— И нет ни Бога, ни умиротворения в своем доме? — проговорил грустно Дроздов, и в его памяти возник тот парижский ресторан, обед делегации экологов, накрахмаленные скатерти, гигантские зеркала, отражающие пышные, как хрустальные растения, люстры. Официальная скука однообразных до отупения речей, потом весенний парк в предвечернем туманце и рассказ Тарутина о монашенке во всем черном, встреченной у ворот церкви Богоматери: «Ищи умиротворение в своем доме».
— Нет! — грубовато отрезал Тарутин. — Хватит! Никого и ничего я сейчас не боюсь: ни Бога, ни черта, ни тюрьмы, ни смерти! И знаешь, что? Ни в любовь к ближнему, ни в рай земной, ни в нравственную политику я сейчас не верю. Что-то выветрилось… Меня вроде оболгали ни за грош. Может быть, мы все — обманутое поколение. Нас водят за нос. Вернее — нас предали. Иногда думаю: мог бы я быть Робеспьером? Мог. Но — без крови. Бездарных министров казнить переводом в чернорабочие. Глупцов из академиков — в дворники. Высоких администраторов — в грузчики. Жестоко, а? Мягенько, мягенько и либерально! Впрочем, у меня и кулаки чешутся. Вот какое зверское настроение — охренеешь!
«Нет, он не сейчас переступил через что-то… У него нет сомнения, и он свободен от многого».
— Я перечитал материалы по Чилиму, — сказал Дроздов. — К сожалению, ходу им Григорьев не дал. Вдова вернула их с его запиской. Вот, прочитай.
«Ну, пожалуйста, ну, пожалуйста!» — взвился в его ушах умоляющий голос Мити (будто он умолял пощадить и не мучить его), и Дроздов услышал захлебывающийся плач, сухой кашель — и, до единого слова вспомнив конец разговора с сыном, почувствовал внезапно подступающую удушливую вину перед ним. «Умиротворение? Я знаю, что Митя болен, одинок, знаю, что жить не могу без него. И я не свободен».
— Не удивлен, — безжалостно сказал Тарутин, прочитав записку и вернув ее. — О покойниках или ничего, или всю правду. Твоим бывшим тестем монополисты крутили как хотели. При помощи его безволия и его бездарных коллег изгадили половину Сибири. С его же согласия изуродовали лучшие пашни России, закопали миллиарды рублей в землю. Первые подписи от науки ставили Козин и он.
— Не забывай, что его в сороковых годах травмировали на всю жизнь, — возразил Дроздов. — Это имеет какое-то значение.
— Не имеет! — отчеканил Тарутин. — Всем этим чувствованиям и сантиментам — грош цена! Он был неглуп, но руководить институтом экологии — не руками водить в кабинете. А если нет воли гангстерам сопротивляться, то уходи к едреной бабушке. Получай пожизненно свои пятьсот академических и пописывай статейки или мемуары! Потом еще этот… его ученик… толстячок Чернышов. Лыс, как бубен, а льстил старику, как кучерявый. Предчувствую, на место Григорьева будут рекомендовать его. Очень он нужен Козину. Яша-а! — начальственно поднял голос Тарутин. — Какого святого сидишь и слушаешь, как три умных! Подогрей-ка кофе и угости нас горячим из уважения к старшим!
Улыбышев, в зачарованной позе слушая, сидел за столом, уперев подбородок в скрещенные руки, его возбужденные за очками глаза замирали на миг, ошеломленно увеличивались, а губы приоткрывались улыбкой, обнажавшей немножко деформированные зубы, какие бывают у детей. Как подброшенный командой Тарутина, он вскочил молниеносно, схватил кофейник и выбежал в кухню, поспешно зачиркал там спичками.
— Так лучше, — сказал Тарутин.
— Ты не доверяешь ему? — спросил Дроздов.
— В разговоре двоих не должен участвовать третий. В наше время все может быть. Я забочусь о тебе.
— Я перечитал твое заключение о Чилимской ГЭС. Что бы ни было, ты прав, наверно. И я вот что подумал. Тихая война за Волгу, Байкал и Енисей кончилась безуспешно. Начинается необъявленная война за Чилим. Так, что ли, Николай?
— Что Чилим? Несчастный Чилим!.. Думаю о нем все время! На нем свихнуться можно!
— Оттуда есть новости? Что там сдвинулось, тебе известно?
— Новости устарели еще вчера. Хотя проект не обсужден и не утвержден, а финансирование открыто. Миллионы уже поплыли туда. От нас это скрывают. Недержание строительной пыли, которую пущают в глаза, а эф-фект, эф-фект для дилетантов из правительства! Не понимаю не идиотизма, а идиотизма в высшей степени!
— Все повторяется в этом мире. Лидируют не Сократы.
