— Ну, ты прямо пуританин какой-то! — вдруг усмехнулась Дженни. — Настоящий Херш. Кроме того, никто ж не думал, что ты придешь на полчаса раньше!
Вскочив, Джейк забормотал:
— Ладно, я потом, я попозже зайду.
— Приходи завтра. Позавтракаем вместе.
В вестибюле Джейк ошеломленно опустился на кожаный диван. Вот тебе и Мандалей! Сидел, сидел, и вдруг из лифта выходит Додик Кравиц.
— Ах ты, с-сукин ты сын! — вырвалось у Джейка.
— Ревнуешь? — поинтересовался Додик.
— Додик, сделай мне одолжение. Отстань от нее.
Додик язвительно ухмыльнулся, пальцами снял с языка воображаемую волосинку, поиграл бровями и, аккуратно выпустив волосинку, проследил ее медленное падение на ковер.
— Ты понимаешь, тут дело в чем… Муж-то ее на семи иннингах ни одного хоумрана ей не дает исполнить, — сочувственно объяснил он.
На что нацеливался Додик, Джейк понял после того, как следующим утром они с Дженни позавтракали, и она объявила, что желает вырвать его из лап Хершей. Купит ему билет на самолет и поможет пробиться на телевидение в Торонто.
И они полетели одним рейсом.
— Додик чувствует, что у него заколодило, — объяснила Дженни. — И подумывает, не начать ли все заново в Торонто.
— Ох, не стоит тебе с ним связываться! Он тебя хочет только использовать.
— А ты?
7
Муж Дженни ждал их в гостиной.
— А вот и он, — подпихнула Дженни к нему Джейка. — Мой маленький Джейк, который когда-то щупал меня в кино. Нет, ты это можешь себе представить?
— Что ж, ты у нас девушка боевая! — сказал на это Дуг, с вымученной улыбкой разглядывая свои замшевые туфли.
Дуг Фрейзер, один из самых смелых, бескомпромиссных и плодовитых канадских драматургов, работал для сцены и для радио, писал и собственные пьесы, и инсценировки, причем штук по тридцать в год. Чего ему было не занимать, так это юмора. В одной из его пьес, к примеру, некий выбившийся из низов крупный бизнесмен самозабвенно вкалывает, чтобы заработать… СВОЙ ПЕРВЫЙ МИЛЛИОН. Наконец он получает его, провернув величайшую в жизни сделку, готовится теперь уделить время семье — ну, наконец-то! — и тут врач ему сообщает, что никакой язвы у него нет. У него рак желудка!!! Что и предлагается в качестве этакого финала, в каком-то смысле, пожалуй, мрачноватого. Высоколобую канадскую Си-би-си это не отпугнуло, но ни один американский канал с запуском его пьесы не торопился — ясное дело, им такое не по зубам, особенно, как выразился Дуг, в век оптимизма.
Детьми Дженни с Дугом не обзавелись. Таков, как они говорили, их ответ ядерной бомбе. У Дуга в кабинете стояли картотечные шкафы с наклейками: ИДЕИ, ПЕРСОНАЖИ и КОНТРАКТЫ.
— Я ведь не какой-нибудь длинноволосый нищий стихоплет из мансарды.
Джейк поинтересовался, как поживает Ханна.
— Только что заходил Люк. Увел ее в кино. На нового «Тарзана», — сказал Дуг и покачал головой.
— Вот и к лучшему, — несколько натужно проговорила Дженни. — То есть просто замечательно. Теперь они только поздней ночью вернутся. Причем пьяными.
Вопрос про Джо Джейк не задавал до тех пор, пока не разлили по стаканам.
— Представляешь, прошло столько лет, и вдруг во мне проснулась болезнь, которой страдала мама, — призналась Дженни, сама над собой посмеиваясь. — Иногда мне кажется, что я вижу его на улице. Выпрыгиваю из автобуса, подбегаю к совершенно незнакомому человеку, которого будто бы узнала со спины, и кричу: Джо! Но всегда это оказывается не он.
Она рассказала, что всю свою пятинедельную побывку на Сент-Урбан Джо чудовищно пил. Способен был часами просиживать в полумраке гостиной перед бутылкой «Чивас Ригал» — весь в каких-то своих мрачных грезах. Она часто спрашивала, зачем он вообще через шесть лет домой явился, но до ответа он снизошел лишь однажды.
— Жду звонка по межгороду. В любой момент мне могут позвонить.
Вечерами он из дому выходил, а когда возвращался, первым его вопросом было: «Мне не звонили?» К утренней почте Джо тоже кидался первым. И вставал раньше всех. Если приходило письмо для Дженни — какое-нибудь извещение о концертном абонементе или, к примеру, что-то из ее вечерней школы — он заходил к ней в комнату, будил ее.
— При этом он, конечно, знал, что я сплю без пижамы.
Затем она опять обрушилась на его пьянство.
— Бутылка в день это ему было трын-трава.
