— Напомни, на чем мы остановились, — сказал Армандо.
— У нас есть четыре растения из девяти. Глоксиния, растение любви с первого взгляда, саговник, растение бессмертия, луноцвет, цветок размножения и плодородия, и теоброма какао, шоколадное дерево удачи.
— Хорошо! Теперь как насчет того, чтобы мы с тобой пошли на рынок и купили растения номер пять и шесть. Ты не была некоторое время в городе и, спорю, не прочь прогуляться по магазинам?
— Вы правда думаете, что мы сможем купить растения? В магазине?
— На рынке в Ксарете продается одно или два. Надо взглянуть, продадут ли нам их.
— Кто?
— Продавец конечно же.
— Мы пойдем пешком? Сказать по правде, я немного устала.
— О нет. Я и сам-то не большой ходок, да и Ксарет находится далековато. У меня тут на заднем дворе есть мотоцикл.
— У вас есть мотоцикл, а я столько раз таскалась пешком по джунглям?
— Ты могла напугать оленей. Добыть теоброму какао, сидя на мотоцикле, невозможно.
Я пошла за Армандо и сама убедилась, что старый армейский зеленый мотоцикл стоит у стены дома. Я и раньше его видела, но никак не могла подумать, что ржавая развалина способна двигаться.
— Залезай, — сказал Армандо, усаживаясь на сиденье мотоцикла. — Мотоцикл не такой старый, как кажется. Я держу его в таком состоянии, чтобы не украли. Пятна выцветшей зеленой краски там и сям, немного царапин от щетки для чистки лошадей. А ржавчина появляется сама.
Армандо из-за своих размеров занял большую часть сиденья, оставив мне крошечное место сзади.
— Положи мне руки на плечи и не бойся вцепляться на поворотах, я на ощупь очень хорош!
Мне пришлось положить руки ему на плечи, чтобы занять место на мотоцикле.
— Я ведь правда хорош? — спросил он.
— В некотором роде.
Мы подпрыгнули несколько раз на кочках перед домом, без сомнения, задавив по крайней мере нескольких скорпионов.
— Этим утром я подумал, что прошло уже двадцать лет со времени покупки Касабланки. Мы купили дом, чтобы быть ближе к друзьям. — Он пытался перекричать мотор.
— К растениям?
— Ага. Сонали любит здесь бывать. Она бы весь год здесь жила, если бы не орхидеи. Они любят Нью-Йорк, поэтому она приезжает сюда не так часто, как ей хотелось бы.
— Откуда вы знаете, что они любят Нью-Йорк?
— Мы пробовали выращивать их здесь, они умирают. Поэтому и держим их в Нью-Йорке, где они процветают.
— Разве им не лучше здесь, в тропиках?
— Может, и лучше, но они почему-то не растут. Видимо, сроднились с нашей квартирой, и это факт. Не то что мы не пытались, и поверь, это совсем не просто — таскать эти растения туда-сюда через границу. Строго говоря, это нелегально, особенно учитывая теперешние цены на орхидеи, немножко смахивает на контрабанду брильянтов. Для Сонали это стресс.
— Разве она не может найти здесь орхидеи и начать все с начала?
— Просто поменять одну орхидею на другую, да?
— Ну да.
— Сонали уже двадцать лет любит свои орхидеи. А некоторые даже дольше. Говорю тебе, она к ним привязана намного сильнее, чем ко мне.
— Сомневаюсь.
— Это правда. Они дают ей то, что я дать не могу. Красоту, фантастические цвета, необычные запахи и стабильность, потому что никогда не уезжают с незнакомками в Мексику. Самые редкие из них приносят ей немного денег и немного славы. Привязанности формируются на основании общих интересов к растениям. Музыка пришла в ее жизнь в виде Марко, гобоиста. Даже прачечную купили на деньги от черенков орхидей.
От любого упоминания о прачечной я, как всегда, слегка напряглась.
— Я этого не знала.
— Ты сама видишь, как они важны для нее. И для меня. Иногда мне кажется, что я живу с Сонали и с ее семьей, впрочем, все в порядке, потому что она никогда не дает мне почувствовать себя на втором месте после растений, даже если и знаю, что так и есть.
— А как насчет этого легендарного растения страсти без имени? Она его когда-нибудь искала здесь, в Мексике?
— Сонали провела многие и многие годы в поисках этого растения. Это было еще до орхидей. И до меня.
— Она ведь ничего не нашла?
— Даже в глаза не видела. — Голос его звучал печально. — Она жила в Мексике целый год. Работала с шаманами-травниками, целителями, охотниками и продавцами. Она искала и окончательно убедилась, что растение страсти существует. Никто и никогда не смог разубедить ее в этом.
