— Да уверен он, уверен, — и Ханна подвинулась, чтобы Джейк мог сесть вместе с ними на скамейку. — А ты знаешь, какая завтра наступает неделя?
— Нет.
— Йом-Кипур! Ты постишься?
— Извини, Ханна, нет.
— В прошлом году она и мне не позволяла.
— Но теперь-то уж Ханна рисковать не хочет — в ее-то возрасте!
— Заткнись, Люк. Представь: стояла у меня над душой, смеялась! Ха-ха, мол, весь год ешь некошерное, а сегодня начнешь поститься? Только не в этом доме! О’кей, всю следующую неделю я притворялась, будто ем у больной подруги. Ну, и как ты его находишь, Янкель?
— Кого?
— Мистера Никто-и-звать-никак, ее мужа.
— Нашего Ёбсена, — хихикнул Люк.
— Да ну тебя, Ханна. Дженни ведь все эти годы с тебя пылинки сдувала. Или нет?
— Ну, во всяком случае, драться мы больше не деремся. Заключили перемирие. Я ее прикрываю: говорю этому ее мелкому шмоку, что она со мной, когда на самом деле она где-то с кем-то трахается. Ну что делать, коли шустрая такая уродилась! А она за это дает мне денег на кино. Вознаграждает.
Мелкий шмок Дженни в это время разглагольствовал в гостиной, объясняя сокровенный смысл своей не совсем еще дописанной пьесы «Авария».
— Я изучал предмет, советовался с психиатром, мы подняли статистику по автобусам, грузовикам и двум сотням водителей малолитражек, и такое открылось — с ума сойти! Среди водителей есть некоторое меньшинство, которое невероятно подвержено дорожно-транспортным происшествиям. Так вот эти постоянные виновники аварий, похоже, все страдают от одной и той же проблемы. Неспособности приноровиться к жизни в социуме.
Еще на подходе к кружку, собравшемуся около Дуга в гостиной, Джейк шлепнул себя по щеке, присвистнул.
— Да, да, все так, все опирается на факты, Джейк! Мы изучили послужные списки сорока таксистов — из них двадцать взяли с длительным опытом безаварийной езды, а другую половину из тех, кто явно склонен попадать в аварии. Безопасные водители чаще всего спокойные, выдержанные мужчины, чуть ли не туповатые. Происходят из стабильных семей, верны женам, к азартным играм равнодушны и вежливы с пассажирами. А постоянные участники аварий обычно в социальном плане не устроены. У тринадцати пьющие отцы и властные матери. Двенадцать бросили школу и подростками привлекались к суду. Восемь человек признались в сексуальной распущенности. Тринадцать не могут долго проработать на одном месте. Четырнадцать гнали самогон. Мы называем таких «личностями с легкой психопатией».
— Смотри-ка ты, — сказал Джейк, потирая подбородок. — Это надо же!
— Что интересно, у них есть общие черты. Обычно они понятливы, но импульсивны, ненавидят дисциплину, терпеть не могут монотонность и хотели бы работать на себя. Они хорошо говорят, но плохо слушают. Неконтактны. Стремятся всегда быть в центре внимания. Более того, мы заметили, что у нарушителей скоростного режима есть общее характерное свойство. Скрытая агрессивность, направленная против начальства. В то время как безопасный водитель борьбу с неудовлетворенностью ведет в социально приемлемых формах, аварийщик использует машину в качестве средства выражения враждебности. Эти исследования убедили нас, что аварийщики испытывают злобу на начальство — на полицейских и своих работодателей. И во всем винят других водителей, особенно женщин. Так что можно даже сузить, сфокусировать направленность их вражды: это их жены и перво-наперво властные мамаши, которые их угнетали. В крайних случаях справедливо было бы сказать, что они используют автомобиль, чтобы… доказать свою мужскую состоятельность. Пытаясь подчеркнуть маскулинность, заводят себе машины с форсированными моторами и дают выход мстительным чувствам по отношению ко всему женскому полу.
— А ребенок, которого такой собьет, — озабоченно проговорил Джейк, — может быть и твоим!
— Вот именно! Именно так, Джейк. Следует понимать, что большая проблема нашей культуры в том, что о мужчине слишком часто судят по тому, насколько он способен рисковать.
Тут наконец Джейку удалось зажать Дуга в уголок и поговорить наедине.
— Нет, я, конечно, понимаю, вы такое слышали и прежде, но я все-таки хотел бы высказать вам восхищение, которое у меня всегда вызывали ваши работы.
— Ну, спасибо, Джейк. Рад причислить вас к своему фан-клубу.
Муд-дак.
— В ваших вещах чувствуется настоящая, живая плоть. Они заставляют думать.
— А теперь скажите-ка мне, куда вы-то движетесь? О чем ваши мечты?
