— Давай я провожу тебя до дома? — предложил Александр Викторович, стоило ей немного успокоиться, — Рита может и не прийти.
Оля поняла, что ничего ей не светит и уныло согласилась.
Машина у отца Риты была красивая, какой-то иностранной марки и, судя по названию, все-таки японской, похоже неспроста. Оля никогда не ездила в таких автомобилях, можно было загадать желание. Только какое? Оля не знала, чего она хочет, кроме Риткиных страданий и расплаты за все ее унижения, которые она терпела за годы дружбы с этой избалованной самоуверенной девицей. Может быть, немного любви этого мужчины? Почему бы и нет.
Она сидела вся, сжавшись от холода, отвернувшись к стеклу, и глядела на свое отражение в боковом зеркале. Оля там была грустной, бледной и недовольной своей жизнью и окружающей действительностью. Впрочем, действительность за окнами машины ей и в правду ничуть не нравилась.
Александр Викторович заметил, что ее колотит озноб и отдал ей свое пальто, девушка закуталась в него, как в большое черное одеяло, вдыхая его сладкий запах, будораживший ее воспоминания. Оля гадала, что ей нужно сделать, чтобы заставить его снять рубашку. Это было забавно, но в тоже время так грустно, что ей снова захотелось плакать.
— Послушай, — в конце-концов мужчине надоело молчать, и голос его прозвучал хрипло и как-то потерянно, — ты можешь рассказать о том, что у тебя случилось? Может тебе нужна помощь?
Оля даже не знала, как объяснить причину своих слез. Наврать, что ее бьет мать или что ее изнасиловали? Врать ей совсем не хотелось. Честно рассказать о своей жизни? Или намекнуть, что она не против повторить их приключение и ее обжигает его холодность? Бред собачий, Оля это понимала и от этого зареветь ей хотелось еще больше.
— Или… это из-за того, что между нами было? — предположил он и остановил машину во дворе ее дома. Свободных мест почти не было и какое-то время мужчина выискивал взглядом, куда бы вписать автомобиль. Как же она ненавидела этот дом и этот гадкий двор, где она все свое детство шаталась с утра до глубокой ночи, чтобы не мешать матери водить своих ухажеров в квартиру! Каждый кустик ей был знаком, каждое деревце.
— Нет, что вы, — нашла в себе силы заговорить девушка, хотя ей так и хотелось ответить утвердительно. Он немного расслабился, услышав, что его подозрения не оправдались. Так трогательно помог ей доковылять до подъезда и подняться наверх. Вид у нее, конечно, был забавный — тонкие ножки на высоких шпильках, торчавшие из-под его пальто смотрелись так, будто она просто забыла одеть юбку. У двери своей квартиры Оля остановилась, попятилась и помотала головой.
— Я не хочу туда, пожалуйста, — пробормотала она, — там моя мать, она меня ненавидит… не спрашивайте почему. Просто ненавидит.
— Как можно тебя ненавидеть? — задал Александр Викторович очень странный вопрос. Оля подняла на него глаза и встретилась с ним взглядом, она опять не могла понять с каким выражением он смотрит на нее, но сейчас она готова была поклясться, что он напоминал влюбленного мальчишку. Глупость какая-то!
— Вы меня не знаете, — честно сказала девушка, не способная слукавить под действием этого взгляда, все-таки не спроста Рита вертела ей так долго, был у этих людей какой-то магнетизм, которому было невозможно противостоять, — я дрянной человек. Знали бы вы, тоже бы меня возненавидели…
— Не верю, — возразил мужчина и сделал шаг в ее сторону, а она в свою очередь, отступая, вжалась в стенку, — я хочу узнать, какая ты.
— Может быть не стоит? — прошептала Оля и ее слабые ничуть не менее пьяные, чем она сама ножки подвели и если бы не Александр Викторович, она бы упала, он вовремя подхватил ее, крепко прижимая к себе. Оля обвила его шею руками и поцеловала его робко и неуверенно, словно делала это в первый раз.
Было бы прекрасно, если сейчас ее мамаша решит куда-нибудь отправиться или сюда придет Рита, чтобы поинтересоваться, куда пропала ее главная фрейлина. Но этого не произошло и опасения Оли не оправдались и из подъезда, который был местом опасным, они вернулись в машину.
— Зачем я вам? — спросила она по дороге.
— Может быть, ты мне нравишься, — загадочно улыбнулся Александр Викторович.
— Но у вас же есть жена, — напомнила Оля, — и дочь, а она, между прочим, моя подруга.
— И что с того?
«И что с того?» — повторила девушка про себя и отчего-то улыбнулась, ей вдруг стало тепло и хорошо, хотя она продолжала мерзнуть в своем легкомысленном вульгарном наряде. «Поматросит и бросит» — сказала она себе, но она была согласна и на такое, лишь бы только с этим человеком. В машине она не стала пристегиваться и перелезла к нему на колени, ничуть не смущаясь того, что ее короткая юбка не была рассчитана на такие акробатические этюды, провела пальчиком по его гладко выбритой щеке.
