— Привет, плесень! Ты все еще дышишь? — спросил зять. И, не ожидая ответа, продолжил хохоча: — Завел себе какую-нибудь метелку?
— Я ж не дворник! — обиделся Кузьма.
— Во тундра! Да тебя про девок спросил.
— Откуда им тут взяться? Ты что, офонарел?
— Ну, девки в твоем возрасте! Тут же их всяких полно! Какую закадрил? Любовницу Наполеона или няньку Гитлера? А может, у тебя сама Крупская приморилась? Нет таких? А какие в наличке имеются? Ночами не мерзнешь с ними?
— Да ты что? Остановись! — покраснел Кузьма.
А Максим, увидев разнаряженную Глафиру, и вовсе зашелся:
— Глянь, плесень! Это пугало для тебя прибарахлилось! Во! Остатками филейных подергивает! Ишь, мочалка! Загорелись огарки у нее! Ты ее приловил? Нет! Во дурак! У нее еще не весь порох грибком побитый! Хватай ее, покуда не развалилась! — заблажил на весь двор.
Глафира даже присела от неожиданности. Оглянулась. Поняла, что посетитель смеется над ней. И, подойдя ближе, сказала, прищурясь:
— Ты, дерьмо! Твоим хреном только уши чистить! У тебя окурок в портках! С тобой малолеткам делать нечего! Чего ты тут тужишься? Проваливай отсюда, калека! Какой из тебя мужик? Говно!
— Во дает, плесень! Во чешет, падла! Не гляди, что всюду лысая, а все еще в гончих дышит, кикимора! — восторгался Максим, хлопая себя по бедрам от восторга. Он не обиделся на Глафиру. — Эй, ты! Твою мать! Гнездо воронье! Вали сюда, может, скукарекаемся на пару вальсов, пока время есть?
— Я себя на помойке не поднимала, чтоб с таким хорьком пачкаться! Слюнтяй! Ососок бичихи! — возмутилась Глафира, что все ее достоинства разом забрызгал человек, появившийся в шортах. Таких она не признавала.
— Послушай, плесень! Мы к тебе с чего намылились, Ольга трехнула иль нет? — Глянул на жену, та отрицательно мотнула головой. — Тогда я вякну, а ты лопухи востри и врубайся мигом! — предложил Кузьме. — Теща наша где нынче канает? Ты про то мозги не посеял? В центре погоста! На почетном месте! У нее в соседях одни пархатые, вся знать! Вот теперь из-за того морока свалилась на колчан. Мы своей кикиморе поставили памятник средней руки. Хотя она и того не стоила. А у соседей — из мрамора! Целые плиты с бронзовыми надписями. Будто там князья приморились. Ну а наша как нищая среди дворян. Мне так и по хрену! Но родня пархатых взъелась! Мол, говорили, что покойница из интеллигентной семьи, потому мы согласились на соседство с ней! А что получилось? Ни памятника, ни путевой ограды у нее нет. К своим привести друзей стыдно. Враз на вашу могилу показывают и спрашивают, как она тут окопалась? В общем, ты, усек? Пообещали, если не заменим, как положено, откопать тещу и вернуть с доставкой на дом, чтоб не портила внешний вид! Врубился теперь? — спросил Кузьму. Тот отвернулся от зятя. — Ты, плесень, не гонорись! Не ко мне кикимору подбросят. К тебе В дом! К Егору. Это крутым отмочить что два пальца обоссать! Мое дело телячье! Предупредить всех вас вовремя. Крутые долго ждать не будут. С ними не дернешься. Так вот шевели рогами, где бабки раздобыть? Я на ту лярву копейки не дам. С Егором ботал, у того, как всегда, нет! Андрюха с Нинкой тоже пустые. Остался ты один! Крутись! У тебя в запасе всего неделя. Дальше жди сюрприз.
Кузьма смотрел на Ольгу, та еле сдерживала слезы.
— Да где ж возьму? — вырвалось у него, когда Максим назвал сумму.
— Подрядись в киллеры! Или тряхни в стардоме какую-нибудь плесень. Зря, что ли, тут канаешь? А нет, загони дом! — предложил Максим, не сморгнув.
— Пшел отсель, барбос! Я вам так откопаю, самих урою живьем! Пусть только спробуют тронуть могилу! — побелел Кузьма и встал напротив зятя, сцепив кулаки.
— Не рыпайся! Слышь? Не горячись! Я — не они! Те с тебя спесь живо вышибут. Заколотят в фоб вместе с тещей, и докажи, что ты еще дышал! С ними хвост не распустишь, секи, плесень!
— Проваливай, гнида! Что ты за зять, если за Настю вступиться не смог, не сумел отстоять? Мало, что с живой не ладил. С мертвой враждуешь! Доколе так будет? — взялось лицо красными пятнами.
— А кто она мне? Ты даже на поминки копейку не положил. Все за наш счет! Чего ерепенишься? Сумел Егора вернуть? Теперь крутись! Ишь добрый сыскался! Я тебе что? Центробанк? Короче! Слышал? Усек? Вот и все на том. Меня твоя забота больше не чешет! Пошли, Ольга! Пусть козел пробздится. Может, что-то светлое стукнет в колчан! — посмотрел на жену, та послушно встала.
