Он прищурился. Задумался. И заулыбался. Стальные зубы его засверкали на солнце.
– Я понял, сестренка! – радостно прохрипел он. – Я все, бля на хуй, понял!
Мы все понимали всё: и юная я, и угловатый Шро, и мудрый Ха, и беспощадный Адр, и старая Юс.
Мы делали великое дело.
И время отступало перед вечностью. А мы проходили сквозь время, как лучи света сквозь ледяную толщу. И достигали дна…
В сентябре и октябре мы посетили восемнадцать лагерей в Мордовии, Казахстане и в Западной Сибири. Почти двести ледяных молотов было разбито о худые грудины заключенных, но только два сердца заговорили, назвав свои имена:
– Мир.
– Софре.
Нас стало семеро.
И мы продолжали поиски в низших слоях. Новая установка Ха была во многом продиктована временем: репрессивный аппарат слишком быстро и непредсказуемо уничтожал советскую элиту. Уцелеть в сталинской мясорубке высокопоставленным людям было трудно. Никто не был уверен в своей безопасности, никто не был защищен от репрессий. Даже те, кто пил со Сталиным по ночам и пел с ним грузинские песни.
Поэтому мы даже не делали попыток найти своих среди партийных и военных бонз. Потери 30–40-х навсегда отрезвили Ха.
Но лагеря тоже не решали проблему поиска. Трое найденных там братьев были жалкой наградой за огромный риск и скрупулезную подготовку.
Ха и Адр разработали новый план поиска: надо было ехать на север России, в Карелию, на Белое море, в земли, богатые русыми и голубоглазыми.
Лри поддержке своего патрона, всесильного Лаврентия Берия, в МГБ Ха создал спецотряд «Карелия» якобы для поиска дезертиров и немецких пособников, скрывающихся в лесах Карелии. Это было небольшое, но мобильное подразделение, состоявшее из бывших оперативников СМЕРШа, призванных во время войны бороться с немецкими шпионами и диверсантами. Однако, следуя традиционной практике НКВД, смершевцы в основном занимались фабрикацией фальшивых дел, арестовывая невинных красноармейцев и выбивая из них необходимые показания, после чего новоиспеченных «немецких шпионов» благополучно расстреливали.
Шестьдесят два головореза-смершевца, отобранные Ха в спецотряд «Карелия», подчиняющийся лично Берии, были готовы выполнить любое приказание. Эти воистину беспощадные люди воспринимали род человеческий как мусор и получали высшее удовлетворение от простреленных затылков. Отрядом руководил Адр.
В апреле 1951 года отряд приступил к выполнению секретной операции «Невод»: прибыв в Карелию, в городок Лоухи, оперативники принялись арестовывать голубоглазых блондинов и блондинок. Их доставляли в Ленинград, где в подвалах «Большого Дома» мы с Ха, Шро и Софре простукивали их.
Это была тяжелая работа. Иногда нам приходилось простукивать до 40 человек в день. К вечеру мы валились с ног от усталости. Лаборатория, в которой трое зеков-инженеров раньше изготовляли молоты, не справлялась. К инженерам посадили еще пятерых, увеличив план втрое, они работали по 16 часов в сутки, делая по 30 молотов ежедневно. Самолетом их доставляли в Ленинград, чтобы в сумрачном подвале МГБ мы разбивали их о белокожие карельские груди.
Руки и лица наши были иссечены осколками разлетающегося льда, мышцы рук стали железными, ныли и болели, из-под ногтей временами сочилась кровь, ноги распухали от многочасового стояния. Нам помогала жена Ха. Она обтирала наши лица, забрызганные карельской кровью, подавала теплую воду, массировала руки и ноги.
Мы работали как одержимые: ледяные молоты свистели, трещали кости, стонали и выли люди. Внизу, этажом ниже непрерывно гремели выстрелы – там добивали пустышек. Их было как всегда – 99%. И только один процент составляли живые, Но сколько радости доставляли нам эти единицы из сотен!
Каждый раз, прижимаясь к окровавленной, трепещущей груди и слыша трепыхание пробуждающегося сердца, я забывала обо всем, плакала и кричала от радости, повторяя сердечное имя новорожденного:
– Зу!
– О!
– Карф!
– Ык!
– Ауб!
– Яч!
– Ном!
Их было совсем немного. Как золотых самородков в земле. Но они были! И они сверкали в наших натруженных, окровавленных руках.
Живых наших сразу доставляли в тюремный госпиталь МГБ, где проинструктированные Ха врачи оказывали им необходимую помощь.
Число их медленно росло.
Спецотряд завершил операцию в Лоухи и двинулся на юг по железной дороге – через Кемь, Беломорск, Сегеж – к Петрозаводску. Пока оперативники прочесывали очередной город, на станции стоял спецпоезд, предназначенный для перевозки заключенных. После прочесывания города поезд наполнялся русоволосыми и шел в Ленинград.
