Ребята поздравляют — нормально сказал. Кабанчик кулак мне к носу, а потом руку пожал. Промолчал.
После моего выступления потерялась тема конференции: все ораторы, так или иначе, обращались к Воззванию — кто поддерживал, кто критиковал. Те, кто «за», обращались — старшина, а кто запомнил — товарищ Агапов. Кто был против — уважаемый оратор. А какой-то летёха назвал меня речником-пограничником — ладно, не озераком. Словом, дебаты. Даже скучно стало. Потом смотрю, на трибуне морда знакомая. Бог мой! Эти голубые брызги не забыть до гробовой доски. Значит, в активисты записался, ворюга, шакал бербазовский. И говорит-то складно. Сегодня мы с тобой посчитаемся. Зло должно быть наказано. Верно, говорю?
Выследил я его и на перерыве беру в курилке за локоток.
— Помнишь меня, козлина? Не помнишь? А я так на всю жизнь. Впрочем, готов всё забыть и простить, если ты сейчас со мной на мороз выйдешь. Не пойдёшь, говоришь, так я тебя здесь грохну. Эка невидаль — дерьмо на палубе.
— Не брал я твоего тельника! — визжит голубоглазый старшина теперь уже первой статьи.
Моя ладонь на его плече. Он пытается сбросить её, освободиться. Я сжимаю в кулак вторую. Он жмурится. На нас начинают обращать внимание офицеры.
— Эй, эй, эй! Что там происходит? Моряки!
Сейчас нас начнут растаскивать — всё превратится в фарс — а потом обоих накажут по службе. Этого я не хочу. Отпускаю воришку и заявляю громогласно:
— Товарищи! Вот этого говнюка я обвиняю в воровстве, в оскорблении достоинства военного моряка и требую сатисфакции. Будешь со мной драться, трус?
Дело приняло оборот, который сам не ожидал. Нас окружили плотным кольцом, заспорили. Кто-то говорил, что сатисфакция — это привилегия офицерства. Другие утверждали, что кулаками можно и матросам разрешать конфликтные ситуации — главное, соблюсти формальности. Погонами старше требовали прекратить безобразие. Мол, что за дикость — есть комсомольские собрания для всяких таких случаев. Одним словом — прекратить! И разойтись! Пожал плечами:
— Я ведь тебя всё равно кончу. Поймаю рано или поздно. А ты пока ссысь в постель от страха, ибо возмездие не минуемо.
После перерыва майор какой-то вполз на трибуну, стал нудно и многословно говорить о войсковом товариществе. Суть которого, по его словам, не только поддержать огнём в бою, но и умение простить недостатки товарищу. Он явно имел ввиду нашу стычку с шакалом бербазы, хотя вслух о ней не говорил. Ну, уж дудки! Зло должно быть наказано. Не отметелю здесь — поймаю на гражданке. Благо — всё про него уже знаю. Призывался из Челябинска и фамилия — Афоничкин. Это мне Женька Талипов настучал — делегат от роты малых катеров.
После конференции Кабанчик наехал:
— Ты что, мать твою, чудишь? Только попробуй!
Сунул кулак под нос. Сам не поверил этому аргументу и побежал в штаб выправлять проездные документы. Отсылал нас на Ханку, а сам оставался. Отсылал от греха подальше. Афоничкин мог ответить на сатисфакцию самым подлым способом. Целая рота шакалов за ним.
Кабанчик наши вещи и документы привёз в погранотряд — в бригаду так и не пустил. На вокзал сопроводил — езжайте с Богом! Только что не перекрестил. А как отъехал, мы через площадь и в магазин — купили водки по пузырю на брата, палку колбасы и хлеба булку. Ничего удивительного.
Всякий русский, собираясь в дорогу, берёт с собою водку — это раз. Мы ехали с конференции, на которой кинули вызов всей стране: стоит отметить — это два. В поезде ехать всю ночь, вагоны набиты людьми, в том числе и представительницами прекрасного пола, с которыми мы настолько отвыкли общаться, что без водки и язык от нёба не оторвать — это три.
Короче, взяли, заходим на вокзал. Я портфель поставил на баночку, а там — дзинь! — бутылки. С соседней скамьи мужик встрепенулся и ко мне:
— Пойдем, выйдем.
Вышли на перрон.
— Ты косо посмотрел на мою жену. Какая меж вами связь? Откуда её знаешь?
— А что на вокзале были женщины?
— Вот ты как! Оскорблять?
— Слушай, мужик, ты ведь чего-то хочешь, верно? Говори, не томи. Если в лоб, то начинай — я первым не бью.
— Вот вы какие, тихоокеанцы….