— Ну, мы пошли! — глянула на отца виновато и побрела следом за Максимом, спотыкаясь, не видя земли под ногами.
«Эх, Настя! Хорошо, что ты этого не слышала! Каково тебе было бы? Вот жизнь пошла! Мертвым от живых покою не стало! И как быть нынче? Где деньги взять? Ведь выкопают негодяи, коль обещались! Хочь тыщу сторожей, едино не углядят! — сокрушался Кузьма, не зная, что делать. — Звонить сыновьям? Кой в том толк? Максим уж побывал у них. И тоже огорошил. Небось Егор и вовсе скис…»
— Кузьма? А почему ты прохлаждаешься? С чего под дождем мокнешь? Иль в комнате не стало места? — подошел Яков и позвал за собой, увел в свою комнату, приметив, как дрожат у Кузьмы плечи. — Детки навестили? Не иначе! Ну что отмочили в этот раз? — глянул смеясь.
Кузьма рассказал все. И под конец почувствовал, как разламывает виски от боли. А Яков откровенно смеялся:
— Ты умный мужик, но имеешь дело с дураками. Значит, поступать с ними надо соответственно их уровню! Согласен или нет?
— Что я могу?
— Все очень просто! Так просто, что ты себе не представляешь! Это не проблема! — расхохотался громко.
— Чего рыгочешь? Ну где я деньги возьму?
— Зачем они тебе? Мы обойдем твоих крутых на вираже! Ну посуди сам! Придумать такое могли лишь очень ограниченные люди. У кого ни в голове, ни в сердце — ни шиша. Сплошные сквозняки. Бездарные, тупые люди! Вот на этом они и попадаются. Мы их накажем и введем в расходы. Не ты, они потратятся!
— Как? — изумился Кузьма.
— Все просто до банального! Когда я принимал этот стардом, мне привезли сюда статую скорбящей Венеры, чтобы она стояла у входа и отражала суть нашего заведения. Но я отказался установить ее по нескольким причинам. Уж очень печальное лицо у той скульптуры. Глянешь — мороз по коже. Вроде не в стардом, а на погост приглашает Венера. Вдобавок ее тело почти голое. Любая комиссия придираться станет. Скажут, что я извращенец и поставил перед богадельней порнографию. Старухи вой подняли бы. Враз про нравственность заговорили б. Вот и валяется та Венера невостребованная на нашем складе. Только место занимает. Мой завхоз ее в куски разбить хотел и вынести по частям. Но она оказалась не гипсовой, а из чистейшего белого мрамора. Жаль стало! Давай ее установим на могиле твоей жены. Там ей самое подходящее место. Двойная польза получится от того.
— А как же с оградой быть?
— Поставим Венеру, про ограду забудут! Увидишь! Я психологию кретинов знаю хорошо. С поклонами начнут с тобой здороваться. Ведь мы их обставим! И не тебе, а им придется памятники менять! Чтоб смотрелись достойно! Понял? Ну вот и нашли выход! Долго не думали!
На следующий день отчищенную и отмытую Венеру осторожно погрузили в грузовик. А к концу дня она уже стояла на могиле, подняв к небу, словно в мольбе, снежнобелые руки.
— Ну что? Здорово? Как тут и была! Теперь пусть попробуют что-то утворить. Грыжи оторвутся. И украсть не смогут. Надежно поставили! Ограду подновили. Смотрится по-царски! — оглядел могилу Яков и пошел на выход.
Кузьма тихо прощался с Настей, когда услышал за спиной внезапное:
— Ну, блин, дал старик дрозда! Ты что это, старый хрен, отмочил. Врубил нам по самые яйцы! Где мы такую возьмем? Ты ее что, из музея спер? — увидел троих парней, одетых в длинные черные пальто.
— А вам-то что? — цыкнул Кузьма.
— Ты, дед, пристопорись! Скажи, сколько отвалил за эту бабу? — указал один на статую, щелкнув по ноге. — Мрамор! Эта падла век стоять будет! Во хмырь ушлый! Обошел нас!
Кузьма закрыл калитку, молча вышел на дорожку, моля Бога, чтоб крутые не догнали его.
— Эй, перхоть! Да пристопорись! Где тебе подфартило? Сколько вломил за эту метелку? — неслось вслед. Кузьма прибавил шагу и вскоре вышел за ворота к поджидавшему грузовику. Увидел два «мерседеса», стоявшие у сторожки. На них приехали крутые. Да вон и сами они торопятся по аллее. Но… Кузьма успел заскочить в кузов. Машина рванула с места и вскоре скрылась в лабиринтах улиц.
— Ну, плесень! Дал жару! А трепался, что порожний! Меня крутые всю ночь поили, чтоб им трехнул, где ты эту спер. С ведро водки выжрали! Но я и сам ни в зуб ногой, где ты ее откопал. Хоть мне ботни! — просил Максим, навестивший Кузьму на следующий день.
— Отвяжись! Сам говорил, что памятник Насте не твоя, а моя забота! Я ее решил. Чего лезешь? Отстань! Иль дармовую опохмелку получить хочешь? Обойдешься! — усмехнулся Кузьма.
Яков, увидевший зятя, враз все понял. Усмехался молча. А поздним вечером спросил Кузьму:
