Мария добралась довольно быстро, еще не было полуночи, а она уже стояла перед тем домом, где уже однажды была, и вспоминала, что нужно сделать. Но Эдуард ее опередил. От неожиданности Мария даже отскочила назад – впрочем, испугался бы каждый на ее месте. Эдуард стоял в дверях подъезда.
– Я увидел вас в окно и решил спуститься. Хорошо, что вы приехали так быстро. У нас мало времени, очень мало. Проходите.
В квартире почему-то не горел свет и пришлось пробираться сначала наощупь, потом наугад. В той комнате, где Мария была во время первой встречи, к креслам был придвинут стол, на котором горели свечи. Их дрожащее пламя и освещало комнату. Скудный вечерний свет фонарей с улицы задерживался в плотных шторах.
– А теперь внимательно слушайте меня и старайтесь ничего не упустить, – сказал Эдуард, усевшись в кресло напротив Марии и закрыв лицо руками. – Я знаю, что скажу страшные и очень тяжелые для вас вещи, но не сказать их я вам не могу. Вы в опасности. И надо действовать сейчас. Я скажу так: вы должны смириться с тем, что ваш муж… он больше уже не вернется.
– Послушайте, что вы такое говорите? Он в клинике, с ним врачи…
– Дело не во врачах, дело в нем самом. Его заперли в замке с такими же, как он, художниками. Это не случайная жертва. И выбраться оттуда он не может. Точнее, может…
– Если может, то пусть возвращается. Я его жду и как без него быть, я не знаю, – у Марии подбирался комок к горлу. – А если вы все это придумали? Почему я вам должна верить? Вы просто хотите сейчас сделать так, чтобы я сдалась, поверила вам и ходила на какие-нибудь сеансы за огромные деньги. Так, скажите, сколько я вам должна? Давайте рассчитаемся и разойдемся, не будем друг у друга отнимать время.
Мария встала с кресла, открыла сумочку и стала искать кошелек. От волнения ее руки дрожали и не слушались. Прядь волос спустилась на лицо и мешала. Мария поправила волосы и в этот же момент выронила сумочку.
– Все эти ваши спектакли, – тихо сказала она, – мне надоели. Как я не верила всяким колдунам, так и не верю. Говорили мне всегда, что это только развод на деньги.
– Сядьте, – почти приказал Эдуард, привстав в кресле. – Вы никуда не уйдете, пока не выслушаете меня. И никаких денег мне не нужно. Я не беру денег, когда речь идет о здоровье или о жизни.
– А на что, простите, вы тогда живете? На что все это? – Мария показала рукой на окружающую, далеко не бедную обстановку. – Не иначе как с таких как я. Пользуетесь чужими несчастьями…
– Буду считать, что я этого не слышал. Не надо мне ваших денег. Я деньги беру только за розыск всяких пропавших предметов, угнанных машин и прочую ерунду. Но ваш случай не такой, – Эдуард понизил голос, но вдруг что было силы закричал. – Сядьте сейчас же и слушайте меня внимательно! Если с вашим мужем я уже ничего не могу исправить, то с вами и вашей дочкой сделать это просто обязан.
Мария покорно села обратно в кресло и заплакала.
– Душа вашего мужа должна навечно остаться взаперти, это жертва, которую он несет для того чтобы не страдали другие. Он думает о вас постоянно, особенно о дочке. Он пытался вернуться, но это невозможно. И когда о его попытках стало известно им, то они разрешили ему обменять себя на вас или на дочку, поставили перед выбором. И он отказался этот выбор сделать. Вы все еще не верите мне?
– Нет, не верю. Простите меня, но не верю.
– Хорошо, – Эдуард повернулся к столу и, ухватившись за край, пододвинул его поближе. – Сейчас смотрите на свечи очень внимательно.
Все происходило не так, как показывают в мистических фильмах. Эдуард взмахнул руками над пламенем свечей так, что они чуть не потухли. В тот момент, когда пламя в очередной раз дрогнуло, Мария рассмотрела фотографию мужа, лежавшую в центре стола. Она хотела что-то спросить у Эдуарда, но ей показалось, что он спит, закрыв глаза и откинувшись в кресле. Что-то подсказывало ей, что нужно поступить точно так же. Едва она закрыла глаза и попыталась представить себе мужа, его взгляд и улыбку, как этот образ превратился в ту женщину, что преследовала ее на протяжении двух дней. Эта женщина смеялась и что-то говорила, и эти слова Мария повторяла, словно свои.
