Фон дер Оэ цур Оэ, очень приятно. Чему вы смеетесь?
Он не смеется, сказал Гаусс. Он государственный чиновник. И ему не до смеха, он хотел только представиться и поблагодарить за гостеприимство.
Граф спросил, уж не разбудили ли его только ради этого.
Именно так, сказал Гаусс. А теперь он желает ему доброй ночи! Довольный собой, он последовал за слугой и спустился еще по одной лестнице вниз и прошел особо вонючим коридором. Он никогда не позволит этим людям обращаться с ним как со слугой!
Но Гаусс торжествовал недолго. Слуга привел его в ужасающую дыру. Жуткая вонь, на полу остатки гнилого сена, деревянные доски вместо кровати, а вместо умывальника ржавое ведро с мутной водой, отхожего места вообще не видно.
Он кое-что уже повидал, сказал Гаусс. Две недели назад один крестьянин предложил ему переночевать в собачьей конуре. Но она выглядела гораздо приличнее этого.
Вполне возможно, сказал слуга, удаляясь. Но ничего лучшего нет.
Гаусс со стоном принудил себя лечь на нары. Подушка жесткая, и от нее плохо пахнет. Он положил на нее свою шапочку, но и это не помогло. Он долго не мог уснуть. Болела спина, воздух был спертый, к тому же он боялся привидений и, как и всякий другой вечер, ему не хватало Иоханны. Стоило ему только упустить из виду какой-то момент, и вот уже, пожалуйста, на него взвалили чиновничьи обязанности, он таскался по лесам и вступал в переговоры с крестьянами из-за их кривобоких деревьев. Только сегодня он заплатил после обеда за одну старую березу впятеро больше того, что она стоила. И потом еще целую вечность ждал, пока его помощники наконец-то спилили упрямое дерево и он смог визировать теодолитом световой сигнал Ойгена. Разумеется, этот осел подал сначала сигнал не в том направлении! Завтра они встретятся, и ему придется ломать голову, как с того места самое большее по двум линиям теодолитного хода привязать его к следующему опорному пункту. В этом заключалась теперь его профессия. Книга по астрономии давно вышла, в университете он числился временно уволенным в отпуск. Как ни крути, а эта работа хорошо оплачивалась, и если ты не совсем дурак, то разными способами можно и еще кое-что подзаработать. С этими мыслями он заснул.
Ранним утром Гаусс проснулся от кошмарных сновидений. Он увидел себя во сне лежащим на деревянных нарах и видящим сон, будто он лежит на нарах и ему снится, как он лежит на этих нарах и видит дурной сон. С тяжелым чувством и тоской на сердце он сел и сразу понял, что пробуждение ему только еще предстоит. В несколько секунд он переместился из одной реальности в другую, затем в следующую, но ни одна из них не предложила ему ничего лучшего, кроме этой грязной дыры с гнилым сеном на полу и ржавым ведром с водой в углу. Один раз в дверях возникла высокая, расплывчатая фигура, в другой раз в углу лежал мертвый пес, а потом вошел ребенок с деревянной маской на лице, но прежде чем он ясно успел его разглядеть, тот снова исчез. Когда же вконец измученный Гаусс сидел на краю своего ложа и смотрел в солнечное утреннее небо, он не мог отделаться от чувства, что на шаг разминулся с той действительностью, в которой ему было уготовано место. Он побрызгал холодной водой на лицо и подумал об Ойгене, с которым ему предстояло встретиться во второй половине дня. Его настроение, как всегда, улучшится, котда он накричит на него. Он оделся и, зевая, вышел из комнаты.
Он прошел анфиладой комнат, увешанных сильно пострадавшими от времени портретами: серьез ные мужские лица, написанные довольно неумело, слишком толстый слой красок. Заляпанная деревянная мебель, покрытая пылью. Задумчиво остановился перед зеркалом. Ему не понравилось, что он там увидел. Он выдвинул несколько ящиков стола, они были пусты. И с облегчением обнаружил решетчатую дверь в сад.
Сад был распланирован с удивительной тщательностью. Пальмы, орхидеи, апельсиновые деревья, причудливых форм кактусы и всевозможные растения, каких Гаусс никогда не видел даже на картинках. Под башмаками скрипел гравий, лиана сверху сорвала с его головы шапочку. Пахло чем-то сладковатым, на земле лежали лопнувшие от спелости фрукты. Растительность становилась все гуще, дорожка сужалась, ему пришлось пригибаться при ходьбе. Что за расточительность! Оставалось только надеяться, что здесь нет, не дай бог, еще каких-нибудь заморских насекомых. Протискиваясь промеж двух пальм, он зацепился за что-то курткой и чуть не упал на колючий кустарник. А потом он вышел на лужайку. В кресле, все еще в шлафроке, с взъерошенными волосами и босиком, сидел граф и пил чай.