— К несчастью. Тем не менее меня не поражает, а приводит в бешенство то, что в проекте гениального козинского Гидроцентра и Академии наук доказывается высокая эффективность строительства еще одной мощной пиковой гидростанции — Чилимской. Да ведь она, родимая, не получит полного использования ни на 15-м, ни на 20-м году своего юбилея. Мощность, увы, не обеспечена водными ресурсами. Но — небескорыстны фейерверки Гидроцентра! Во имя чего пылепущение и обманы? Во имя власти ведомственной и денежной монополии в «экономическом преобразовании» Сибири. Хреновина! Я ведь изучил эти места. Строительство нанесет катастрофический ущерб! Затопят к едреной матери уникальные долины, на чем держится чилимское животноводство, уничтожат последние кедровые леса, редкие виды флоры и фауны, произойдет жуткое нарушение естественных и природных процессов. Это не имеет цены! Частенько Енисей вспоминаю. Когда строители рубили дорогу к Саяно-Шушенской ГЭС, было навсегда погублено столько мрамора, цена которого была равна стоимости самой ГЭС. Каково?
— Знакомо. Чтобы сорвать яблоко, руби все дерево. Родная технология.
— Но слушай дальше. Местные сторонники ГЭС говорят: «У нас будет море. Мы будем кататься на яхтах». Чудаки! Безгрешная наивность! Стоило бы им увидеть Саяно-Шушенское водохранилище, близкое будущему Чилимскому, они бы в обморок попадали, наивняки! Вместо белых парусов их ждет мертвая зона в пятьсот километров. Гнилое море с плавающими бревнами, с обезображенными берегами и останками затопленных селений. О чем же они мечтают, дубины стоеросовые? Горький опыт ничему не учит! Нет, Гидроцентр делает не ошибки. Какое-то запрограммированное, хитроумное уничтожение Сибири. Вот где смертельный парадокс! С криком о прогрессе наши тупоумные мужи из академии в одно прекрасное время подписали смертный приговор Енисею. Бесподобный по запасу пресной воды титан и красавец почти загублен. Теперь наконец — Чилим. И что меня поражает, Игорь? Бесчеловечность так называемой науки. По-моему, наша ученая братия давно деградирует. Но проектировщики настроены победоносно. Напор, наглость и поддержка на всех уровнях — от академии до Генерального.
— Ты полностью в этом уверен?
— В чем то есть?
— В поддержке проекта на всех этажах.
— Милое, конечно, полное оптимизма сомнение. Ты еще надеешься на здравый смысл?
— До оптимизма мне далеко.
— Наши монополии согласия у народа не спрашивают. У них неограниченная концентрация экономического могущества. Государство в государстве. Не останавливаются ни перед чем. Ни перед какими природными законами. Поверь, Игорь, когда штудировал Чилимский проект, на каждой странице таращил глаза и от недоумения хотелось встать на карачки и залаять.
— Пожалуй, неудобная поза. И вряд ли кто поймет.
— Мне не до ерничества! Тебе известно, что воды Чилима несут тяжелые металлы горных месторождений. В проекте ГЭС — вранье! Явно скрывают реальную опасность заражения водохранилища и реки самородной ртутью и медью в зоне затопления. Даже растяпу может удивить, что Гидроцентр почему-то взял в Одесском институте тропических морей заключение о безвредности ртути на основании того, что «она плохо растворяется в воде». Хохот в зале! А исследование лаборатории Всесоюзного НИИ океанографии показало, что уже сейчас содержание металла в промысловой ихтиофауне Чилима в тысячу раз выше, чем в воде. Можно представить смертельный процент отравления будущего «Чилимского моря»? Можно согласиться с тем, что будущее местного населения — неизлечимые болезни и больничная койка? Так вот. Ты сказал: война? Тихая война, необъявленная? А я готов на все.
«Он готов на все», — подумал Дроздов и посмотрел в окно на далекие огни спящего города; они напоминали угли костров, на которые наползал, окутывая улицы, черно-синий туман августовской ночи.
«Ну пожалуйста, ну пожалуйста!..» — опять зазвучал в ушах умоляющий голос Мити, его задыхающийся кашель, и он с горьким неудовлетворением подумал: «Умиротворение в самом доме? Где оно? Что это — усталость от жизни? Тихая война? Нет, другое, другое…»
— Прости за лирику, — сказал Дроздов, — но вот я о чем подумал. Все мы связаны одной веревочкой. На все, пожалуй, есть закономерности. В море через шесть часов прилив и через шесть — отлив. Два раза в сутки. Поразительно! Это вроде дыхания моря, вроде вдоха и выдоха. Верно? Ну а мы? Похоже, что живем на каком-то искусственном дыхании. Откуда эта дурацкая закономерность?
— Существуем по р-революционным закономерностям, — ответил недобро Тарутин. — Сделать вдох и не делать выдох. Сделать выдох и не делать вдох. Аксиома: почти все наши проекты покорения природы — изощренная пытка своей матери, садистская казнь. Конечно, под гуманным лозунгом: все для блага народа. Закономерности? А тут тоже аксиома. Сильные мира сего давно поняли, что большинство людишек — обыватели, рабы своих желаний: брать, хватать, жевать, надевать. Поэтому у технократов развязаны руки. Полная свобода для применения пыток и казни.