– Если ты хочешь вернуть мужа, то тебе придется убить себя или дочь. Выбирай, если тебе так дорога его жизнь. Что, не выбрать? – женщина рассмеялась. – Тогда оставайтесь жить, как живете. И забудь о нем навсегда. Сожги картину, немедленно сожги картину! Ты даешь ему лишние надежды, пока есть эта картина. Сожги ее… сожги… сожги…
Перед ней проплыли образы комнаты, картины, мужа, склонившегося над ней и наносящего штрих за штрихом. «Я тебе обещаю, любимая, что закончу и отдохну», – слышала она впервые за долгое время его голос, причем настолько отчетливо, что не могла оторваться, хотела слушать и далее. Вот Евгений сидит на кухне и пьет чай, подливая в чашку из маленького заварочного чайника. Он задумчиво смотрит в окно, периодически щелкает пальцами, на которых виднеются несмытые следы краски. Он допивает чай, оставляет чашку на середине стола, возвращается в комнату, всматривается в картину и падает.
«Помоги мне», – шепчет ей он. Он перед ней в клинике. И будто бы не лежит на койке, а сидит рядом, гладит ее волосы, ласкает руки и заглядывает ей в глаза. «Ты ведь сделаешь все, чтобы помочь мне?» – спрашивает он и исчезает, не дожидаясь ее ответа. Вернее, остается лежать на койке. А она неизвестно зачем бежит по пустому коридору клинике и кричит: «Стой, пожалуйста, не уходи от меня». Его не видно, но он все дальше и дальше от нее. Ему пора. Его ждут. Она видит его в небольшой комнате со стенами из каменных блоков, среди пыльных книг, над одной из которых он склонился. Вокруг темно, он с трудом различает, что написано в книге, но все равно с упорством продолжает читать. «Почему ты не рисуешь? – хочет спросить она. – Где твои кисти и краски. Или ты изменил себе и больше не рисуешь?»
– Машенька, – говорит он ей. И больше ничего. Даже не смотрит на нее.
И снова она увидела ту женщину. «Это ведьма, – спокойно сказал Евгений. – Их много, они меня не отпустят, только в обмен на вас с Аленкой. А я этого не могу. Жить, понимая, что пожертвовал вами ради этого… Нет, это ужасно, противно, чудовищно. Поверь, так будет лучше. Ты не сможешь обо мне забыть. Но будешь с Аленкой. У вас все сложится, вы будете радоваться жизни, чего я уже никогда не смогу. Я смогу лишь быть здесь, зная, что у вас все в порядке. Я здесь не один, поверь. И даже если я буду последней сволочью и решу вернуться обратно, сделав жертвой тебя или Аленку, то все, кто здесь со мной, они могут погибнуть. Их души умрут, так и не познав свободы, в этом замке. Сожги картину. Сожги ее… сожги… сожги…»
И темнота, сумрак, каменные стены.
– Эй, вы в порядке? – Мария очнулась от того, что кто-то несколько раз ударил ее по лицу. – Ну вот, кажется, в порядке. Не думал, что все зайдет так далеко. Надеюсь, вы видели то, что видел я?
– Я видела Женю, – пытаясь прийти в себя, пробормотала Мария. – Но все это было так быстро, что я почти ничего не смогла запомнить. Только то, что он просил меня зачем-то сжечь картину.
– Так и есть, – Эдуард разминал косточки на пальцах, от чего они похрустывали.
Мария прижалась к креслу и задрожала, осознавая, наконец, что уже произошло и что вот-вот произойдет.
– Который час? Господи, где же часы? Есть в этом доме часы?
– Половина шестого утра, вы здесь сидите около шести часов.
– Картину действительно нужно сжечь? – Мария снова засобиралась. – Когда? Значит, это все из-за какой-то дурацкой картины?
– Как можно быстрее, – экстрасенс отвернулся, чтобы не видеть глаз Марии, из которых струились слезы. Свечи догорали. С ними догорали и последние надежды Марии на то, что муж выкарабкается. Доля скептицизма в ней все еще оставалась. Но столько совпадений быть не могло. У нее тоже была мысль о том, что все случившееся с Евгением как-то связано с картиной, но все, что не вписывалось в привычные рамки, она сразу же отметала.
– А если все не так, как мы думаем? Если это всего лишь наша безумная фантазия и все эти ваши магические уловки?
– Как бы мне хотелось, чтобы все было именно так, – Эдуард продолжал смотреть в окно. И даже когда Мария ушла, и он слышал ее всхлипывания, шаги и хлопнувшую дверь. Он напрягал все свои силы, стараясь что-то изменить. Но все уже было решено.
Если бы Мария даже захотела, то не вспомнила бы, как поймала, выбежав на середину улицы, машину. Как поехала в клинику и полтора часа провела рядом с мужем – их последние полчаса вместе. Как обняла его и прошептала: «Я люблю тебя, будь всегда со мной». Как пришла домой, разбудила дочь, накормила ее завтраком и отвела в детский сад, озираясь по сторонам и ожидая увидеть ту женщину.
