Говорить все это вслух я не стал, но очень хотел, так хотел, что даже пришлось кашлять то время, пока проговаривал эти фразы мысленно.
— Я тебе тоже кое-что не говорил. Но раз уж теперь выясняется, что ты с очевидным дефектом, я имею полное право, не опасаясь быть оставленным, открыть тебе эту тайну. У меня тридцать три зуба.
— Как это?
Реклама зубной пасты «32» делает свое дело. Я думаю, что около трети населения страны, если бы не эта реклама, ни за что в жизни не узнали, что у хоккеистов по двадцать два зуба, у акул по триста двадцать, а у людей — по тридцать два, и это норма. Ирина в отличие от меня смотрит всю рекламу. Больше всего ей нравится, когда Инвар Калныньш, ее кумир, берет в руки дымящуюся чашку и говорит: «Кофе „Гранд“» — и отхлебывает. Я представляю, как после каждого дубля, когда звучит команда «стоп», он переламывается пополам и с утробным урчанием сует себе пальцы в рот, но Ирине об этом ничего не говорю, я вообще не люблю ее расстраивать. Она знает, что «Тефаль» всегда думает о нас, и ей это нравится. Но когда я слышу это в перерывах между хоккейными периодами, меня коробит, поскольку мне не очень хочется, чтобы чайник или сковорода обо мне постоянно думали. «Тойота» — мечта, которой нужно управлять, и от этих слов она приходит в восторг. У меня музыкального слуха нет, поэтому я слышу только слова, потому, верно, решительным образом и не понимаю, как можно управлять мечтой, поскольку та либо есть, либо отсутствует, и никакие действия с мечтой определением русского языка не предусмотрены. Едва Иринка услышит, что появилась зубная щетка «Колгейт» с разнонаправленными щетинками для более тщательной чистки зубов и подушечками для массажа десен, она тут же бежит в магазин и покупает ее. Но я максималист, мне половинчатых мер не нужно. Я буду ждать, пока не появится зубная щетка «Колгейт» с разнонаправленными щетинками, подушечками для массажа десен и ершиком для чистки задницы. Она приходит в восторг от рекламы, и это меня забавляет. Не такой уж это суровый главбух, каким я представляю ее на работе, и от понимания этого мне всегда становится легко и весело.
Вот и сейчас я смотрю на нее и смеюсь. Мне хорошо, потому что она рядом, потому что ей хорошо, я целую ее и накрываю одеялом.
Единственное, что до конца мешает мне быть счастливым, это воспоминания о Гореглядове, Маринке и лифтере Менялове. А еще я прихожу в волнение, едва память услужливо подсказывает мне черты лица Молчанова. Все эти люди объединены общей цепью, которая временами рвется, но потом, регенерируя, снова срастается. Исчезновения маленьких людей никто не замечает, а потому никто не замечает и того, что цепь рвется. Для всех она представляется могучей основой, объединяющей семью. Я смотрю на Ирину и думаю о том, что будет с ней, со мной, с нами, если вдруг человечком, исчезновения которого не заметят, окажусь я.
Меня повязали квартирой, машиной, делами (я еще не в теме — не повязали ли кровью), меня крепко взяли за ребро не совершенными мною плохими делами. И только сейчас мне в голову вдруг приходит мысль, зачем начальнику юридического отдела мотаться по стране, как отвязанной корове, в то время как его подчиненные, которые как раз и могли бы этим заняться, управляют юридическими делами в одной из крупнейших компаний в стране.
А был ли мальчик, то бишь — начальник?
Не придет ли время, когда меня сольют так же, как Маринку или лифтера? Я буду ехать на каталке, брызжа кровью, а из лифта будет выходить новый юрист, отвечающий за финансовый мониторинг сделок СОС.
Игра в покер, где все сплошной блеф, где все не то, чем кажется. А разве мне может что-то казаться тем, что оно есть на самом деле, если первая же попытка прояснить ситуацию закончилась щелчком по носу? Как еще добраться до истины, если все вокруг помечено голубыми, желтыми и красными треугольниками? Я офлажкован, как… не как волк — как сукин сын.
За восемь дней работы я сохранил компании не один миллион долларов, Старостин светится от удовольствия — его избранник превзошел все ожидания, подарки его щедры, и из уст его я слышал только добрые слова. Но, черт возьми, неужели горемыка Гореглядов или та же Маринка из статистического с первого дня службы слышали от него только брань? Сомневаюсь, и сомнения эти все крепче и крепче убеждают меня в том, что пока еще не поздно, пока не причинил я бед Иринке и себе, нужно надергать из колоды козырей. Можно, конечно, просто убежать, оставив квартиру с запиской, а джип на стоянке СОС перед главным корпусом. Но кто тебя, милый Чекалин, теперь отпустит? Теперь, когда вся подноготная СОС забилась и под твои ногти?
