— Скажите пожалуйста, вам уже делали эту трепанбис... трепанбип... ну, эту процедуру, да? А это очень больно, терпеть хоть можно? — нервно облизывает губы сидящий передо мной в очереди новенький. Совсем новенький, еще не лысый.
В этот момент из камеры пыток раздается утробный вопль трепанированного пациента. Еще не лысый вздрагивает, покрывается потом и лезет в карман за носовым платком.
Спустя несколько минут дверь в процедурную медленно открывается, и появляется бледный как полотно Кирилл. Не обращая на нас внимания, он хватается за спинку стула и медленно оседает на кушетку, хрипло бормоча:
— Иже руки Своея горстию содержай концы, Иисусе Боже, Иже Отцу собезначальный, и Духу Святому совладычествуя всяко плотию, явился еси, недуги исцеляя, и страсти очистил еси, слепца просветил еси, и раслабленнаго словом Божественным совоставил еси, сего право ходяща сотворив и одр повелел еси на рамо взяти. Тем же вси с ним воспеваем и поем: щедрый Христе, даждь ми исцеление!
Еще не лысый утирает лоб платком, визгливо возмущаясь:
— Неужели они как следует обезболить не могут? Может, попросить под общим наркозом, а? Я ведь заплатить могу, у меня деньги есть.
Кирилл не унимается:
— Евангельскому верующе гласу, Твоего ищем обета, Христе: просите, рекл еси бо, и дастся вам. Тем ныне предстояще молим Тя, возстави со одра здрава лютым повержена недугом, да Тя с нами вкупе величает!
На словах «лютым повержена недугом» из-за двери доносится:
— Следующий!
Еще не лысый вскакивает, на негнущихся ногах приближается к двери, но прямо перед ней замирает и оборачивается ко мне:
— А можно я пропущу вас вперед? Ну пожалуйста... Не возражаете?
Я не возражаю.
***
... а самых отпетых еретиков грязных инстинктов, ищущих гармонию в абсолютном хаосе, выживших из ума менестрелей, поющих никчемные оды красивым кускам плоти, приказываю схватить и поместить в мою Камеру Пыток Любовью. Пусть они на собственной шкуре почувствуют, что испанский сапог, колесование и дыба — ничто по сравнению с мучениями, которые доставляет несчастным этот унизительный самообман. Доморощенные катуллы и петрарки, кропавшие на коленках свои жалкие стишки, пусть узнают они, что такое бесконечная боль, боль, которую нет сил терпеть, но и преодолеть которую невозможно. Все те, кто с детства мечтал о светлом и чистом чувстве, что, подобно розе, распускается в сердце при каждой встрече с суженой, пусть вопят что есть мочи в моей Камере Пыток Любовью, моля о пощаде.
Привяжите их к ведьминому колесу мучительных сомнений, посадите их на острый кол тягостных раздумий, наденьте на них утыканный шипами пояс беспочвенных страхов. И пусть они повторяют за вами, повторяют сотни, тысячи, миллионы раз: «Мясо не должно обожествлять мясо, мясо не должно верить в мясо, мясо не должно воспевать мясо. Оно может только хотеть, оно может только иметь, оно может только смердеть».
Пропустите их через все эти пытки, пока с их головы не выпадет последний волосок, пока они не подавятся собственным языком и не раздерут ногтями свою продавленную грудь, чтобы заткнуть, заткнуть этот лживый вибрирующий комочек, заставивший их воспевать случайные формы обманчивой майи.
Пытайте их беспощадно, пытайте до тех пор, пока с их глаз не спадет романтическая пелена, а зрачки не станут отражать лишь мертвую пустоту нашего бытия.
Только помните одно. Палачи со стажем предупреждают: если переусердствовать с пытками, жертва может начать испытывать наслаждение от самой невыносимой боли.
***
Вот кем бы я никогда не хотел оказаться, так это близким другом онкологического больного. При любом ином, более оптимистическом диагнозе все было бы куда проще. Накупил бананов-мандаринов, пивка или чего покрепче и — вперед. Когда там сегодня приемные часы? Ага, успеваем. Взял у бабки в гардеробе синий комок бахил, натянул их на грязные ботинки и, морщась от ударившего в нос запаха больничной стряпни, отправился на поиски нужной палаты. Мимо ковыляют манекены с небритой щетиной и желтой тоской в глазах, со следующей недели обязательно брошу курить и снова начну бегать по утрам.
Ага, это здесь. Постучав для приличия, заглянул в дверь, оторвав приболевшего друга в пузырящихся на коленях трениках от замусоленного кроссворда.
—Привет, симулянт, ну что, помирать собрался?
—Не дождетесь!
—На, это тебе, жри и поправляйся!
— Ну ты накупил, здесь же холодильника нет, все испортится...
— А ты сразу все схавай, чтоб не гнило, начинай прямо сейчас.
— Да погоди, успеется, ты лучше скажи, кроссворды новые притащил?
— Тьфу ты, блин, Ленка отложила в коридоре газеты, а я и забыл...
—Ну как всегда, а еще друг называется...
— Не злись, в следующий раз притараню. Давай рассказывай, долго тебя здесь коновалы пытать будут?
—Говорят, на следующей неделе выпишут.
—Так ведь это надо отметить!
—Взял?
—А ты как думаешь?
— Пошли тогда на черную лестницу, если рвачи увидят, такой пердеж поднимут... И куда опять тапки подевались, посмотри под кроватью, а то мне больно наклоняться...
