— Но всего неделю назад я разговаривал с ней, — опечалился студент.
— Ну, конечно, — усмехнулся мужчина, — так люди и умирают, сегодня есть, завтра нет.
Виг перевёл разговор на стихи.
— Покойница не писала стихов, — резко ответил мужчина и выпроводил его из дома.
Целое утро Виг шатался по узким улочкам близ главной площади, между старых домов — они еще не пали жертвами широкомасштабных проектов по благоустройству города, но дни их были уже сочтены.
Сначала он думал уехать на первом же автобусе. Затем, уже на автовокзале, передумал. Ближайший автобус отправлялся в Братиславу после обеда, и это пробудило в Виге слабую надежду еще что-то успеть. Немного поколебавшись, он собрал свои пожитки и снял комнату в одной из самых дешевых гостиниц города, там и пообедал. После обеда он снова вернулся в тот самый дом и в этот раз уже не позволил себя выгнать. Мужчина, который являлся каким-то дальним родственником пожилой даме, а следовательно, и Имре Паллу, выслушал его, но помочь ничем не мог. Более того, он узнал от Вига, что когда-то в городе жил его дальний родственник, которого звали Имре Палл, который писал стихи и пропал без вести во время войны. Мужчина работал электриком, говорил на ломаном венгерском, а с литературой у него ассоциировались школьные годы, плохие аттестаты и частые порки. Виг осознал: то, что еще утром казалось ему золотой жилой, всего лишь песчаный карьер.
В гостинице он достал свои заметки и подумал, что, возможно, пожилая дама не помнила всех деталей, но то, что она рассказала про Имре Палла, было даже правдоподобней той абсурдной ситуации, в которую попал Виг после её смерти и из которой был только один выход: забыть всё, что он слышал, и попросить на кафедре более понятную тему. «Эта земля — территория упущенных возможностей», — горько подумал он. Только здесь может существовать великий поэт, который не видит смысла в том, чтобы его стихи публиковались, только здесь можно отречься от этого великого поэта, а потом и вовсе забыть о нем, и только здесь может случиться то, что случилось с самим Вигом: когда ключ к сокровищам уже у него в руках, он легкомысленно возвращает его хозяйке, чтобы та унёсла его с собой в могилу. Смеркалось. Виг присел на краешек кровати и подумал, что гонится за призраком. Преподаватель с первого слова сумел убедить его, что Имре Палл — великий поэт. Но кто гарантирует, что преподаватель не ошибался? В литературоведении полно оплошностей и фатальных заблуждений, и потомкам стоит немалых усилий эти заблуждения исправить. Потом… когда преподаватель видел стихи великого поэта? Сорок лет назад. И стихов-то он не помнил, а помнил, что сорок лет назад был очарован стихами одного неизвестного, живущего в небольшом городке поэта по имени Имре Палл, но даже если бы они сейчас попали ему в руки, возможно, он бы неохотно говорил о них. Вероятно, думал Виг, ностальгия по давно минувшей юности беспокоит преподавателя, и тот тешит себя надеждами, что Виг сможет вернуть ему невозвратимое — минувшее время. Возможно, думал Виг, Имре Палл вовсе и не был исключительной личностью, какой его позднее изобразила любовь двоюродной сестры, лишенная всякой объективности. Самого главного доказательства-то не хватает! Стихов нет! Виг начал беспокоиться, как бы не выставить себя на посмешище, внутренняя порядочность не могла позволить ему окружать легендами непонятно кого, фантомную фигуру, того, кого, наверное, даже и не существовало, кто живет только в воображении доброжелательных литературоведов и лишенных общественного внимания родственников. С другой стороны, он также не мог отрицать, что история дюжинами порождала случаи еще более странные и абсурдные, чем то, что было известно об Имре Палле. «Или, — думал он, — не абсурдно ли то, что даже великих поэтов потомки оценивают не по тому, какой литературный вклад они внесли своими стихами, а по тому, когда, как и насколько возможно использовать то, что когда-то о них написали». Он начал отчётливо понимать, что его дипломная работа, если он вообще когда-нибудь с ней разберётся, не принесёт ему славы.
Он уснул только на рассвете. Но сначала написал письмо преподавателю, в котором поблагодарил за оказанное ему доверие, объявил, что на неопределённое время бросает учебу в университете, и пообещал посвятить все свое время изучению стихов Имре Палла. Умолчал только об одном — отсутствии стихов. Виг представил себе, будто он и Имре Палл — одно и то же лицо, хоть и родился студент намного позже, да еще и в другом городе. Оба испытывали одинаковую любовь к литературе и наукам; так же, как и великий поэт, Виг предпочитал бурную внутреннюю жизнь повседневной рутине, без которой невозможно представить продвижение по службе. Успешная деятельность в области литературы — личное дело автора, а приносимая успехом радость не имеет ничего общего с радостью, которую может доставить процесс создания произведения. Писатель или поэт, как собственно и Имре Палл, может позволить себе так свободно абстрагироваться от всего, что за ним мало кто способен проследовать. Более того, отвоёвывать для себя эту свободу любой ценой — его обязанность, и он не боится создавать новые слова и новую грамматику, которые больше подходят для его самовыражения. «Я хочу сохранить свою независимость, — написал Виг преподавателю, — в этом мне может помочь только мертвый».
