Звуки текли и переливались, взлетали и прыгали, казалось, будто из темных лиственных крон выпархивают золотые и розовые искры.
— Что это, кто это, дедушка, дедушка! — теребил Андрей его рукав, и дедушка посмотрел на него с грустным сожалением и произнес удивительное слово:
— Соловьи.
И заплакал и, утирая кулаком слезы, сквозь слезы повторил:
— Соловьи.
Утром, когда один из пионов ожил и стал приближаться, Андрей радостно забился, расшатывая штакетины своего забора и высоко подпрыгивая:
— Майя, Майя! Соловьи!
Майя задумчиво обернулась и долго посмотрела вниз, в темнозеленую, еще не освещенную яму оврага, Андрей опять, уже во второй раз в жизни увидел ее крупную родинку за ухом, которую так хотелось поцеловать.
— Да, — сказала Майя. — Соловьи.
Они построили железную дорогу с мостом и туннелем, станцию с уютными двухэтажными домиками, посадили мультипликационные деревья, поезд тронулся, жужжа, проехал круг, гулом отметил мост над рекой, остановился, пассажиры высыпали на перрон, но вдруг из-под кресла, из-под черного дедушкиного кресла, вышла заводная кукла, шепча проклятия и размахивая руками, она схватила паровоз, сунула под юбку и убежала в сад, где устроила страшный суд над паровозом, пытая его, выламывая ему колеса, но Майя поймала и отшлепала злодейку. Так они играли до обеда, затем бабуля накормила обоих вкусным оранжевым борщом и отпустила погулять во двор.
— Туда! Туда! — указывал Андрей вниз, к берегам Шумки…
Как он любил ее — эти худые ноги и стремительные волевые движения, уничтожающие смысл платья. Он любил ее высокий звучный голос, каким, вероятно, поют сказочные морские сирены, ее жест частого пощелкивания пальцев, с которым она командовала над столом: дай мне вон-то, вон-это, будто разбрызгивая на скатерть огненную соль…
Они спустились по крутой деревянной лестнице, прошли под мостиком, связывавшим запад и восток поселка, и попали на большую зеленую поляну, где лежали в траве бревна, и в воздухе кувыркались золотые жуки, но главное — на высоких деревьях, тут и там, на ветвях сидели, размахивая ногами, и свистели во все свои легкие — соловьи.
Увидев Андрея и Майю, они неторопливо спустились, подошли и окружили их. То были взрослые мальчики, старшие друзья Майи — Джон, Вит, Тед и Пайл.
— Он… — тихо сказала Майя, наклонившись к Джону, и Джон медленно кивнул.
— Соловьи, — сказал Андрей.
— Сколько тебе лет? — спросил Пайл, и Андрей с достоинством показал ему полную раскрытую ладонь. Недавно перейдя пятилетний рубеж, он почувствовал себя взрослым — и потому, что уже не надо было унизительно поджимать большой палец, и потому, что тянучее, как бы растущее «четыре года» превратилось в состоятельное «пять лет». Загадочные числа старших казались недоступными, тонально звучали ниже: восемь Майи, десять, двенадцать, и даже совсем непостижимое четырнадцать — мальчиков, которых Андрей сразу принял и полюбил.
Все они жили на другом берегу реки и казались бы еще недоступнее, если бы Андрей знал, что там, на удачной солнечной стороне, расположились не старые жилища дряхлых умирающих НКВДистов, а процветающие загородные дачи современных КГБешников, румяных, гладких, пиджачных людей, которые летними вечерами, возвращаясь с электрички, бодро громыхали по мосту.
Были среди них отцы и дедушки его новых друзей, был среди них и отец Майи, которого Андрей боялся больше, чем других…
Человек, проходивший по мосту, несмотря на всю свою кажущуюся реальность, связанную с зудом электрички и каким-то конкретным домом на том берегу, из небытия появлялся и в небытие исчезал, будто весь смысл его существования заключался в том, чтобы громко протопать по доскам, посмотреть в сторону и поприветствовать поднятым портфелем.
Дом, где жила Майя, стоял прямо на берегу реки, вода бежала под самым карнизом, и можно было купаться, прыгая из окна, Андрей любил в Майе и эту ее удивительную черту — весь как бы вырезанный из одного куска камня, окруженный галереями и лестницами дом.
Иногда кто-то из мальчиков уезжал на несколько дней в город и возвращался другим, полным захватывающих рассказов из жизни городских дворов. Андрей любил мальчиков еще и за то, что они чудесно и неповторимо назывались, в то время как у него было обычное, часто звучащее имя: неведомого, геройски погибшего в стычке с бандитами милиционера-отца, также звали Андрей, и в соседнем доме, чуть ниже по деревянной лестнице, в доме с розовым вертлявым петушком на крыше, жил маленький, неуверенно на растопыренных ногах идущий — Андрей.
Впрочем, отцы, проходившие по мосту, кричали мальчикам их имена, и всего лишь — Женька, Витька, Толик и Павлик, но это были ненастоящие, придуманные взрослыми клички, а имя, свое неповторимое имя, человек выбирает себе сам.