— Ну что, по-вашему, между нами может быть кроме секса? — грустно поинтересовалась она. Александр Викторович ничуть не смутился. Его забавляла ее прямолинейность, противоречившая тому, как она заливалась краской, стоило ему прикоснуться к ней, тому, как она отводила свои большие небесно-голубые глаза, чистые, как горные озера с родниковой водой.
— Любовь, — предположил он, наблюдая за ее реакцией. Оля рассмеялась, но как-то глухо, сдавленно и хрипло.
— Да бог с вами, — вздохнула девушка, — вы такой глупый. Ну, какая любовь? — голос ее звучал так неуверенно и нежно, что она казалась сущим ребенком. Ребенком, который играет в глупую игру, в которой он думает, что он взрослый и старательно убеждает в этом всех окружающих людей.
— А ты умная? — насмешливо спросил Александр Викторович, — должно быть. И опытная?
Оля грустно кивнула и обняла мужчину, спрятала лицо в его волосы, лишь бы он только не видел выступивших на глазах слез.
— Я не строю иллюзий, — сказала она, немного успокоившись, и снова посмотрела ему в глаза. Но она ошибалась. Все, чем она окружила себя, все, чем жила, было не больше чем иллюзией. Иллюзией самостоятельной взрослой жизни. Взрослый человек — это тот, кто может отвечать за свои поступки, принимать решения и справляться со сложными задачами, а не пить пиво и спать с теми, с кем ему захочется. Иллюзией свободы — рафинированной, искусственной и глупой, которой ей казалась вседозволенность, которую ей подарила мать, чтобы отмахнуться от нее, чтобы она ненароком не захотела любви. Но все живые существа желают ее, признают они этого или нет, и ее мать с ее ухажерами, и те отвратительные прыщавые пареньки, рассматривавшие журналы, и гадкий Алексей Михайлович, и Рита… и она.
— Просто… я понимаю, что ради меня от жены вы не уйдете, да и я успею вам быстро наскучить, — поспешила объясниться Оля, — я же глупая, поверхностная, мой удел — хорошо выглядеть и раздвигать ноги, когда это нужно. Я же даже не знала, что такое нэцкэ!
— Никогда не поздно научиться, — заметил Александр Викторович без тени улыбки.
— И кому нужно меня учить? — Оля демонстративно махнула рукой и сказала очень тихо, — пожалуйста… давайте лучше займемся любовью. Я вас хочу! — она потянулась к мужчине за поцелуем, но вдруг замерла и начала судорожно ловить воздух ртом. Она попыталась вдохнуть, но тщетно, из горла вместе с воздухом вырвался неприятный свистящий звук, которого она так боялась в детстве. Особенно, когда это начиналось ночами.
Как же она ненавидела свою чертову астму! Ну почему это должно было произойти именно сейчас!
— Оля, Оля… — испугался Александр Викторович, — что с тобой?
Девушка не могла ответить, она шарила по карманам своей легкой курточки в поисках ингалятора, которого там почему-то не было. Да куда же он мог деться?! Неужели вывалился на чьей-то квартире, когда она раздевалась или одевалась!? Вот идиотка! Нужно было проверить… Таблетки она тоже, конечно же, забыла дома, ведь уходила она с жутким скандалом, и это совсем вылетело у нее из головы.
Александр Викторович открыл дверцу и вытащил Олю на улицу.
Она так побелела, что кожа ее теперь слилась со снегом. Эта бледность облагородила ее черты, сделала глаза чище и сейчас они вдруг стали совсем другие, наполненные одними болью и ужасом, она как будто увидела свою смерть, ясно, близко… Оле даже показалось, что она чувствует ее холодные прикосновения, но это были всего лишь снежинки, сыпавшиеся с неба. Ей стало так страшно, как никогда в жизни, без ингалятора и эуфиллина под рукой она чувствовала себя совершенно беспомощной.
Мужчина распахнул на ней куртку и уложил ее на свое пальто, которое он расстелил на снегу.
— Выдохни, — приказал он, но Оля слабо покачала головой.
— Не могу, — прохрипела она, хотя сама понимала, что если постарается, то сможет. Она совершила над собой титаническое усилие и набрала в легкие воздуха, хотя они противились этому. На выдохе Александр Викторович сильно надавил ей на грудь руками, потом еще раз. Оля насчитала десять. Было больно, страшно, но дышать стало чуточку легче. Удушье постепенно спадало, и дышать становилось проще. Голова гудела от недостатка кислорода, в глазах было темно, и весь мир куда-то уплывал. Оля никак не могла решить умерла ли она или нет, но она проваливалась куда-то в темноту, она приподнялась и уперлась спиной о колесо автомобиля. Холод щекотал кожу.