Тогда он уже знал, что стихи Имре Палла никогда не найдутся, и стал отчетливее видеть истинный смысл миссии поэта. «Конец одного пути — это всегда начало другого, — вычитал он в одной книге, — так прошлое сохраняется в будущем, так сталкиваются, переплетаются друг с другом пути, каждый из которых где-то обрывается, затихает». Задача Вига — воскресить Имре Палла, затем написать его утерянные стихи, и так же, как его великий поэтический наставник, создать легенду об этих стихах, чтобы путь, который когда-то оборвётся, мог продолжить другой писатель другой эпохи. Только так можно расширить границы конечного и победить время, которое беспощадно расправляется со всем, что выступает из предвечного мрака, и являет себя, чтобы взамен отказаться от совершенства, которым обладало в небытии.
Перевод: Людмила КулаговаЗолтан Немет родился 28 июня 1970 г. в словацком городке Эршекуйвар (Нове Замки). Литературный критик, университетский профессор, активный блоггер и ученый, потомок венгерского полковника (по материнской линии) и известного словацкого писателя Винцента Шикулы (по отцовской) так описывает свое первое потрясение от литературы: «У меня было слишком счастливое детство. Шесть семей на краю деревни, учительские квартиры, огромный парк, дети — у всех мальчики. Я очень много читал. Во время семейного конкурса чтецов (мне тогда было шесть лет) я испытал нечто почти сюрреальное». После окончания венгерской школы Золтан Немет поступил на отделение венгерского языка и истории в братиславский Университет имени Яна Коменского и тогда же начал работать редактором в литературном журнале «Иродалми семле». После окончания университета работал учителем в школе, затем защитил диссертацию, успел побывать главным редактором журнала «Каллиграм», преподавателем университета в г. Банска-Быстрица (2004–2013), сейчас автор многочисленных монографий и статей о современной венгерской литературе, преподает историю и теорию литературы в Университете Константина Философа в г. Нитра (Словакия).
Первые стихи Немета были опубликованы в журнале «Иродалми семле» в 1991 г. (одним из редакторов тогда был Лайош Грендел), а затем стали печататься во всех крупнейших венгерских литературных журналах (выходящих на территории Словакии и Венгрии) — «Каллиграм», «Барка», «Форраш», «Тисатай» и др. С 1993 г. поэт также стал активно заниматься переводами.
Первые сборники стихов Немета «Текучее тело глаза» (2000), «Достоинство перверсии» (2004) и «Необоримое желание игры со смертью» (2005) во многом представляют из себя эксперименты с языком, попытку добраться до таких глубин, «к которым смеют прикоснуться лишь немногие из современных венгерских поэтов» (Ласло Бедеч). Будь то безудержные сексуальные, «грязные фантазии», как в «Достоинстве перверсии», или разговор о телесных мучениях в «Игре со смертью», поэт постоянно нарушает словесные и визуальные табу, ищет формы и средства, способные вывести на поверхность тайный, запретный язык, которым человек пользуется для описания своих самых интимных переживаний. Критика даже называла эти сборники «скандальными», хотя речь здесь, скорее, идет о скандальности в духе де Сада или Батая.
В следующем сборнике «Звериные языки, звериные стихи» (2007) Золтан Немет словно бы «сменил тему». Однако «детскость» этой книги обманчива: за игривыми жизнерадостными стихами о животных и рассказами, откуда взялись их названия (откровенные псевдоэтимологии), вновь скрывается изобретательная языковая игра, попытки деконструировать привычные языковые приемы и создать иллюзию «детской речи». В сборнике «Территория счастья в челночном механизме» (2011) автор делает окончательный выбор в пользу свободного стиха, границы которого «определяет лишь ритм фразы и мысли». Длинные (иногда по пятнадцать страниц) стихотворения больше похожи на вербатим живой речи, чем на классическую венгерскую поэзию, что не мешает им оставаться в тесной связи с венгерской литературой — Немет не случайно проводит через весь цикл метафору «возлюбленная Чата» (имеется в виду венгерский прозаик начала XX в. Геза Чат). Самым частотным словом в этом цикле стало слово «боль» — боль тела и души, боль от невозможности любви и превращения ее в «автоматическое наслаждение».