Впечатляет, сказал Гаусс.
Раньше было намного лучше, ответил граф. Садовники сейчас очень дорогие, да и французские постояльцы многое попортили. Он объяснил, что сам вернулся сюда совсем недавно. Он был в Швейцарии, эмигрант, так сказать, но обстоятельства в последнее время несколько изменились. Не хочет ли господин геодезист присесть?
Гаусс огляделся. Здесь было только одно кресло, и в нем сидел граф.
Не обязательно, сказал он после некоторого колебания.
Ну, как хотите, изрек граф. Тогда можно сразу перейти к переговорам.
Чистая формальность, сказал Гаусс. И объяснил суть дела. Чтобы иметь свободную видимость до Шарнхорста и возможность определить там очередной опорный пункт, ему нужно повалить три дерева в лесу графа и снести, по-видимому, годами пустующий сарай.
Шарнхорст? Ни один человек не может видеть так далеко!
Не скажите, возразил Гаусс, очень даже может, если использовать пучок света. Я изобрел инструмент, который может посылать отражающиеся солнечные лучи на небывало далекие расстояния. Впервые благодаря этому изобретению стало возможным установить связь между Землей и Луной.
Землей и Луной, повторил граф как во сне.
Гаусс кивнул, улыбаясь. Он точно знал, что творится сейчас в голове этого старого олуха.
Что касается деревьев и сарая, сказал граф, то это совершенное заблуждение. Сарай — жизненно необходимая вещь. А деревья представляют необычайную ценность.
Гаусс вздохнул. Он бы с удовольствием сейчас сел. Сколько подобных разговоров уже выпало на его долю? Конечно, сказал он устало, только не надо преувеличивать. Он хорошо знает, сколько стоят немного дров в лесу и такая развалюха, как этот сарай. Как раз сегодня и не стоило бы обременять государство неумеренностью расходов.
Патриотизм, сказал граф. Интересно. Особенно, если к нему призывает кто-то, кто еще совсем недавно служил у французов.
Гаусс уставился на него.
Граф пригубил чай, попросив понять его правильно. Он никого ни в чем не упрекает. Были очень плохие времена, и каждый вел себя так, чтобы, по возможности, продержаться.
Ради него, сказал Гаусс, Наполеон отказался от обстрела Гёттингена.
Граф кивнул. Он не был удивлен таким заявлением Гаусса. Не каждому выпадало счастье удостоиться признания корсиканца!
И не у каждого хватало для этого заслуг, сказал Гаусс.
Граф рассеянно глядел в свою чашку. Что же до деловой части, то тут господин геодезист, похоже, не настолько наивен, как пытается подать себя.
Гаусс спросил, как это следует понимать.
Может ли он исходить из того, что господин геодезист заплатит ему общепринятой в этой стране конвенциональной монетой?
Само собой разумеется, ответил Гаусс.
Тогда он хотел бы спросить, не возмещает ли государство господину геодезисту эти расходы золотом? В том случае, если это имеет место, можно ведь извлечь неплохую прибыль, учитывая обменный курс золота. Чтобы до такого додуматься, не обязательно быть математиком.
Гаусс покраснел.
Уж во всяком случае, не так называемым королем математиков, тот вряд ли упустил бы из виду такую возможность.
Гаусс заложил руки за спину и принялся разглядывать орхидеи, опутавшие ствол пальмы. Затем сдавленным голосом объявил, что в этом нет ничего противозаконного.
Безусловно, сказал граф. Он не сомневается, что господин геодезист заранее все перепроверил. Между прочим, геодезическая съемка вызывает у него великое восхищение. Что за диковинное занятие — месяцами носиться по полям и лесам с измерительными инструментами.
Диковинное только в том случае, если заниматься этим в Германии. Того же, кто проделывает то же самое в Кордильерах, славят как великого первооткрывателя мира.
Граф покачал головой. И понятно, что приходится туго, особенно если дома осталась семья. У господина геодезиста ведь есть семья? Хорошая жена?
Гаусс кивнул. Солнце снова светило слишком ярко, да и растения теперь чем-то раздражали его. Он спросил, не могут ли они вернуться к вопросу о купле-продаже деревьев. Ему нужно отправляться дальше, времени у него в обрез!
