Яков, увидевший зятя, враз все понял. Усмехался молча. А поздним вечером спросил Кузьму:
— Ну, порядок? То-то!
— Послушай, Яш, сколько раз ты меня из бед вытаскивал, счету нет…
— О чем ты? Я, знаешь ли, живу по своему принципу: сей добро, меньше зла получишь.
— Не скажи! Я детям сколько доброго сделал? А что в ответ — сам знаешь!
— Наш сантехник говорит, что дети — это цветы, которые нужно выращивать на чужих подоконниках. У него их семеро. Может, потому в сорок пять семидесятилетним кажется…
— Я в своей жизни, смеяться станешь, доброе получал лишь от чужих людей. Вон старики в деревне дарма делу приучили. Ремесло подарили, а с ним — кусок хлеба на всю жизнь. А кто я им? Чужой, как и тебе…
— Оно у всех вот так, — согласился Яков, не добавив ничего больше.
— Послушай, о чем хочу тебя спросить. Не видел ли ты, кто прибирается в моей комнате уже какой день кряду? Все подловить хочу и не могу!
— В комнате? Да не забивай себе голову! Я просил уборщицу заглядывать к тебе. Все ж самому не всегда время есть. Да и женщинам сподручнее. А ты, как вижу, огорчился? Думал, какая-нибудь из наших к тебе в подружки набивается? Внимание захотела обратить на себя? Э-э, нет, Кузьма! Средь наших старух таких единицы. Если б умела дома иль в квартире держать порядок, кто б такую бабку в стардом отдал?
— Но ты же говорил, что все путевые. И каждую в семье заели.
— Есть, конечно. Но в основном такие долго не задерживаются. Побудут у нас с годок, в семье без них намучаются. А ну молодым везде успеть, да еще дома наведи порядок, приготовь поесть, за детьми присмотри. На это уже ни сил, ни времени не остается. И через пару-тройку месяцев, самое большее через полгода приезжают за бабулей, везут ее домой. Это, знаешь, вроде отпуска друг от друга. Зато потом эту бабку дома вдесятеро ценят. И я уже заранее знаю, кого на сколько привезли. Вижу сразу. Вот и за Прасковьей приедут скоро. Не смогут без нее. Хотя язык у бабки — бритва. Но и руки — золото. Такую, если не семья, какой-нибудь из наших джигитов приметит и уведет к себе, чтобы последнее — семьей прожить. Такое тоже случалось, сам знаешь, никто не пожалел. Но есть другие. За грязь и злобу выгнали их из семей. Вон бабка у нас живет. Мать главного милиционера из областного управления. Не приведись такую иметь в родне. Наверное, потому ее сын пошел в милицию, что у него мамаша — сатана! Злая бабка, капризная, вредная. А неряха! На редкость. Ее здесь всем стардомом переучивали. Заставляли по пять раз перемывать полы в комнате. Она с полгода лишь грязь развозила. Весь пол в серых полосах, двери залапала, подоконники и зеркало в отпечатках пальцев. На всякое замечание — брань и проклятия. Никто не хотел жить в одной комнате с Тарасовной. Ночью она храпит, как целый полк, днем ругается. Ни с кем не могла сдружиться. Недаром невестка заявила, что с ней может жить лишь самоубийца. За что бы ни взялась Тарасовна, либо сломает, либо потеряет. Наши старухи один раз даже побили ее полотенцами. После того перестала всех вслух проклинать. Боится. А ведь с мужем почти тридцать лет прожила. Но ни готовить, ни убирать, ни постирать не умела. Вдобавок в голове сплошные заморозки. Я лишь сочувствовал ее сыну. И на что плохо отношусь к милиции за прошлое — этого жалею. Он, бедолага, столько лет с ней под одной крышей прожил! И теперь, случается, на праздники домой старуху забирает. Она там как даст всем, он с полгода о ней не справляется, в себя приходит.
— А как же мужик с ей маялся?
— Он ревизором работал. Все время в командировках. Дома почти не жил. И умер в поезде — в дороге. Потому все тяготы перепали сыну. Я уж ему сказал как-то, чтоб не брал ее домой. Пусть бабка перевоспитывается у нас. Он так меня благодарил, будто я его от свирепого киллера спас.
— Да! А я-то подумал, что какая-то бабочка меня приглядела, подле меня пригреться вздумала. Ан не повезло, не обломилось, — погрустнел Кузьма.
— Ты у нас еще немного. Погоди! Авось и тебе повезет, приедет какая-нибудь хорошая женщина. Приглядитесь друг к другу.
— Устал приглядываться, Яков! Вон к Шурке сколько клины бил. А без толку. Все отставка! Не нужон я ей. Навроде глянешь — ждала. А подойдешь — молоток из-за спины выдернет. Нет в ей тепла ко мне! Видать, до самой смерти первого мужика любить станет. Единый он для ней на всю судьбу. И повезло же гаду!
