Майор уехал, записав показания: не был, не знаю, не видел, не знаком, инвалидность, кардиостимулятор, медаль за отличие в охране государственной границы СССР в 1954 году.
Менты и бандиты отвязались, но пасеку всё равно пришлось оставить: не хватало подъёмных. Теперь должно было хватить. Мы сидели под тёплыми соснами, глядя в огонь. На щербатый забор облокотилась тайга. Звёзды хотелось собирать как грибы.
— Ну, стрелять-то нас учили. И маскироваться, — говорил дядя Саня. — Я тогда на советско-афганской служил. Через сорок лет оказалось, что я доброволец. В военном билете им же надо было указать… Доброволец, да. В приказном порядке — 10 минут на сборы. Строго было очень. И правильно: я сам двоих выносил. Уснули в секрете. Нарушитель прямо на них вышел. И горло перерезал обоим. Ножи у духов были — загляденье. Мы трофейные брали, так бриться можно было. А этот — оружие забрал, пуговицы срезал. И ушёл обратно. Нас сразу учили: это звери. Никаких разговоров, если что. «Русский, у тебя мама есть?» Не слушай, он только и ждёт. Очередь ему по ногам, только потом вязать. Лучше, конечно, живым дотащить, но это уж как получится.
А другого мы с Диком двадцать восемь километров преследовали. Он КСП преодолел, так ни один мастер спорта не смог бы. Система была — два с половиной метра высота колючей проволоки и контрольно-следовая полоса с двух сторон. Она обрабатывалась так, что мышь пробежит — след видно. Так он эту полосу с шестом перепрыгнул и шест потом перетянул на ту сторону. Наряд заподозрил только из-за ямки от шеста. Прорезали проход. Я на ту сторону перехожу, у меня Дик сразу взъерошился и взял след. И мы побежали. Задача — задержать любой ценой. А пограничная зона — тридцать километров. И его задача — вырваться за эти тридцать километров в ближайший крупный населённый пункт, чтоб там раствориться. Сесть на автобус и уехать. Но не я задержал, командир мой. Мы по скале забирались, а скала — сланец. У Дика задние лапы сорвались, а передняя правая попала в щель. Он и сломал — тяжёлый был, восточно-европейская овчарка. Слышу, вертушка надо мной. И показываю, что всё, сошел со следа. Так вертолет опустился, скинули тросы, я ремнём обмотал Дика. Меня подняли, тащим его. А он 64 кг, тяжелее меня. Кое-как вволокли его в вертушку, загипсовали прямо там же. А мне майор медицинской службы говорит: «О, сынок, да ты сейчас кончишься». Ну, по глазам видит, по лицу. Жара же. За шестьдесят на солнце. Автомат так раскаляется, за ствол взять невозможно. Я чувствую: точно. Воздух как расплавленный свинец в легкие вливается, и мотор стуканёт того и гляди. И вот майор этот мне укол воткнул, я на Дика завалился и уснул. Проснулся уже в части. Ребята говорят: взяли. Оружия при нём не было. Только документы, 4 или 6 дипломов о высшем образовании, советских, профсоюзный билет, денег много и драгоценности — завлекать женщин. Ну, самые продажные у ас женщины считаются, легче зайти через них, в структуры внедриться.
Ну что, я благодарность получил, сержант, который задерживал, — медаль за отличия в охране государственной границы. И то потому, что перед дембелем. Нас особо наградами не баловали: служи, это твой долг. Бегай. Надо будет — наградим. А Дика через 8 месяцев списали — нюх потерял. Нарушитель обработал след какой-то заразой — и всё. А собака должна след брать через 6 часов.
Из чёрного провала баньки вынырнула тётя Оля и подошла к огню. Жмурясь, некоторое время смотрела на бликующего от костра дядю Саню, потом, улыбнувшись, пошла в избу. Ещё влажные после бани тяжёлые волосы, едва прикрытые косынкой, достигали талии. «Женщина перестает быть женщиной, когда обрезает волосы», — осознал я.
С тётей Олей дядя Саня прожил уже лет тридцать. Год назад она поймала его с сорокалетней любовницей, которую он катал на своей вишнёвой ниве, и с позором привела домой. Дядя Саня её тоже отбивал когда-то. Он тогда шофёром был. Пока разгружали, поднялся в контору. «Выйдите, ребятки, на пять минут, нам поговорить надо», — сказал, глядя на её первого. Конторщики порскнули со стульев. Арсеньев извлёк нож, откованный из автомобильной рессоры, и аргументирующим движением вогнал его в стол. Столешница треснула, клинок прошёл насквозь. Острие указывало в аккурат на причинное место соперника.
— Ты что же это, сука, — выдохнул пограничник, — сам бабу бросил, а мозга ебёшь? — Шлёпнул пощёчиной на стол несколько сероватых листочков. Задыхаясь, муж подписал согласие на развод и отказ от ребёнка.
Арсеньев выдернул нож, отчего столешница вспрыгнула и застонала, убрал бумаги в карман кителя и не спеша вышел. По пути подписал наряд и уехал восвояси. Через месяц он усыновил Вальку-Хомяка. Через три года родился Вася. А Толян у него уже был.
— Я женщин 3 года не видел. Под подушкой всегда лежали трусы запасные. Ночью обтрухаешься, трусы эти скидываешь, новые одеваешь, эти стираешь. Ну часто трухались по ночам. Организм своё требует. Раз ночью часовой выходит, старослужащий. Я за ним. Если я вижу угрозу нападения, имею право открывать огонь. А у нас журналы были. Ну ничего особенного, там коленка у женщины приоткрытая или плечико — не больше. И он под виноградной лозой решил суходрочкой заняться. Штаны спустил, стоит наяривает. А я вижу: к нему гюрза по лозе спускается. Она там и жила. Гюрза — змея ночная. И агрессивная. Другая не тронет, если прям на неё не наступить, а эта тварь… Смотрю — близко уже, кричать бесполезно. Ну я поставил автомат на одиночный — и в эту гюрзу. Он так и упал, блядь. Выстрел, застава к бою. Обдристался он. Ну, пожурили потом, поржали — нападение гюрзы на пост. Лозу срубили. Или вот часового идёшь менять. Смотришь — вышка дрожит. Ну ясно. Постоишь, подождёшь, пока он кончит. Потом по вышке прикладом — ебс: спускайся! Менять тебя. А уже на третьем году нам делали лекции, как женщин завлекать, как с ними обращаться. Чтоб мы не были баранами. После дембеля девки ещё недели три форму носить заставляли… Так и не было больше ни хрена — только форма. А в общаге мы спали, чтоб не есть. Да чего там. Издевались над нами.
Угли дышали в железном кольце чуть прикопанного обрезка широкой трубы. Жар спиралью поднимался вверх. Свежайшее, только сегодня добытое в деревне мясо быстро схватилось корочкой и напряглось от распиравшего горячего сока. Мясному духу мы улыбались, как волки. Я извлёк из-под сосны запотевшую бутылку. От углей водка отливала красным огнём. Много не пили — место такое, пьяных не любит. Может и наказать, бывали случаи. Я плеснул чуть-чуть на сосновый ствол и чуть-чуть в угли. Хлопнуло пламя, и мы хлопнули пламени. Вгрызлись в мясо, втягивая живой острый сок.
— Вовка Убинский, он как делал. Пьёшь с ним водку. А он её кодирует. Пьёшь — вода. А он потом: «Давай по последней». И так р-раз! — дядя Саня изобразил колдовской жест. — Она обратно в водку. Рубит сразу. Я говорю ему: «Не, мне сердце так не позволяет». Не выдержал он. Спился. Слишком большая сила у него была, водкой глушил. Бывало, проведёт рукой по капоту — машину хрен заведёшь. Фээсбэшники к нему приезжали часто. Бандиты тоже. А он не хотел...
В зареве углей с шампуром мяса Дядя Саня выглядел языческим идолом, которому только что поднесли требы. Я мог слушать его часами.
— Баню я хочу новую. Парная должна быть высокая, три с половиной метра. И должно быть три полка, широких. Надо тебе повыше температуру — поднимайся. Внизу восемьдесят, выше — сто, вверху — сто двадцать. И печи у нас неправильно делают. Вот если печь стоит, железяка, она должна быть обмурована камнем или кирпичом. Дольше топиться будет, но и дольше держать. И бака с водой в парилке не должно быть, должен быть сухой пар. В парной только чем поддаешь и кран для воды, больше ничего. Баню выставлять по частям света. Конёк должен быть с севера на юг. А лучше крестом — с севера на юг и с востока на запад. Тогда 4 конька получаются. Вход с востока. Четыре комнаты: прихожка, отдыхалка, мойка и парилка. А внизу под баней подводный источник должен быть. Обязательно. И в этой точке — парилка, с северной стороны. А по центру — печь. Это ключ для открывания всего замка: обязательно должен быть информационный энергетический столб. На фундамент мраморную крошку надо насыпать, как гальку. Мрамор обладает свойством не пускать отрицательную энергетику Земли. По углам желательно положить четыре сорта гранита — серый, зелёный, чёрный и красный. По камушку в угол. Красный — юг, чёрный — север, зелёный — восток, серый — на запад. Много капиталу надо. А потом уже стены выкладываются — северная сторона с лиственницы, южная с кедры, восточная с берёзы. И берёза ставится не горизонтально, а вертикально. Берёза считается космической антенной. А западная стена, сторона Сатаны — из осины. Вход и половицы дубовые. Обязательно. Крышу с сосны можно. А лучше колот лиственницы. Идеально. Но выкладывать нужно по годовым кольцам – где сужение северное идёт, они должны быть внутрь. При этом каждое бревнышко прощупать, чтоб не было с отрицательной точки вырублено, больное, — оно будет всё портить. Это целое искусство. А на каменке кварц. Его не рвёт, и температуру держит хорошо. У нас Чёртова гора вся из кварца. Крутая она, там овраг, туда раньше мужики пьяные летали. Вот это баня будет — чудо. Мне в самый раз. Бронхи только обожжены, ну да врачиха говорит, на таком воздухе до ста лет проживу.
