Письмо, которого Фред так ждал весь январь и февраль, в темноте и пустоте, опоздало на четыре месяца. Вот оно, то самое письмо, которое он так мечтал найти на исцарапанном столике красного дерева в передней, изо дня в день представляя, как разорвет конверт, как будет смеяться и кричать от радости, как пошлет в ответ телеграмму или позвонит. В своих фантазиях он стелил чистые простыни и ехал в аэропорт встречать Ру…
Теперь, когда налицо и раскаяние Ру, и ее честность — Фред не помнит, чтобы она хоть раз солгала, даже во благо, — он вынужден признать, что несправедливо обвинил ее. Если бы Ру ему изменила, Фред узнал бы об этом первым, от нее же самой. Ру говорила правду, утверждая, что те два члена только фотографировала. Скорее всего, их обладатели — старый друг Ру из школы искусств, который работает сейчас в Нью-Йорке, и его голубой любовник. По большому счету, обвинить ее можно лишь в дурном вкусе.
Но в кругу друзей Розмари дурной вкус считают не пустяком, а верным признаком душевного изъяна. Фред помнит, как Розмари на днях сказала Пози об общем знакомом: «Ясное дело, можно ненадолго увлечься Хауи, он красив и талантлив, но хоть убей, не пойму, как Мими могла переехать в его ужасную квартиру в Кентиш-тауне, со всеми этими искусственными папоротниками и плакатами с боем быков». «А кошмарные занавески с блестками? Смахивают на дешевые рождественские ленты, — согласилась Пози. — Должно быть, совсем голову потеряла». Имелось в виду, что всякий, кто окружил себя показной роскошью и подделками, и сам по натуре наверняка неискренен и фальшив. Очень возможно, думает Фред, вспоминая свои впечатления о Хауи, одном из руководителей канала Ай-ти-ви, Розмари и Пози правы.
Дурной вкус у Ру, конечно, иного свойства, он отдает грубостью, а не фальшью, что несколько лучше, хоть и ненамного. Фред, как и Мими, был ослеплен красотой и талантом — вот что сказала бы Розмари. Может быть, и так. Но Ру, как бы ни был плох ее вкус, все-таки его жена и любимый когда-то человек. Меньше всего она заслужила, чтобы ей сказали правду. И как ей эту правду сейчас преподнести? «Спасибо за письмо, рад был получить от тебя весточку, но, извини, я влюблен в очаровательную английскую актрису, удачи и всего наилучшего». Не хочется писать эти строки или другую лицемерную чушь, и Фред уже почти две недели медлит с ответом. Не хочется думать сейчас ни о Ру, ни о возвращении в Коринф. Когда они встретятся, Фред попросит прощения и все объяснит. Ру поймет. А может быть, и не поймет. Но это не так уж важно; важно сейчас только одно — его страсть к Розмари Рэдли.
Обладание не погасило в нем огонь страсти. Позади упоение погоней, однако на смену ему пришло предчувствие, что счастье будет недолгим. Джо и Дебби Вогелер, как обычно, ничего хорошего не ждут. «А не ошибка ли, — рассуждала Дебби, — позволить себе так увлечься, когда через месяц тебе уезжать из Англии?» Слова Дебби не звучали как вопрос и не требовали ответа, но про себя Фред твердо ответил «нет». Уже не в первый раз он подумал, что мирок Вогелеров такой же ограниченный и узенький, как их здешний треугольный дом, — будто он достался им волей потустороннего агента по недвижимости, наделенного чувством юмора.
Но ведь Джо и Дебби не знают ни Розмари, ни ее Лондона. Фред рассказывал им о вечеринке у Винни Майнер и о тех, что последовали за ней, — о том, какая Розмари чудесная, скольких интересных людей знает, как доброжелательны большинство из них. Вогелеров его рассказ не впечатлил.
— Подумаешь, сказали тебе пару теплых слов, — говорила Дебби пасмурным сырым днем, когда они сидели втроем в треугольном доме, среди воскресных газет и пластмассовых игрушек. — В школе их учат хорошим манерам. Только вот увидишься ли ты с ними снова? Вот что важнее. Сразу после нашего приезда мы с Джо обедали с тем старичком писателем, знакомым его тети, в Кенсингтоне, и все были очень любезны, сказали, что хотят с нами еще увидеться, но дальше разговоров дело не пошло.
— Это все из-за Джеки. — Джо кивнул на сына, который сидел на полу в белом пушистом комбинезончике, перепачканном детским питанием, и рвал на кусочки журнал «Обсервер». — Надо было его оставить дома.
— Джеки вел себя отлично, — возразила Дебби. — Не плакал, не капризничал. А ту старую кошку он не обижал — просто играл. Не пойму, отчего они все так разволновались.
— А еще им не понравилось, что за обедом ты держала Джеки на коленях, — добавил Джо.
