Но и эта малюсенькая надежда исчезла: как-то утром, выглянув в окно, Григорий увидел: над лопатинским домом развевался красный флаг.
Сузив глаза, Григорий долго молча стоял у окна. Сначала только сердце стучало: «Опоздал, опоздал…» Потом ему почудилось, что он, Григорий, качается в теплой мыльной воде и вдруг неосторожным движением задел внизу ледяную струю. Колючий, пощипывающий холодок сковывал все тело, мутил голову.
Ветер гнал на улице, крутил у мерзлых ворот жидкую поземку, сдувал с лопатинского дома снежную пыль…
И окатила Григория новая волна отчаянной злобы на Андрея Веселова, на Федора Семенова, на весь мир…
Накинув полушубок, Григорий побежал к Терентию Зеркалову. Больше ему идти было некуда. Долго стучался в двери, дергал ее покрасневшими на морозе руками, пока не услышал за спиной:
— Чего ломишься? — Сзади стоял Терентий. Он вышел через заднюю дверь во двор, а оттуда к Григорию. — Пойдем, — снова коротко сказал Терентий, не дожидаясь ответа Бородина. Повернулся и пошел во двор. Григорий соскочил с крыльца.
Дом Зеркаловых был пуст. В комнатах в беспорядке валялась старая одежда, мешки из-под муки, стулья, пустые сундуки. «Вот оно что! — подумал Григорий. — И Зеркаловы увезли добришко!»
— Вы что же это? А я думал: только Лопатин да поп… — И Григорий обвел руками пустые комнаты.
— Не мешало бы и вам, — ответил Зеркалов. — Лопатина вон грабят, Веселов раздает мужикам все, что не успел вывезти Алексей Ильич.
Григорий только усмехнулся:
— Нас раньше еще… — Он хотел сказать «ограбили», но, заметив, как раздулись тонкие ноздри Терентия, запнулся. — А теперь что же… Сегодня смотрю в окно — флаг…
— Раньше не решались, а теперь вывесили, сволочи, — кивнул головой Терентий. — Революция, говорят, произошла где-то там…
Этого Григорий уже не понимал. Повертев головой, он спросил:
— Так сколько их, этих революций, будет? Ведь, по слухам, была уж одна.
— Я почем знаю! — заорал вдруг Терентий, затряс головой так, словно раз и навсегда решил вытрясти из нее всю перхоть. Однако добавил: — Говорят, то была какая-то буржуйская революция, теперь эта… как ее? Булькающее такое слово… пролетарская.
— Как же теперь, а? Что же будет?
— Раз пришел — выпьем, что ли? — вместо ответа проговорил Терентий. — Батя в отъезде, понимаешь, один я…
Григорий равнодушно посмотрел на стакан самогонки, который подсунул ему Терентий, потом снова обвел глазами пустые комнаты.
— В отъезде? — переспросил он, выпил одним духом самогон и прохрипел: — Сволочи!
Пока Терентий соображал, кого Григорий назвал сволочами — тех, кто вывесил красный флаг, или их, Зеркаловых, Бородин вышел.
… До вечера бродил Григорий по улицам, прислушивался к разговорам. Мимо него мужики несли лопатинское добро — посуду, одежду, зерно. Помедлив, Григорий двинулся к дому лавочника. Навстречу бежали неразлучные Ванька Бутылкин и Гошка Тушков. Гошка тащил узел какой-то одежды, прижимая к животу обеими руками, а Ванька Бутылкин — круглое блюдо, ведро и два ухвата.
— Ухваты-то зачем взяли, черти? — не удержался Григорий от удивленного возгласа.
— А что? Пригодятся, — буркнул Ванька. — А то продадим…
— Ты иди, иди скорей туда, — мотнул Гошка головой назад. — А то все растащут. Черт, побежали, Ванька, а то не успеем больше…
Все двери лопатинского дома были открыты настежь. Оттуда валил пар, беспрерывно выходили люди с узлами, с набитыми чем-то мешками. Много народу толпилось и во дворе. Здесь раздавали чай, сахар, ситец и другие товары, вытаскивая все это прямо из лавки. Некоторые из страха отказывались.
К удивлению Григория, не кто иной, как Федот Артюхин, убеждал:
— Берите, берите, потому — Советская власть. Сейчас повсеместно буржуйское добро простому народу раздается.
Старики позажиточней недружелюбно посматривали на разглагольствующего Федота. Однако вели себя пока осторожно, держались кучкой.
— Может, и нас зачнут трясти после Лопатина? — тревожно смотрел Игнат Исаев на Демьяна Сухова и других стариков.
— Не должно, — ответил ему Демьян Сухов. — Лопатин вечно в кабале народ держал, а я, к примеру, все своим горбом нажил. У меня за всю жизнь работников не было.
— Глядите, глядите, старики… А то, может, правильный пример батюшка Афанасий указал нам, а?
