем останавливается.

Он нервничает.

— Все в порядке, — говорю я. — Я уже знаю.

Он открывает папку, лежащую на столе, и качает головой так, будто все еще ошарашен результатами.

— Я раз за разом просматривал результаты. Заставил коллег проверить, чтобы быть совершенно уверенным. Вы не болеете, мисс Уиттер.

Он замолкает и ждет, когда я отреагирую.

Я качаю головой.

— Я уже знаю, — снова повторяю я.

— Карла — медсестра Флорес — коротко рассказала о сути проблемы. — Он усердно пролистывает еще несколько страниц, пытаясь избежать того, что скажет потом. — Как врачу, вашей маме стоило это знать. Это при том, что ТКИД — очень редкое заболевание и выражается во многих формах, но у вас нет никаких, совершенно никаких характерных признаков болезни. Если бы она провела исследования, взяла какие-нибудь анализы, то знала бы это.

Комната исчезает, и я оказываюсь в безликой белой местности, испещренной открытыми дверьми, которые ведут в никуда.

Он выжидающе смотрит на меня, когда я наконец возвращаюсь в свое тело.

— Извините, вы что-то сказали? — спрашиваю я.

— Да. Должно быть, у вас есть вопросы ко мне.

— Почему я заболела на Гавайях?

— Люди заболевают, Мадлен. Обычные здоровые люди все время заболевают.

— Но мое сердце остановилось.

— Да. Я подозреваю миокардит. Я разговаривал с лечащим врачом на Гавайях. Она подозревала то же самое. Попросту говоря, в какой-то момент в прошлом у вас, возможно, была вирусная инфекция, которая ослабила сердце. Вы испытывали на Гавайях боль в груди или недостаток дыхания?

— Да, — говорю я медленно, вспоминая сжимания своего сердца, которые я сознательно проигнорировала.

— Ну, миокрадит — вероятный кандидат.

У меня больше нет вопросов, по крайней мере, не к нему. Я встаю.

— Ну, большое спасибо, доктор Чейз.

Он тоже встает, взволнованный и, кажется, более нервный, чем прежде.

— Прежде чем вы уйдете, есть еще кое-что.

Я сажусь обратно.

— Учитывая обстоятельства вашего рождения, мы не уверены в состоянии вашей иммунной системы.

— Что это значит?

— Мы думаем, что она, возможно, недоразвита, как у младенца.

— Младенца?

— Ваша иммунная система все это время не подвергалась обычным вирусам и бактериальным инфекциям. У нее не было времени получить опыт борьбы с этими инфекциями. У нее не было времени стать сильной.

— Так я все еще больна?

Он прислоняется к спинке стула.

— У меня нет для вас хорошего ответа. Здесь мы на неизведанной территории. Я никогда не слышал о таком случае. Это может означать, что вы будете болеть чаще, чем остальные со здоровой иммунной системой. Или это может означать, что когда вы заболеете, то заболеете серьезно.

— Как я узнаю?

— Не думаю, что это можно как-то узнать. Я рекомендую вам быть осторожной.

Мы расписываем еженедельные контрольные посещения. Он говорит, что я должна действовать не спеша, когда начну изучать мир — никаких толп, незнакомой еды, истощающей физической активности.

— Мир никуда не денется, — говорит он, когда я ухожу.

Следующие несколько дней я провожу в поисках информации, чего-то, что объяснило бы мне, что случилось со мной и моей мамой. Мне хочется, чтобы у меня был дневник с ее мыслями, изложенными легко читаемыми чернилами. Мне хочется, чтобы ее душевное расстройство выражалось ясно, чтобы отследить его историю и мою. Мне хочется деталей и объяснений. Мне хочется знать, почему, почему, почему? Мне нужно знать, что случилось, но она не может рассказать мне. Она слишком сломлена. А если бы могла? Помогло бы это делу? Поняла бы я? Поняла бы глубину горя и страха, которые могли привести ее к тому, чтобы она отобрала у меня всю мою жизнь?

Доктор Чейз говорит о том, что, по его мнению, ей нужен психиатр. Он думает, что пройдет много времени прежде, чем она сможет рассказать мне, что случилось, если вообще расскажет. Он предполагает, что она страдала от какого-то расстройства после смерти папы и брата.