Андж — так стал называться Андрей вскоре после знакомства с мальчиками. Андж, Андж, с замиранием сердца повторял он про себя…
Они играли в новые, удивительные игры, их увлекательные сюжеты были самыми изощренными образцами детского творчества, они использовали лучшие достижения детской мифологии и смело развивали ее.
Обычная игра в Муху была модернизирована в сложную многодневную мистерию, в ней принимала участие не одна, а несколько сотен мух. Первый день был полностью посвящен ловитве и подготовке мух к игре, друзья отправлялись на Выгребную Яму, это было долгое и трудное путешествие на восток, мимо Правления, где в окне покачивался строгий профиль Коменданта, и на крыльце стучали в домино глазастые чернокожие рабочие в кепках, мимо Водокачки, над всем миром нависавшей темносиней башни, где водокач дядя Вова, также между прочим в кепке, точил что-то в огромных железных тисках, мимо Старой Мельницы с разрушенной плотиной, где царствовали жабы и тритоны, которых так весело было надувать и класть на рельсы… Выгребная Яма, то есть, большая поселковая помойка, окруженная каменным забором, поставляла мух в любом количестве, их ловили кепками, майками, длинным розовым сачком Пайла, мухи разделялись на две категории, золотистозеленые и черные, им отрывали крылья и складывали в две стеклянные банки. В игре принимали участие также жуки, бабочки, гусеницы, черви — с одной стороны, жабы и тритоны — с другой.
После обеда готовилась обширная площадка, песчаная поляна на дне оврага, на излучине Шумки, с трех сторон окруженная водой, с четвертой — перегороженная относительно высоким забором. Они строили государство с городами и крепостями, железными дорогами и каналами, всю ночь эта чудесная страна стояла пустой, освещенная жутким лунным светом, и народ ее томился в банках, в ожидании игры.
Игра велась по нескольким вариантам, это могла быть война, когда черные вторгались в страну золотистозеленых, или революция, когда черные в подавляющем большинстве брали дворец, повисая на раскрытых чугунных воротах, или нападение инопланетян, когда жабы и тритоны поедали тех и других. В ходе игры происходили мелкие, попутные события: ограбление поезда (черные в полумасках разбирают рельсы) казнь невинного (золотистозеленые накалывают неуклюжего жука, в поисках нервного центра, жертва упирается всеми шестью лапами в иглу, тщетно пытаясь вытащить ее из себя) свадьба Принцессы, избиение евреев, демонстрация, инквизиция и т. д.
Однажды они смоделировали свою родину, поселок НКВД, со всеми его домами и достопримечательностями, населили поименными насекомыми, роль дедушки Анджа, например, исполняла крупная глянцевая жужелица, бабули — бабочка-махаон с обтруханными крыльями, чтоб не улетела, неумолимые поедатели вторглись в поселок с севера, громя дачную фешенебельную часть, ящеры прыгающие и ползучие, грозные летающие ящеры, они форсировали Шумку, разгромили Правление, склевали коменданта и рабочих в кепках, не пощадив даже ни в чем не повинные костяшки домино, они сорвали крышу с Магазина, полного деликатесов и съели все, что там было, вместе с продавщицей и заведующей, добродушными толстыми тетей Оксаной и тетей Олесей, вздрогнула и поползла, распадаясь на кирпичи, темнокрасная труба Котельной, бабуля убегала зигзагами, качая маятник, беззвучно крича раскрытым ртом, словно стрекоза, ящер перекусил ее, дедушка, бешено вращая колеса кресла, подпрыгивая, катился по лестнице, но гигантский Птиц, спикировав, склевал его вместе с креслом на изгибе дуги, моментально исчезнув в низких облаках… Анджа, Майю и мальчиков ящеры взяли в плен, заточили в дедушкином домашнем концлагере, отобрали игрушки, в том числе, и построенный ими поселок НКВД, тем самым как бы замкнув и прекратив игру…
А какой интересной была игра в Короля, когда в поселок через главные западные ворота вошел Король, приехавший из Киева на электричке, с секретной миссией от правительства Украины, он спокойно запер за собой ворота, направился вдоль оврага на восток и запер ворота восточные, затем, не обращая внимания на встречных, которые пытались поймать его взгляды и раболепно поприветствовать, широкой дубовой аллеей прошел к выгребной яме и запер черный выход. Убедившись в том, что жители в полном его распоряжении, он начал поедать их, неторопливо обходя дома: тех, кто встречал его сопротивлением, пытаясь выстрелить из ржавых именных пистолетов, он хватал за руку, раскручивал и бросал в пасть, тех, кто на коленях умолял его о пощаде, каясь во всех своих грехах, он накрывал ртом сверху, сглатывая вместе с землей и травой, тех, кто, убоявшись, заползали в чуланы, уборные и под кровати, он выковыривал двумя пальцами и, истошно орущих, засовывал в пасть… Эта игра длилась три дня, жители знали, в каком месте находится медлительный Король и куда он следует с маниакальной неотвратимостью, они собирались группами, пили липовый чай и с грустью обсуждали свою участь, и никто не пытался бежать из поселка, поскольку именно это и было условием игры.