— Да куда мы поедем с родной деревни-то? Куда? — спрашивал Кузьма Разинкин. — Мне, к примеру, некуда… Может, ничего, может, обойдется…
— Ну, ну, глядите сами, — не унимался Игнат Исаев.
Григорий окликнул Федота. Тот вскинул голову, улыбнулся ему, как старому знакомому.
— А, Бородин!.. — И выбрался из толпы. — Здорово, Гришка!
Григорий на приветствие не ответил, хмуро спросил:
— Ты откуда объявился?
— С того света, Григорий, и без пересадки — в Локти. Прострелили ведь мне немцы окаянные легкое на фронте… А потом доктора чуть не замучили. Третьего дня я и прибыл к женке…
Григорий повернулся и пошел прочь, будто только и приходил, чтоб поговорить с Федотом.
Терентий Зеркалов в новом, туго затянутом широким ремнем полушубке с пышными сизоватыми отворотами тоже болтался среди возбужденно шумевшей толпы, сдвинув на затылок шапку, прохаживался во дворе лопатинского дома. Подойдя однажды к Андрею Веселову, спросил, нехорошо усмехаясь:
— Та-ак-с… Грабите?
— Конфискуем кулацкое имущество, — ответил Веселов.
— Ну, ну… — И отошел, посвистывая.
Тихон Ракитин проводил его взглядом, спросил у Андрея:
— Чего он ходит тут? Отец скрылся, а сынок ходит по деревне, высматривает что-то. Не нравится мне это, неспроста. Может, арестовать его? Ведь тоже… элемент.
— Отца-то надо бы, точно. А сына… Приедет Семенов — посоветуемся, — ответил Веселов.
— Может, мы и с Лопатиным неправильно, а? — засомневался Ракитин вдруг. — Может, опечатать бы пока имущество да караул поставить?
— Ну, здесь все по закону, — сказал Веселов. — Постановление Совета было? Было. Вот опоздали только, дали сволочам главное-то добро упрятать.
Прошел день, два, неделя. Возбуждение, вызванное в. народе известием об Октябрьской революции, немножко улеглось. Из города пока никто не ехал. О Семенове тоже ничего не было слышно.
Андрей Веселов, Тихон Ракитин и другие члены Совета теперь допоздна засиживались в лопатинском доме, прикидывая, что же делать дальше.
Часто заходил сюда Федот Артюхин, не снимая шинелишки, грелся у печки. А отогревшись, вступал в разговор:
— Чего нам думать? Власть Советская установилась? Установилась. Теперь — заживем!..
— Так ведь надо как-то… по-другому теперь, — высказал однажды мысль Авдей Калугин.
— Чего по-другому? — вскидывал голову Федот. — Пахать будем весной да сеять на лопатинских, на зеркаловских землях… Вот тебе и заживем!
— Э-э, замолчи тогда… — махал рукой Степан Алабугин. — Вот нам, к примеру, на чем пахать и сеять? Не на чем. И семян нету у нас. Вот и выходит мне продолжение гнуть спину на Бородина.
Степан пошлепал по горячей печке-голландке красными от холода руками и, взглянув на Калугина, закончил:
— Не-ет, Авдей правильно говорит: по-другому надо теперь как-то. А как?
— Семян дадим тебе, Степан. И плуг выделим, — говорил Андрей. — А вот лошадь — тут подумать надо. Нет у нас лошадей, кулачье угнало своих. Но ты не горюй, из положения выйдем. Я думаю так, товарищи… Всем безлошадным отведем землю в одном месте. Зажиточных мужиков обяжем по одной лошади на время сева выделить. Вот и вспашете.
Андрей останавливался, думал.
— Вот так… А может, еще что придумаем. Власть наша теперь. Без пашни не оставим никого, Степан.
* * *
До конца зимы Григорий редко показывался на улице. Зато отец его каждый день бегал «по новости». Возвращаясь, сбрасывал заскорузлый на морозе полушубок, со звоном кидал в угол палку, вытирая слезящиеся глаза, и говорил одно и то же.
— Чего им, сволочам. Жрут лопатинский хлеб.
Затем отец стал приносить более подробные новости: вчера исчез, уехал куда-то Терентий Зеркалов, сегодня состоялось собрание жителей всего села, и беглый Федька Семенов высказывался прямо со стола…
— Какое собрание? О чем? — спросил Григорий.
— А бес их знает! — зло ответил отец. Но, походив из угла в угол, проговорил: — Андрюшка Веселов тоже высказывался: все вы, говорит, должны поддержать Советскую власть.
А недели через три принес откуда-то газету и швырнул ее в лицо Григорию:
— Читай. Сказывают, про то собрание тут напечатано.
Газета называлась «Революционная мысль». Григорий долго рассматривал ее со всех сторон, пока отец не ткнул пальцем в газетный лист:
— Ты здесь читай…
Григорий прочитал заголовок, подчеркнутый тонкой линейкой: «Голоса из деревни». И ниже, крупными буквами: «Крестьяне поддерживают Советскую власть».