— Никто из тех, с кем она разговаривала, никогда не видел этого растения?
— Нет. Я сам ходил к шаманам, живущим высоко в горах Наярита, тех же самых горах, откуда родом Диего. Я просил их назвать растение. Найти для него имя. Я думал, если смогу найти имя, это даст силы и возбудит страсть, чтобы найти и само растение. Но я ошибался.
— Возможно, это было не то время или не то место.
— Нет, все намного проще. У этого растения нет имени. Только страсть к жизни. И я знал, что потребуется истинная страсть, чтобы найти его. Сонали становилась все более грустной и даже безразличной, поэтому я занялся этим делом сам. Но мне тоже не повезло.
Армандо замолчал, и я долго ничего не говорила. Было очевидно, что растение страсти для него то же самое, что для меня прачечная. Больной вопрос.
— Почему у вас нет детей, Армандо?
— Мы с Сонали много лет назад приняли решение потратить нашу энергию на многих людей, а не только на одного-двух. И конечно, на орхидеи. А потом появилась цель найти растение страсти без имени.
— И еще люди в прачечной?
— И Диего, а теперь и ты.
Мы уже почти доехали до Ксарета, когда вдруг совершенно внезапно и, насколько я могла видеть, ниоткуда на нас выскочили три здоровые черные собаки. Они рычали и кидались на мотоцикл, быстро избавив меня от мечтательного настроения, вызванного разговором о растении страсти, и превратив его в ужас. Я завертела головой без шлема, чтобы посмотреть на них. Они бежали с той же скоростью, что и мотоцикл, скалили желтые клыки, брызгая слюной.
— Давайте быстрее! — заорала я, хватая и тряся Армандо за плечи, ни секунды не думая о том, трогать его или нет.
— Не беспокойся! — прокричал он в ответ. — Они скоро все умрут. — И прибавил газу, гравий взметнулся из-под колес, попав мне в волосы и поцарапав лицо.
Рынок выглядел настолько необычно, что определенно стоил того, чтобы пострадать от желтозубых собак и гравия.
В отличие от других зданий на Юкатане здание рынка было построено из дерева, а не из цемента и покрашено в небесно-голубой цвет. Оно одиноко стояло на обочине пыльной дороги и, похоже, начало потихоньку разваливаться, города нигде не было видно. На земле валялись крупные обломки дерева, отвалившиеся от левой стены. Фактически дыра была такой большой, что можно было потрогать полки внутри, не заходя через дверь.
— Сильно экономит время? — Армандо встал рядом и заглянул в проем.
Внутри стоял старый кассовый аппарат на карточном столе, пять рядов полок и несколько холодильников у задней стены. В устройстве рынка не было решительно ничего необычного. Но вот содержимое полок и холодильника вызывало удивление.
Во-первых, везде стояли просроченные консервы. Все это было не просто старое, а прямо-таки древнее, с толстым, в несколько сантиметров, слоем пыли. Армандо сказал, что люди из деревни не очень-то любят консервированную пищу, потому что она дорогая и не такая хорошая, как свежая рыба. Это я поняла, но неужели так трудно время от времени хоть пыль стирать с банок, пусть и лишь для вида.
В дальнем углу я заметила знакомые коробки с хлопьями. Пожелтевшие картонные с хрустящими рисовыми хлопьями «Kelloggs Rice Crispies» со старым логотипом — красными петухами. Будучи связана с рекламой или, по крайней мере, будучи когда-то связана, я знала, что красный петух был классическим логотипом в семидесятых. Это значит, что хлопья старше, чем я. Если точнее, им тридцать шесть лет. Я нащупала мелочь в кармане. У меня было сильное искушение купить хотя бы одну коробку, чтобы продать ее в коллекционном разделе «Эбей».
Отделение с едой в холодильнике производило еще более экстравагантное впечатление. Там, между молочными бутылками и древними картонными тубами с тестом «Pop N’ Fresh Dough», лежали многочисленные вакуумные упаковки гормонов. Ампулы с тестостероном, эстрагеном и прогестероном мирно покоились за старыми выцветшими черно-белыми фотографиями трансвеститов, приклеенные к дверце холодильника. Картинки были сделаны в Митпакинге — скандально знаменитом районе Манхэттена — перед французским рестораном «Пастис», расположенным в отеле «Меритайм», где европейцы наладили разнообразную торговлю сексом. Те препараты, для покупки которых в Штатах требовалось множество болезненных тестов, рецепты и дорогие страховки, недоступные для большинства желающих, на этом раздолбанном, разрушенном рынке с дырой в стене продавались практически задаром.