— Ну, ты, блин, инвалид, я бы на месте коновалов тебя давно в расход отправил!
— Вот когда сам загремишь сюда после получки, я на тебя посмотрю!
—Типун тебе на язык!
— А-а-а, испугался, погоди, давай сюда, под лестницу, береги темечко...
— Ну, за твое здоровье!
— Нет, погоди, Посмотри, там никто не идет? Теперь можно... Э-э-х, хор-р-рошо пшла!
—Я смотрю, ты на глазах поправляешься.
—Так это ж лучшее лекарство, е-мое!
А с раковой шейкой все не так, все не так. Вот почему вы навещаете раковую шейку так редко, изыскивая любой повод, чтобы уклониться от визита... Нет-нет, я не расстраиваюсь, ни капельки не расстраиваюсь, клянусь катетером. По мне, лучше бы вообще не приходили. Думаете, приятно видеть ваши вытянутые лица, когда вы прячете глаза, ерзая на ободранном стуле? Думаете, я не замечаю, как вы прикидываете, сколько мне осталось, выдавливая из тюбиков ртов насквозь промокшие от лжи слова ободрения? Думаете, я не чувствую, как в вашей груди екает нутряной страх от близкого соседства с тем, кто взвешен и признан легким?
А ты сегодня лучше выглядишь, нет, вправду лучше (о господи, как он изменился, я даже сначала не узнал, лысый, как колено). И цвет лица у тебя стал здоровее (какая желтая кожа, а эти ввалившиеся глаза, главное — не подавать виду). Так это и есть твои капельницы, ну ничего страшного, я думал, все гораздо хуже (только не смотреть на его плечо, из которого торчит эта дурацкая коряга с проводами). Я тут тебе фруктов принес, что, даже от бананов тошнит (уже и фрукты не ест)? Ну ладно, я оставлю, может быть потом захочется... хорошо-хорошо, как скажешь, заберу с собой (чего он злится, как будто я виноват в том, что он заболел). Ну, рассказывай, как себя... как ты... (боже, о чем спросить-то). Я, смотрю, вам тут ширмы выдают, может и мне для тебя попросить, удобно ведь, можно от соседей отгородиться... Прости пожалуйста, я не думал, что это только для них (какой кошмар ну и ляпнул, лучше бы вообще молчал!). М-м-м, тебе еще что-нибудь надо, может книжки какие-нибудь принести, совсем не читаешь, а это зря, правда зря, я бы на твоем месте... (что я несу!!!). Что ты сказал, не слышу, погоди, дай наклонюсь (ну и запах!). Хочешь побыть один? Хорошо-хорошо, мне уже и так пора идти, ты только держись, обещаешь, скажи, ведь ты на меня не обиделся из-за ширмы, я ведь не знал, нет, честно, не знал...
Раковая шейка на вас не обижается, други мои, правда-правда, раковая шейка вообще ни на кого не обижается, она теперь белая и пушистая, ваша раковая шейка, каждая ее лимфатическая клеточка обвита душистыми щупальцами смерти, они гладят, ласкают ее, убаюкивая своими нежными прикосновениями, и такие примитивные чувства, как радость, печаль или обида, остались далеко-далеко позади.
Не ходите, дети, к тем, кому рак на горе свистнул, друзья познаются не здесь.
***
Интересно, речь здесь идет о секрете победы или о выделениях неведомой мне барышни Вики — яркий бумажный прямоугольник, пустая упаковка, впопыхах брошенная на незастеленную кровать, все равно никто не заметит, разорванная упаковка, которую забыли выкинуть перед долгожданным свиданием, превратившим... превратившем, вши, всюду вши, прервавшемся на самом неожиданном, самом причинном месте, сюрприз-сюрприз, да что с тобой такое, я сам ничего не понимаю, это в первый раз, мягкотелый лилипут на пороге пещеры, ждущей Гулливера, поролоновое лоно, плотно набитое кокосовой стружкой наркоза, бесполезные слова, бесполезные руки, бесполезное бегство в ванную, горькая ухмылка, ну почему я такая невезучая, и что нам теперь делать, мне остается только повеситься, не говори глупости, сходи-ка лучше за сигаретами, ты же не куришь, я прошу тебя, сходи, лихорадочное выворачивание одежды, не попасть в брючину, прыжки, пуговицы, ключ не беру, ты откроешь, нет, без шуток, откроешь, какие уж тут шутки, зигзагообразное перемещение по коридору, где же буфет, чужое мычание, дайте пачку сигарет, все равно каких, подороже, с вами все в порядке, молодой человек, на вас лица нет, с молодым человеком все в порядке, ну нет на нем лица и нет, не обращайте внимания, с кем не бывает, а что, интересно, на нем вместо лица, морда, маска, живое мясо в сетке сухожилий, полиэтиленовый пакет, наполненный кровью, железная каска со сломанным рогом, помойное ведро с пустым презервативом, квадрат Малевича, космический вакуум, черный чулок с прорезями для глаз, всем лежать, а тебе стоять, стоять, я сказал, анаболический шок, мы теряем его, доктор, что делать, доктор, нужен прямой массаж души, вот черт, я забыл номер двери, здесь, извините, нет, здесь, извините, нет, здесь, извините, нет, здесь, а, вот ты где, уже оделась, на, закури, слезы, кашель, больше не могу, я хочу уйти отсюда, прямо сейчас, ты меня слышишь, как хочешь, шершавый ковролин, шелестящий лифт, шепелявый швейцар, ключик, пожалуйста, надеюсь вам понравилось, заходите еще, обязательно.
