Кажется, стихло.
— Ну-ка, — отодвигаю солдат от двери. — Гляну.
Приоткрыл, сунул голову в щель. Бойцы стояли, упёршись лбами, держа друг друга за уши. С разбитых лиц стекала кровь.
— Я — Нурик Сулейманов из Казани.
— Я — Талгат Бегашев из Удмуртии.
— Будем знакомы.
— Будем.
Нурик обратил свой взор на меня:
— Всё, Антоха, мы кончаем. Ничья.
Я закрыл дверь и объявил:
— Ничья, мужики. Топайте до хаты — все условности исполнены.
Сначала строем прокатилась новость — в поединке ничья, с моряками мир — потом дивизия начала эвакуироваться из нашего вагона. Когда появились умытые Нурик с обретённым другом ни у нас в кубрике, ни в проходе вагона солдат уже не было. Талгат представился, пожал всем пятерню, выпил стакан водки и ушёл.
— Шайтан! Боксёр попался, — сетовал Нурик. — Если б где посвободней дрались — кранты мне. Дерётся только руками, но смотри как.
Нурик в последний раз продемонстрировал распухшую иссеченную физию и прикрыл полотенцем. Залез на пустую полку в соседнем кубрике и успокоился.
Валера налил в стакан, выпил, закусил, толкнул его в бок:
— К Катьке пойдём?
— Нет.
— Ну, как хочешь. Я пойду — не отдавать же её сапогам.
И ушёл. Тарасенко печально смотрел на последнюю почти полную бутылку.
— Допить надо — выливать жалко.
— Жалко, — согласился я. — Но этим, пожалуй, хватит.
Со мной согласился Тарасенко. Морщась и покрякивая, занюхивая хлебом и закусывая колбасой, мы допили последнюю бутылку. Саня залез на среднюю полку, и я остался один. Хотя нет, были ещё соседи — старушка и женщина лет тридцати с небольшим — на которых мы раньше внимания не обратили. Когда нахлынули солдаты, старушка на нижней полке поджала ноги к подбородку. Да так и застыла в этой позе. Саня Тарасенко уже успокоился над ней, поскрипев своей полкой, а она всё таращила подслеповатые глаза из полумрака. Надо было что-то делать.
— Вы извините эту солдатню — притопали, натоптали. Они больше не придут — обещаю.
Женщина дремала, уперев локти в стол, а голову в ладони, встрепенулась.
— Мамо, да успокойтесь вы.
У неё был приятный хохлацкий акцент, и личико выразительное с большими волнующими глазами. Я пересел от своего бокового столика к ней поближе. Старуха, распрямляясь под одеялом, проворчала:
— Ленка, смотри….
— Свекровь, — прошелестели губы женщины. А я воспринял это, как знак согласия — можно, но осторожно. Положил руку ей на бедро. Ощутил под ладонью волнующую полноту.
— Куда едите? — спросил Елена, переведя дыхание.
— Домой, на Ханку, — моя рука обвила её талию, ладонь пустилась в путешествие от ягодиц к животу.
Она склонила губы к моему уху:
— Не надо.
— Надо, — я попытался её поцеловать, но попал в мочку уха.
— Ленка, отпусти парня ночевать, — ворчала старуха со своего места.
— Да спите, мамо, ничего не будет, — отмахнулась Елена.
Её свекровь, поскрипев то ли полкой, то ли старыми костями, ткнулась носом в переборку и затихла.
— Пойдем, покурим, — предложила Елена, отстраняя мою руку от своих грудей.
Вышли в тамбур. Я уткнулся носом в вырез платья, обнял, притиснул к себе попутчицу за ягодицы. Елена курила, поглаживая мою макушку:
— Не трави себя, успокойся. Ничего не будет — ты мне в сыновья годишься.
— В правнуки, — ворчал я, носом и губами пытаясь одолеть пуговицы её кофты.
— У меня сын в суворовском училище.
— А муж?
— Во флоте. Мичман.
— Сундук.
— Сундук, — согласилась она с тихой печалью. — Хочешь выпить?
Мы вернулись в кубрик. Елена покопалась в баулах, нашла, плеснула мне на дно чайного стакана коньяку. Потом себе.
— За знакомство!
— Антон, — представился я.
— Елена Яковлевна, — шепнула она, протиснув руку для брудершафта.
Мы выпили и чуть коснулись губами. В кубрике под перестук колёс кто-то посапывал — может Нурик, может Саша, а может бдительная свекровь.
— Лен….
— Не надо.
— Тогда скажи мне откровенно, как на исповеди — Это стыдно, больно или противно женщине? Может, унижает? Может, вы только за деньги?
— Дурачок, — она взъерошила мою короткую шевелюру. — Ах, какой ты ещё наивный дурачок! Это не стыдно, не больно и не противно — когда в постели с любимым человеком.
— Ты очень любишь своего мужа?