Дальше мы заспорили о моей принадлежности роду войск. В конце концов, до меня дошло, что мужик напрашивается на халявную выпивку. Он даже попытался всунуть в карман моей шинели погончики штурмана гражданского флота. Но эту попытку я пресек и твёрдо сказал, что ему ничего не светит. Он вернулся в зал ожидания, а я задержался в гальюне. Вышел — парни рыскают по перрону в моих поисках. Решили, что этот кадыкастый мужик замочил меня. В зале ожидания мой недавний знакомый хрипел, лёжа на баночке, а Нурик сидел верхом, завернув ему руку за спину. Рядом молча стояла худенькая женщина с огромными полными ужаса глазами. Моё явление примирило стороны и развело по разным углам зала ожидания.
В вагоне оккупировали боковой столик последнего кубрика.
— Заметил, какая красавица проводница? — суетился Нурик Сулейманов. — Я бы к ней подкатился под бок.
— Вместе подкатимся, — одобрил инициативу Валера Коваленко. — У неё их два.
Мы выпили по стакану водки, и ребята утопали в начало вагона. Долго не было. Саша Тарасенко забеспокоился:
— Где застряли? Сходи на разведку. Да, смотри, третий бок не обнаружь.
И я пошёл. Весь вагон насквозь — нет парней. В тамбуре пожилая толстая проводница кидала уголь в вагонную топку.
— Мамаш, не видели морских пограничников?
— Да лучше б не видела. Катьке спать надо: она уж каку ночь глаз не смыкает — простыла, кашляет. А эти привязались. Два солдата здесь курили, я послала — образумьте, уведите. А один ваш вышел и обоих набил. Вот беда! Вы бы их забрали. Только послушают ли?
— Послушают.
Толкнулся в купе проводников. В полумраке картина предстала тяжкая. А может, затуманенная алкоголем фантазия обрисовала всё в чёрных тонах. Но мне показалось…. Мне просто по психике ударило то, что показалось. Нурик и Валера сидели на нижней полке, запустив четыре лапы под одеяло, под которым пряталась худенькая девица лет двадцати и отчаянно боролась двумя руками, одну из которых то и дело выдёргивала, чтобы прикрыть рот при глухом, надсадном кашле. Я чуть было не бросился в драку на своих друзей в защиту совершенно незнакомой мне девушки. Но сдержался. Решил действовать дипломатично.
— Не пора ли выпить, моряки?
И девушке:
— Хотите, я вам грамм сто принесу — помогает от кашля?
Наши бравые комсорги на перегонки кинулись к застолью — наверное, каждый мечтал осчастливить юную проводницу целебным пойлом. Прикрывая дверь, сказал:
— Закройтесь, они не отстанут.
Открылась дверь в тамбур, из неё строем затопали солдаты. Я шёл и оглядывался — они не отставали и не догоняли, но и дверь не закрывалась, впуская всё новых и новых. Это что за явление Красной армии народу? Достигнув своих, освободил проход, но и строй остановился. Оказывается, дивизия притопала предъявить претензию Нурику Сулейманову — зачем избил двух солдат?
— Как зачем? — удивился кок 66-го. — Чтоб не лезли.
— Это вопрос: кто к кому лез.
Ну и так далее…. Не люблю я эти пьяные диалоги. Короче, красноармейцы обиделись и предложили: либо толпа на толпу, либо Нурик идёт в тамбур с их лучшим бойцом. Без драки они не уйдут. Да, пожалуйста. Они даже не представляют, в какую каку лезут. Их многочисленность ничто перед умением. Один из нас станет в проходе, и полчаса как минимум будет косить всю свору. Кроме как на кулак им некуда лезть — не обойти, не обползти. Потом он сядет к столу отдохнуть и перекусить, другой его заменит. В Манзовке всех оставшихся в живых сдадим в комендатуру. Не следует забывать, ребята, что мы из войск госбезопасности, и нам веры больше. Пришьют вам политическое выступление, и выжившие будут завидовать павшим….
Мои доводы стушевали красноармейцев — они зачесали затылки. Так-то оно так, да как-то некрасиво….
— Никаких побоищ, — заявил Нурик. — Один на один. Кто хочет?
Пока я шёл вагоном с хвостом солдат, Сулейманчик присовокупил второй стакан, теперь изнывал от храбрости. А зря он это сделал. Я имею ввиду водку — в состоянии алкогольного опьянения боеспособность падает.
Такой расклад Красную армию устраивал — не зря же топали. Повеселели, заговорили меж собой. Вызвался поединщик — крепенький, кругленький такой, но Нурика поменьше. Вышли в тамбур, а я с шестью красноармейцами в предтуалетнике теснюсь. За дверью — бац! бац! бум! бум! А мысли мои: дурак ты, Нурик, я почти сделал эту дивизию — одними словами опрокинул наскок. А сейчас что? Тебя в тамбуре боксёр метелит. Меня? Мне и руки не дадут поднять, в стенку вплющат — и будь здоров, Антон Агапов!
Кажется, стихло.
— Ну-ка, — отодвигаю солдат от двери. — Гляну.
Приоткрыл, сунул голову в щель. Бойцы стояли, упёршись лбами, держа друг друга за уши. С разбитых лиц стекала кровь.