Так что, по словам Дженни, если ее будил среди ночи стук упавшего стула, нечленораздельная сдавленная брань или чье-то тяжкое дыхание у нее за дверью, она знала, что Джо, как бывало прежде с его отцом, опять в стельку пьян. Потом до нее доносились хрипы и кашель из сортира, где он блевал, или он вдруг принимался звонить по телефону, ронял трубку, кричал на телефонистку. По утрам Ханне приходилось перестилать его постель, мыть туалет и нести костюм в химчистку.
— В этом вся мамочка, — запоздало сетовала Дженни. — Мамочка, которая за всю жизнь ни разу не подмела у меня в комнате!
— Но ты-то как думаешь — зачем он через столько лет явился?
— Ты хочешь сказать, что не знаешь? Да он просто хотел меня трахнуть!
Джейк почувствовал, как у него загораются щеки.
— Да ну, ты прямо я не знаю. Нельзя же быть таким ограниченным! Не думаешь же ты, что инцест бывает только у гоев!
— Не думаю, конечно, — сказал Джейк, чувствуя себя идиотом.
— Извините, что вмешиваюсь, — сказал Дуг с видом знатока, — но это один из предрассудков, к которым предрасположены евреи.
— Вы очень проницательны, — нашелся Джейк. И повернулся к Дженни: — А что, Джо коммунист?
— От вопросов такого рода, — перебил Дуг с тревогой, исказившей его лицо постаревшего мальчика, — остается дурное послевкусие!
— Но я же не из Комиссии по антиамериканской деятельности.
Я просто задаю вопрос о своем двоюродном брате.
Дженни неуверенно встала.
— Ладно, пойду приму ванну. Вечером гости придут. Кого тут только не будет!
— И вас мы тоже рады пригласить, — сказал Дуг. — Мне, понимаете ли, не так уж часто удается всласть поболтать с кем-либо из вашего поколения. — Он пододвинул пуфик ближе к Джейку. — Вас, ребята, вообще как — интересует происходящее вокруг? Ну, в смысле, по-настоящему интересует?
Вечеринки у Дженни славились тем, что еды там бывало вдоволь, и спиртное лилось рекой. Правда, еврейских изобильных разносолов, от которых Джейк уже не отказался бы, там не водилось, подавали в основном эмансипантские канапе да холодные закуски типа «бежим из гетто». По большей части прозрачные ломтики итальянской салями на крекерах. Ассимилянтские килечки, скрючившиеся подобно червякам на кусочках белого хлеба. Маленькие — даешь свободу! — свиные шпикачки. В торонтском салоне у Дженни народ собирался очень, очень искушенный, все как один нонконформисты, все читали «Тайм» между строк, знали доподлинно, что Элджера Хисса подставили[162], причем специально, и были против бряцания оружием в Корее. Они восхищались Родом Серлингом, Хортоном Футом и другими драматургами «Филко-Театра». Пэдди Чаевского сравнивали с Шоном О’Кейси[163].
— Да, да, — соглашался какой-то тележурналист, — но ведь и здесь, у нас в Торонто, начинаются удивительные перемены.
— Это, например, какие же? — воинственно спросил его тогда высокий молодой человек в очках.
— Слушайте, Люк, если Торонто вам недостаточно хорош, почему вы не уезжаете?
— Ну… взглянем на это так: японцы тоже ведь до самого Пёрл-Харбора в Вашингтоне посла держали.
Джейк одобрительно хмыкнул.
— А вы-то еще кто такой? — резко развернувшись к Джейку, спросил тележурналист.
— Зовите меня Измаил[164]. А ваше имя я знаю?
— Разумеется, знаете, — важно ответствовал тот. — Если хоть в малой мере интересуетесь культурой Канады.
— Тогда можете не говорить. Вы — Мазо де ла Рош[165].
Люк ухмыльнулся.
— Не собираюсь выслушивать тут грубости от каких-то двух недорослей!
— Ну так и не слушайте.
Пока к ним продвигался улыбающийся Дуг, Люк ускользнул. Джейку никак не удавалось вновь с ним законтачить, пока они не столкнулись в саду, где, к его удовольствию, оказалась Ханна — она попивала пиво и смеялась шуткам Люка.
— Янкель! — обрадовалась она, и они обнялись.
За эти годы лицо Ханны стало как из мореного дуба, волосы побелели.
— Вот, познакомься с моим дружком. Это Люк Скотт. Он водит меня на все хоккейные матчи. И на выступления боксеров.
Джейк и Люк пожали друг другу руки.
— Дженни говорит, что вы, может быть, останетесь в Торонто, — сказал Люк. — У меня есть квартира. Буду рад вас там поселить, пока осматриваетесь. Платить можем пополам.
— Вы уверены? — спросил Джейк.
— Да уверен он, уверен, — и Ханна подвинулась, чтобы Джейк мог сесть вместе с ними на скамейку. — А ты знаешь, какая завтра наступает неделя?