— Давай не будем об отсутствующих.
— Значит, нет. По-другому вопрос. У меня никогда не было женщины, но опыт нужен. Не могла бы ты в порядке шефства над морчастями погранвойск поделиться им?
— Глупенький, не стыдись своей девственности. И поверь мне, то, что ты просишь, тебе сейчас не надо. Ты ещё встретишь девушку своей мечты….
— Отговорки. Скажи, не нашлось мужчины, способного совратить тебя.
— Тоже верно. Не обижайся. Лучше давай ещё выпьем. Что за удовольствие — овладеть женщиной в толчке над унитазом. Ты завтра мне в лицо плюнешь, да и себе противным будешь.
— Зачем же в толчке — можно здесь, потихоньку. Никто не мешает.
Выпитый коньяк действовал на нас не одинаково — я всё больше трезвел, а Елену развозило. Она стала хихикать по поводу и без. Всё чаще в разговоре касалась меня жаркими ладонями, и однажды попала в пах.
— Ой, да ты во всеоружии. Мучаешься бедненький. Давай помогу.
Она освободила мою плоть из плена брюк и удовлетворила бушующую страсть самым неожиданным образом.
Потом мы уснули, обнявшись, на её полке.
На исходе ночи нас разбудила пожилая проводница.
— Манзовка, моряки, выходи строиться.
Валера Коваленко уже натягивал шинель. Шурик поднялся. На Нурика лучше было не смотреть — Батый после неудачного штурма Козельска. Лена пошла меня провожать. Свесилась с подножки, держась рукой за поручень, обняла другой за шею, жарко поцеловала в губы и шепнула:
— В карман твоей шинели я положила почтовый адрес — пиши до востребования. Пиши, я буду ждать. Прощай!
Поезд унёс её в сиреневый туман.
Ваше благородие Катер Пограничный
Вот уже не первый год знаком с тобою лично
От киля до клотика стал ты мне родной
Не везёт в любви мне — повезло с тобой
Уезжали из отряда в один день — дембеля на вокзал и далее в бригаду для расчёта, а мы на катера. Я и не думал, что прощание будет таким слезным. Жили будто бы не очень дружно — в начале зимы даже подрались немножко. А тут…. Обнимались в казарме, вышли, перед машиной просто потоп — слёзы ручьями. Солдаты смотрят, удивляются — должно быть, заголубели моряки от волн своих. Им не понять. Вон и Атаман стоит в сторонке, смолит сигарету за сигаретой. Никаких торжественных прохождений, никаких маршей «Прощание славянки» (а не помешал бы!).
— Сынки…. — Атаман сбивается и машет рукой, отгоняя подступающие слёзы. Он стар, ему чувственность годами положена. А наши-то,… дембеля-то…. Окружили командира группы, сначала руку жали, потом обниматься полезли.
— Батя….
Господи, неужто и я Атамана буду батей звать? А потом вдруг понял, откуда вся эта мокрота. Отдирают моряки с кровью то, что в душах проросло — службу, дружбу, дни минувшие. И как они сейчас нам завидуют! Нам — остающимся. Мы им, а они нам.
Вслед за Колей Сосненко Цилиндрик подошёл лобызаться.
— Антоха, — ткнулся носом в моё плечо, а потом кулак под нос. — У-у-у, сука.
Смешком затрясся:
— Ну и насоветовал ты мне. Прикололся?
— Да нет, Серый, что ты — бес попутал.
А история такая. Нет, даже предыстория. Хохлы — они же хитрые. Вот и боцман наш умудрился второй раз домой смотаться (первый — ещё в Анапе). Делают родственники справку — кто там при смерти. Военком письмо строчит: прошу срочно отпустить попрощаться. Приехал боцман в село родное. Только с автобуса — парнишка знакомый:
— Идём, Лёха — чё покажу.
Прошли садами, заглянули в гараж. А там, в машине сидит боцманова подруга, совершенно нагая, и не одна. Настучал Теслик по бестолковке нечаянному заместителю, а подруге сказал:
— Сволочь ты. Знать больше не желаю.
Вернулся на катер, следом посылка летит. Подруга его неверная в Сухумском универмаге работала — спроворила трико импортное, элластиковое. Таких мы ещё не видели. Боцман трикушку взял, а письмо сопроводительное выкинул не читая.
Зимой Цилиндрику подруга отписала — прости, мол, Серёжа, встретила человека, замуж выхожу. Три года ждала, за месяц до приказа ждалка сломалась.
Цындраков ко мне:
— Что делать, Антоха?
Послал бы подальше, но нельзя — теперь я комсорг и старшина, в ответе за личный состав.
— Пиши, — говорю. — Высылай джинсы, и я тебя прощу.
Цилиндрик написал, две недели сумрачный ходил, а потом допетрил и ко мне:
— Ну, ты насоветовал — с какого это перепугу должна она мне джинсы высылать?