— Как хорошо, что вы спросили! Умираю, до чего хочу попасть на телевидение — теперь, когда оно наконец начинает развиваться и в Канаде. Хотел бы режиссировать, но, понимаете, таких связей, как у вас, у меня, конечно, нет. Вряд ли кто на Си-би-си захочет со мной даже увидеться.
— Когда вы говорите режиссировать, вы подразумеваете просто работу или призвание?
— Естественно, призвание. Америка с ее лихорадочной погоней за деньгами не для меня. Хочу оставаться в Канаде, сказать свое слово здесь. Может быть, когда-нибудь смогу ставить такие же хорошие пьесы, как ваши.
— Такие же проблемные?
— А то! Я уже начинаю чувствовать, что без этого и вовсе никуда.
— Гм. Вообще-то я ужасно не люблю кумовство.
— Я тоже, Дуг.
— Взять хотя бы Югославию. Коррупция там способна загубить даже общество, устроенное на принципах социализма!
— Согласен на все сто процентов. Но я-то ведь, вы ж понимаете, простой рабочий парень. Я не ищу никаких поблажек. С радостью согласился бы начать как рабочий сцены, если передо мной будет маячить открытая дверь. Ну, хоть щелочка.
— Я должен подумать.
— Да вы особо-то не берите в голову, Дуг. Для вас важнее всего писать! Цена вашего времени неизмерима, но… в общем, я конечно же был бы очень благодарен, если бы такой знаток людей замолвил за меня словечко.
Дженни перехватила Джейка в коридоре.
— Ты меня ненавидишь?
— Дженни, ну что ты.
— Значит, любишь?
— Ну да. Конечно.
— Ведь как я старалась! Училась, штудировала литературу, выкладывалась так, что аж до ненависти ко всей этой галиматье, чтобы, если когда-нибудь удастся оказаться среди тех, кого тогда считала светлыми личностями, талантами, могла бы в их компанию вписаться. Понимать их язык, аллюзии там всякие, коннотации… И что же? Знаешь, как я различаю людей, которые действительно чего-то стоят, среди всей той шатии, что у нас болтается? Это те, кто весь вечер проводит, болтая с Ханной. С моей мамашей, дурищей такой, — чем она только заслужила подобное с их стороны внимание? А меня избегают! И Дуга то и дело подкалывают. Если только им не требуется его покровительство.
— Вот как? — не найдя ничего лучшего, проговорил Джейк.
— Да, пацан, пуговки на ширинке у тебя застегнуты, но честолюбие торчит. А ведь ты не был таким расчетливым!
— Расту, — сказал Джейк, увлекая Дженни наверх, к ее спальне. — А теперь расскажи мне про Джо. Так был он коммунистом или нет?
— Да кто может знать, кем он был. Или есть — ведь он лжец, каких мало!
После приезда Джо первый же счет за телефон пришел такой, что только держись. Переговоры с Нью-Йорком, Сан-Франциско, Голливудом, причем некоторые по двадцать минут.
— Эти счета он оплачивал наличными, — вспоминала Дженни.
— И что — ты так и не спросила, чем он все эти шесть лет занимался?
— Ладно, о’кей, спросила. Однажды вечером (пьян, как всегда, был в стельку, это уж будьте покойны) он рассказал мне, что в тридцать восьмом очутился в Испании, в Мадриде.
— Господи, так вот откуда шрамы на спине!
— Конечно. Только появиться они могли по причинам самого разного свойства.
— А что он тебе еще рассказывал?
— Что из Испании он уехал в Мексику. В Койоакан.
Ух ты! Пригород Мехико. Тогда там еще жил сам Троцкий! У Джейка учащенно забилось сердце. Он рассказал Дженни, как его приняли за Джо и остановили на американской границе.
— Ну и что? Почему это обязательно должно быть связано с политикой? Ты думаешь, он воевал в Испании. А я уверена — бегал от гангстеров. Домой пришел зализывать раны, почувствовал, что его тянет ко мне и ради меня снова ушел.
— Ну ты и загнула, Дженни!
— Вот этого не надо. Думаешь, я прямо все-все тебе стану рассказывать?
Снизу вдруг донеслись раскаты хохота. Вопли восторга.
— Опять она за свое! — нахмурилась Дженни и, стукнув кулаком по подлокотнику кресла, резко встала. Джейк потащился следом.
— Гзэт! Гзэт! — Ханна в наброшенном на голову старом свитере «Монреаль канадиенз» пьяно подскакивала то к одной группе гостей, то к другой. — Гзэт! Гзэт!
К Ханне с озадаченным видом подбирался Люк Скотт, но Дженни перехватила его, сцапав за локоть. И сразу как-то помягчела.
— Познакомьтесь. Это Люк Скотт, — сказала она, прильнув щекой к его плечу. — Он будущий писатель и нуждается в ублаготворении.