Карла всеми силами пытается убедить меня не уходить из дома. Не только для маминой пользы, но и для моей. Мое сердце все еще не изведано для меня.

Я решаю написать Олли, но прошло столько времени. Я лгала ему. Возможно, он живет дальше. Возможно, нашел кого-то еще. Я не знаю, выдержу ли еще одно жестокое разочарование. И что я ему скажу? Что практически не больна?

В конце концов Карла убеждает меня остаться с мамой. Она говорит, что я выше этого. Я не так уверена. Та, которую я знала до того, как выяснила правду, умерла.

Первый еженедельный визит к доктору Чейзу. Он призывает к осторожности.

Устанавливаю замок на двери в спальню.

Мама пытается войти в мою комнату, но дверь заперта, я внутри.

Она уходит.

Сохраняю в черновиках письма для Олли, но не отправляю их.

Доктор Чейз продолжает призывать к осторожности.

Я крашу каждую стену своей комнаты в разные цвета. Та, которая у окна, теперь бледно-желтого цвета. Полки у переливчато-синей стены теперь оранжевого, как закат, цвета. Стена у изголовья кровати лавандового, а последняя — черного, как школьная доска.

Мама стучит в дверь, но я притворяюсь, что не слышу ее.

Она уходит.

Я заказываю настоящие растения для террасы. Перепрограммирую воздушные фильтры и открываю окна. Покупаю пять золотых рыбок, всем им даю имя Олли и отпускаю их в фонтан.

Доктор Чейз настаивает на том, что слишком рано записываться в старшую школу. Слишком много детей с разными болезнями. Мы с Карлой уговариваем его позволить некоторым моим преподавателям встречаться со мной очно, при условии что они не болеют. Он сомневается, но соглашается.

Неделю спустя мы с Карлой наблюдаем, как мистер Уотерман идет по лужайке к машине, чтобы уехать. Я обняла его перед тем, как он ушел. Он удивился, но не задал вопрос, просто обнял меня в ответ так, будто это было совершенно естественно.

Я несколько минут после его отъезда стою на улице, Карла ждет со мной. Она пытается найти способ помягче разбить мое уже разбитое сердце.

— Итак…. - начинает она.

Я знаю, что она скажет. Она весь день готовилась сказать это.

— Пожалуйста, не оставляй меня, Карла. Ты все еще нужна мне.

Она смотрит на меня, но я не могу посмотреть на нее.

Она не отрицает того, что я сказала, просто берет мои руки в свои.

— Если я и правда нужна тебе, то я останусь. — Она сжимает мои пальцы. — Но я тебе не нужна.

— Ты всегда будешь мне нужна. — Я не пытаюсь остановить поток слез.

— Но не как прежде, — произносит ласково она.

Конечно, она права. Мне не нужно, чтобы она восемь часов в день находилась со мной. Мне не нужна постоянная забота. Но что я буду делать без нее?

Мои слезы превращаются в чудовищные рыдания, и она держит меня в своих руках и позволяет мне плакать, пока все не прекращается.

— Что ты будешь делать?

Она вытирает мое лицо.

— Возможно, вернусь на работу в больницу.

— Ты уже сказала моей маме?

— Этим утром.

— Что она сказала?

— Поблагодарила меня за то, что я заботилась о тебе.

Я не пытаюсь скрыть нахмуренный взгляд.

Она держит меня за подбородок.

— Когда тебе хватит духу простить ее?

— То, что она сделала, так просто не забывается.

— Она была больна, милая. И все еще больна.

Я качаю головой.

— Она отобрала у меня всю мою жизнь. — Даже сейчас из-за мыслей обо всех годах, которые я потеряла, мне кажется, что я нахожусь на краю огромной бездны, будто я могу упасть и никогда не вернуться.

Карла толчком локтя возвращает меня в настоящее.

— Не всю твою жизнь, — говорит она. — У тебя еще много ее осталось.

Мы заходим внутрь. Я всюду следую за ней, наблюдая, как она в последний раз собирает вещи.