— Ну, тут ничего не поделаешь. Куда мне было его девать? Если бы Джеки ползал по полу, им бы тоже не понравилось, могу поспорить. Тем более что он непременно ушибся бы о какой-нибудь угол их гигантской старинной мебели.
Ничего они не понимают, подумал тогда Фред и решил устроить для Джо и Дебби встречу с Розмари (разумеется, без Джеки). Как только они ее увидят или когда познакомятся поближе с ней и ее друзьями — размышляет Фред, сидя на скамейке в Кенсингтон-гарденс, — они поймут, какие это замечательные люди.
В конце концов, даже он понял это не сразу. Но сейчас все прежние сомнения — на которые он в минуту слабости намекнул Джо и Дебби — кажутся ему мелкими, недостойными. Только трус отказался бы от Розмари из-за того, что чем сильнее чувство, тем больнее потом будет разлука. Нет ничего хуже, чем до конца дней сожалеть: «Розмари Рэдли любила меня, но мне пришлось от нее отказаться, потому что мне не нравились ее друзья… потому что она сорила деньгами… потому что я в июне уезжал и знал, что увижу ее только через год».
Если Джо и Дебби этого пока что не поняли, то Розмари и ее друзья, конечно, поймут. Фред помнит интервью с Лу, другом Розмари, которое на прошлой неделе напечатали в «Таймс». На страницах газеты Лу признался, что велел своему агенту отклонять все предложения съемок, потому что ему дали возможность две недели в Ноттингеме играть короля Лира. «Неважно, где театр и сколько времени будет идти пьеса, — заявил он. — Если тебе выпала такая удача, все остальное не имеет значения».
— Какая прелесть наш Лу! — воскликнула Розмари, прочитав этот отрывок Фреду вслух. — Я ему, разумеется, сразу позвонила и поздравила. В самом деле, сказала я, ему давным-давно пора играть эту роль, он великолепный актер, настоящий гений. И на диету не нужно садиться — отчего бы Лиру не быть толстым? Может быть, он и вправду был толстый, и его лихие рыцари тоже. А что? Они ели до отвала, напивались, уничтожали все запасы Гонерильи. Не работали, спортом не занимались, так ведь? Я ему так и сказала: «Лу, милый, ты ошибаешься, тебе не нужно худеть ни на грамм. Сам знаешь, что после сытного обеда у тебя голос звучнее». Жаль, что у меня совсем наоборот. Как только снова начну работать — придется голодать. Нет, ты только взгляни на эту груду мяса! — Розмари приподняла краешек кимоно, расшитого белыми и серыми хризантемами, и взору Фреда предстало прелестное, розовое, округлое бедро. — Фредди, милый, не надо, я не хотела… Ах, милый… Ах…
Вспомнив этот миг и все, что за ним последовало, Фред поднимается со скамьи и уверенно шагает в сторону Челси, будто его влечет туда неведомая сила.
Гости еще не все собрались, но уже нет сомнений, что вечеринка у Розмари удалась на славу. Погода чудесная, дом сверкает чистотой, ящики для растений и каменные урны у входа вычищены до блеска, в них пышно цветет белая герань, вьется шелковистый плющ; через открытые стеклянные двери виден палисадник позади дома, весь в зеленой дымке. Внутри тоже все блестит — по крайней мере, все, что могут увидеть гости (в поисках места, где можно повесить плащи, Фред приоткрыл дверь в спальню Розмари и тут же захлопнул ее при виде первозданного хаоса, — похоже, миссис Харрис была так занята внизу, что на все остальное ей просто не хватило времени).
Фред снова спускается по ступенькам. Внизу все как в роскошной рекламе — идеальная вечеринка. Огромная гостиная полна света, цветов, изящно одетых людей. Многие из друзей Розмари красивы, многие знамениты, а некоторые могут похвастаться и тем и другим. Лишь несколько человек слегка портят картину — в настоящей рекламе их ни за что бы не стали снимать. Скажем, коротышка Винни Майнер в одном из своих «костюмов ежихи Тигги Уинкль», как называет их Розмари, — накрахмаленный белый хлопок и пушистая светло-коричневая шерсть, словно мех какой-нибудь зверушки. Фред с изумлением вспоминает, какой грозной она ему казалась всего лишь пару месяцев назад. Теперь он, как и все друзья Розмари, пришел к мысли, что Винни, при всем своем уме и обаянии, по большому счету, комический персонаж, с ее любовью к народным танцам, книжкам для детей и английской старине.
— Винни, здравствуйте. Как у вас дела?
— Спасибо, хорошо. — Винни смотрит на Фреда снизу вверх, задрав голову. — Сколько народу! Я и не предполагала, что будет такое торжество. А у вас как дела? Как ваша книга о Джоне Гее?
— Спасибо, отлично, — увиливает от правдивого ответа Фред.