Признаться честно, только сейчас, глядя на мерно сопящую Ирину, я подумал о том, как глубоко влип. Но иначе и быть не могло. Квартиры на «Кутузовской Ривьере», «пятисотые» и бабло в потребительскую корзину каждого не падают. Но те, кому не упали, избавлены от проблем, которые давят на меня сейчас, как пресс.
Да и довольно об этом. Поговорим о наступившем дне. Вряд ли в семь утра, глядя на любимую женщину и докуривая сигарету до фильтра, я мог догадываться, что это будет за день.
После обеда, сделав все, что было намечено на день и закончив гулять по бесконечным вызовам, я зашел в курилку и вдоволь наслушался внутриофисных сплетен. Удивительное дело. Когда в дымном помещении собираются представители одного уровня, например менеджеры низшего звена, их беседы и даже споры носят однозначный характер anti-office. Здесь и критика руководства, и предложения технократического характера, и революционные взгляды на практику сбыта готовой продукции. Но стоит только с сигаретой в руке войти в зал кому-то из властей предержащих, то есть захотелось топ-менеджеру покурить не в своем кабинете, а спуститься в народ, как темы разговоров меняются на прямо противоположные. И концепция продаж хороша, и очень ловко придумано, что график выплат заработной платы плавающий, и вообще, жить хорошо, а жить в СОС — так это просто не житие, а бытие.
Я курю только «Лаки Страйк». Когда-нибудь, быть может, лет через пять, я перестану выносить дым крепких сигарет, но сейчас, пока я еще полон сил и здоровья, затяжки, способные повалить с ног курильщика с двадцатилетним стажем, доставляют мне удовольствие. Я курю сегодня пятую сигарету с перерывами по десять минут. Дело в том, что мне необходимо дождаться появления в курилке кого-нибудь из статистического отдела. В статистическом работают в основном девушки, но если знать правила курения в СОС (есть и такие), то кручина не одолеет. Курение — не оправление естественных надобностей. Курение — это оправление надобностей искусственных. А потому если хочешь курить — ступай в общую курилку. Она настолько велика, что в ней можно проводить балы или водить хоровод вокруг елки. Мощная вытяжка сосет дым, выводит по шахтам… Впрочем, кому это интересно? Я бы о курилке вообще не упоминал, если бы имел возможность повстречаться с представителями статистического отдела в другом месте. А так мне приходится атаковать легкие крепким сортом табака и постоянно тянуться к кулеру, чтобы увлажнить горло.
Что такое статистический отдел? Это такой отдел, который нужен крупной компании как учитель пения Александру Градскому. Десять человек сидят в помещении с десятью компами, огромным ксероксом и несчетным количеством шкафов. В то время, когда «Майкрософт» вводит в оборот Vista, десять лиц женского пола складируют бумаги в файлы весом килограммов по пятьдесят каждый, и из них составляют «папки» размером с платяной шкаф Пэрис Хилтон. А жесткий диск этого отдела, в связи с невероятным количеством архивных документов, имеет размеры ледовой арены казанского «Ак Барса» и располагается в цоколе главного корпуса. Я не зря сделал ударение на слове «архивных». Если быть до конца последовательным и не выходить за рамки компьютерной лексики, то статистический отдел — это подразделение, о котором все помнят, но нужды в общении с его представителями никто не испытывает. Оно появляется как: «На рабочем столе есть неиспользуемые ярлыки. Убрать их?» И все кликают: Yes. Весь документооборот статистического отдела СОС, как и в любой другой компании, разделяется на четыре категории: «Самые ненужные в СОС», «Самые ненужные в стране», «Самые ненужные в мире» и — «Самые ненужные в этом помещении».
Десять девочек в возрасте от восемнадцати до сорока пяти перекладывают бумаги, считают что-то на калькуляторе (я думаю, килограммы), используют при этом DOS, и на стене их офиса полуметровая, вложенная в стекло инструкция. Необходимыми в ней являются восемнадцатый и двадцать второй пункты: «при пожаре звонить 01» и «не вставлять в электрическую розетку не предназначенные для этого предметы». И хотя за свои двадцать шесть лет жизни я не встречал ни одного взрослого человека, который бы при пожаре набрал 07 или бы совал не предназначенные для этого предметы в электрическую розетку, я все-таки буду утверждать, что эти пункты по сравнению с остальными являются адекватными. Таким количеством залежалой целлюлозно-бумажной продукции похвастаться может только склад Издательского дома «Нева», а те писькалки, которые в геометрически правильной последовательности расположены на потолке, помогут тушению с таким же успехом, с каким водяной пистолет Шварценеггера поможет тушению горящих лесов Калифорнии. А потому, вспоминая о пункте № 18 инструкции, на месте девочек в случае возникновения очага пожара в статистическом отделе я не набирал бы 01, а, задрав мини-юбку до плеч, мчался на выход со скоростью звука.