— Не знаю, как у вас сложилось, но с бывшим мужем у нее все закончено. Они никогда не помирятся и не сойдутся вновь. Шурка любила его. Потому не простит. Тяжело перенесла случившееся. Оттого боится ошибиться вновь. Во многом помог бы тебе. Но здесь… Не обессудь. Сами решайте. Я не советчик.
— Да оно уже и ни к чему. Все кончено промежду нами, хоть и не было ничего. Не нужон я ей…
— А вот это ты зря! Если б не нужен был, не спрашивала б! Не интересовалась бы тобой. Как ни приеду, все вопросы о тебе. Ну, скажи, с чего интересоваться тем, кто не нужен?
— Из любопытства бабьего.
— Не притворяйся глупцом, Кузьма!
— Тогда почему отталкивает, сбегает из рук, дичится?
— Бабы, Кузьма, сама загадка. Чем сильнее желает, тем яростней сопротивляется. Старая истина! Редкая из них сама признается. Другие норовят молчать и прячут свое под крючки и пуговки. Пусть их любят. А сами — подумают. Но стоит охладеть, как те же бабы начинают искать повсюду, лезть на глаза, чтобы снова стать любимыми. Они хотят получать цветы, комплименты и признания. Но платить взаимностью не умеют. Это недостаток большинства. И Шурка не исключение. Она такая же, как все. С той разницей, что моя сестра.
— У всех своя болячка свербит и сердце, и память. От того враз уйти тяжко. Особо ежли сиротой остался. Вдвух все проще. И решиться на это нелегко не только бабе, — сказал Кузьма глухо.
— Что верно, то верно! — согласился Яков. И напомнил Кузьме, что год подходит к концу и у него остается не использованный отпуск.
— Ну, ты ж не сгонишь из богадельни? Куда ж мне деваться? Нынче не хочу его брать. Опосля…
— А то давай махнем за грибами или на рыбалку! — предложил Яков.
— Грибы? Да я в них навовсе турой! А рыбу ловлю только со сковородки.
— Может, Шурке поможешь дом подремонтировать? Совсем искривился, скособочился. Я заплачу. Харчей подброшу. Может, понемногу привыкнете друг к другу? — глянул испытующе.
— Впослед я психанул на нее. Ну да время прошло. Отлегло. Однако, ежли дом выправить, материалы стребуются. И главное, ей скажешь, что сам меня послал. Чтоб не думала, ровно в мужики набиваюсь силой.
— Хорошо, Кузьма, будь по-твоему!
— А денег твоих мне не надобно. Я пред тобой до гроба в долгу останусь.
— О том ни слова! — прервал Яков. И на следующий день спозаранок поднял Кузьму, чтоб съездить к Шурке, глянуть заранее, что понадобится для ремонта дома.
Александра только подоила корову и, войдя в дом, успела лишь поставить подойник, как в дверь постучали.
— Батюшки! Кого это черти принесли с ранья? — вскинулась баба и выглянула в окно. На дворе темно. Не видно, кто пришел. Она силилась разглядеть и вдруг услышала:
— Санька! Открой! Это я! — Узнала брата, метнулась к двери, сдвинула засов. И ахнула, увидев за спиной Якова Кузьму.
— Гостей принимаешь? Вот привез к тебе Кузьму. От сердца оторвал! И не только от своего! Уговорил его глянуть на твой дом. Можно ли его выпрямить? Или дешевле бензином облить? А тебя в стардом! Чтоб зря время и силы не теряла. Но вместе с хозяйством! Оно и у нас пригодится! Как ты? — спросил сестру.
— Хватит зубоскалить над избой! Я в ней уж сколько лет! И не жалуюсь, — обиделась Шурка.
— Разве это изба? Да в ней чихнуть страшно, утлы завалятся! Ты посмотри, что со стенами и с крышей стало! Полы разъехались. Окна косоглазые. Пороги горбатые. Двери кривые.
— Будет тебе! Одна я. Что могу сделать? — виновато глянула на Кузьму.
— Вот и говорю, живешь в развалюхе! И сама стала на нее похожа! Глянь, как одета! Телогрейка веревкой подвязана. А ну приведи себя в порядок живо! У меня дряхлые старухи не выходят во двор в таком виде! — нахмурился Яков.
Шурка тут же нырнула в коридор. Оттуда бегом в спальню. Вышла причесанная, переодевшаяся в чистый цветастый халат.
— Смотри мне, если еще раз примечу в таком виде!
Яков повел Кузьму по комнатам, потом вывел в сарай, во двор. Вместе осмотрели чердак.
— За отпуск не управлюсь. Это точно! Хочь казни. Тут самое малое пару месяцев провозиться надо. Венцы подгнили, их менять пора, оттого углы поехали и стены повело. Сам гляди! А в одни руки скоро не справить. Но постараюсь. И материал надобен — сухой, как звон. Чем скорей, тем лучше.
Они обсчитали, сколько понадобится досок, бруса, рубероида и кирпича, цемента и гвоздей, кругляка и горбыля, оконных рам и дверных коробок.
Яков быстро подсчитал. Погрустнел.
— Не хватит у меня на все. Моих сбережений маловато.