За два с половиной месяца неустанной работы мы нашли 22 брата и 17 сестер.
Это была Победа Света! Россия поворачивалась в сторону Светоносной Вечности.
Спецотряд «Карелия» приблизился к Петрозаводску – старинному русскому порту, крупному городу со стопятидесятитысячным населением, северной карельской столице, изобилующей голубоглазыми и русоволосыми.
Для осуществления операции «Невод-Петрозаводск» спецотряд был усилен двадцатью офицерами-оперативниками и пятнадцатью тюремщиками из лубянской тюрьмы.
Десятки ледяных молотов ждали в холодильниках своего часа.
Но наступил зловещий июль 1951 года. Сфабрикованное в недрах Лубянки «дело кремлевских врачей-убийц», якобы готовящихся отравить Сталина и других партийных бонз, обернулось против МГБ: был арестован министр госбезопасности Абакумов. И над Лубянкой нависла угроза новой чистки.
Оживились старые враги Берии в ЦК и в Министерстве обороны. В Политбюро посыпались доносы на заместителей Абакумова, одним из которых был Ха.
И Ха принял решение приостановить карельскую операцию.
Спецотряд был отозван, пустой спецпоезд вернулся в Ленинград.
Необходимо было переждать, «уйти на дно», как сказал Ха. Мы с Адр получили месячный отпуск и отправились в один из санаториев МГБ, расположенный на крымском побережье неподалеку от Евпатории. Ха с женой улетели в Венгрию на озеро Балатон. Шро жил у Юс. Мир и Софре проводили лето подсобными рабочими в одном из пионерских лагерей МГБ.
Оказавшись после подвалов «Большого Дома» в жарком и ленивом Крыму, где все рассчитано на примитивный советский «отдых», подразумевающий почти растительное существование, я сперва не могла найти себе места. Тридцать девять новообретенных братьев и сестер не давали мне покоя. За сотни километров от них я чувствовала их сердца, я помнила имя каждого, я говорила с ними.
Адр, понимая мое состояние, старался помочь. Рано утром, до восхода солнца мы заплывали к диким скалам, сплетались там и застывали на многие часы, подобно древним ящерам.
Но мне было мало сердца Адр. Я рвалась в тюремный госпиталь, где лежали все мои братья и сестры. Я хотела их. Я умоляла и плакала.
– Это невозможно, Храм, – шептал мне Адр.
И я била о скалы свои бесполезные руки.
Адр скрежетал зубами от бессилия.
Вскоре со мной стало что-то происходить. Это началось в воскресный вечер, когда Адр, всячески старавшийся помочь мне побороть тоску, решил сводить меня в кино. Кино показывали только по воскресеньям в простом летнем кинотеатре. Вместо обещанной новой кинокомедии в тот вечер стали крутить «Чапаева». Кто-то выкрикнул, что он уже видел «Чапаева» двадцать раз. Ему возразил какой-то пожилой мертвец:
– Ничего, посмотришь в двадцать первый!
Я смотрела «Чапаева» девочкой. Тогда этот фильм потряс меня. Я прекрасно помнила его. Но когда пошли первые кадры и на простыне появились люди, я не смогла их разглядеть. Это были какие-то серые пятна, мелькание, всполохи света и тени. Сначала я подумала, что ошибся киномеханик. Но чередующиеся с изображением надписи я могла нормально прочесть. Все остальное плыло и мелькало. Я глянула в зал: все молча смотрели, никто не кричал: «резкость!» или «кинщика на мыло!»
Адр тоже смотрел.
– Ты хорошо видишь? – спросила я его.
– Да. А ты?
– Мне ничего не видно.
– Наверно, мы сидим слишком близко, – решил он. – Давай пересядем подальше.
Мы встали, прошли к последней лавке и сели. Но для меня ничего не изменилось: я по-прежнему читала надписи, но другого не различала. Адр подумал, что у меня просто плохое зрение. Когда на простыне появилась очередная надпись, он спросил:
– Что там написано?
– «В штабе белых», – прочла я.
Он задумался. Рядом с нами сидела пьяноватая пара. Они непрерывно целовались. Я стала смотреть на них. Похоть мертвецов мне казалась такой дикой. Я смотрела на целующихся как на двух механических кукол. Женщина заметила мой взгляд.
– Чего пялишься? Гляди туда! – показала она на экран, и мужчина, тискающий ее пухлое тело, засмеялся.
Я перевела взгляд на экран. Там Петька рассказывал Анке об устройстве пулемета. Но я видела лишь два дрожащих темных пятна.
– А это что? – спросила Анка.
– А это щечки, – ответил невидимый Петька.
