Люсиль удивлялась, почему никто не входил в дом Савролы. Вскоре она поняла причину: у порога был выставлен караул из четырех человек с винтовками. Этот мудрый человек все предусмотрел. Время от времени ее мысли возвращались к трагедии, которая обрушилась на ее жизнь. И тогда в отчаянии она снова падала на диван и старалась забыться. Один раз она задремала на час просто от усталости. Звуки отдаленной стрельбы замерли, и хотя иногда были слышны отдельные выстрелы, в городе царило безмолвие. Проснувшись с неясным предчувствием беды, она снова побежала к окну. Сооружение баррикады было уже закончено, и строители отдыхали, спрятавшись за ней. Их оружие лежало у стены, которая охранялась двумя или тремя часовыми, непрерывно державшими улицу под контролем.
Вскоре раздался стук в дверь, и ее сердце забилось от страха. Она осторожно выглянула из окна. Караульные по-прежнему стояли на своих постах, но к ним присоединился еще один человек. Не получив ответа на стук, он наклонился, что-то засунул под дверь и ушел. Через некоторое время она отважилась спуститься вниз сквозь темноту лестницы. Ей хотелось узнать, что произошло. При свете спички она увидела, что это была записка, адресованная Люсиль. На ней были указаны номера дома и улицы, поскольку в Лаурании, как и в американских городах, все улицы были пронумерованы. Записка от Савролы была написана карандашом. В ней говорилось:
«Город и укрепленные узлы перешли в наши руки, но борьба будет продолжена на рассвете. Ни в коем случае не выходите из дома и никому не показывайтесь».
Битва на рассвете! Она посмотрела на часы — было без четверти пять, и небо уже становилось светлее. Тогда оставалось совсем немного времени! Страх, отчаяние, тревога и ни малейшей жалости, а только негодование по отношению к ее мужу боролись в ее душе. Но казалось, что сонным фигурам, спрятавшимся за баррикадой, были неведомы эти чувства. Они лежали молчаливо и спокойно — усталые люди, у которых не было забот. Но она знала, что приближалось что-то страшное и неумолимое. То, что разбудит их немедленно, и они вздрогнут от ужаса. Ей казалось, словно она смотрела какой-то странный спектакль в театре, где окно напоминало ложу. На минуту она отвернулась от него, когда внезапно прогремел выстрел винтовки на расстоянии около 300 ярдов на улице, ведущей в направлении дворца. Тогда снова послышались грохот стрельбы, зов трубы и крики. Защитники баррикады вскочили в бешеной спешке и схватились за оружие. Снова послышалась стрельба, но они не отвечали на нее. Она не осмеливалась высунуть голову из окна и выяснить, что им мешало стрелять. Они все были в невероятном смятении и держали винтовки над баррикадой. Многие из них говорили отрывистыми короткими фразами. Через минуту толпа мужчин, примерно сто человек, подбежала к стене, и они начали карабкаться через нее. Им помогали другие. По-видимому они были друзьями. И тогда она подумала, что рядом была сооружена и другая баррикада, а та, что была расположена под окном, находилась во втором ряду. Так оно и было на самом деле, и первая была захвачена. Все время продолжалась стрельба из дворца.
Как только убегавшие перепрыгнули через стену, защитники второго ряда начали стрелять. Винтовки, стрелявшие поблизости, звучали намного громче, чем другие виды оружия, и от них исходили невероятно яркие вспышки. Но с каждой минутой становилось все светлее, и она могла разглядеть клубы дыма, взметнувшиеся вверх. Мятежники были вооружены многими видами огнестрельного оружия. Некоторые из них, в чьем распоряжении были старые мушкеты, заряженные с дула, должны были встать и спуститься с баррикады, чтобы использовать свои шомпола. Другие, обладавшие более современными видами оружия, оставались на местах, припав к земле позади своих укрытий, и непрерывно стреляли.
Эта сцена, где двигались крошечные, в перспективе очерченные фигурки, все еще напоминала сцену театра, на которую зрители смотрели с галерки. Она еще не чувствовала панический страх. Еще не произошло ничего страшного, и никому не стало хуже.
Едва она подумала об этом, когда заметила, как с баррикады опускали на землю какую-то фигуру. В ярком утреннем свете можно было ясно разглядеть бледное лицо. В какой-то момент ее охватило какое-то пронзительное чувство жалости. Но она продолжала стоять, потрясенная увиденным. Четверо мужчин уносили раненого. Они несли его за плечи и за ноги, таким образом середина его тела обвисла. Когда они исчезли из ее поля зрения, она снова посмотрела на стену. Были видны еще пятеро раненых. Четырех должны были унести, а пятый опирался на руку друга. Две другие фигуры были убраны с баррикады. Они безжизненно лежали на земле, никому не мешая. По-видимому, никто не замечал их, им просто позволили лежать вблизи ограждений.
Тогда с дальнего конца улицы послышался бой барабанов и надрывный зов трубы. Эти звуки повторялись снова и снова. Мятежники начали стрелять в безумной ярости с невероятной скоростью. Некоторые люди упали. И вдруг шум стрельбы заглушил какой-то странный звук, напоминавший душераздирающий крик, который раздавался все ближе и ближе.
Человек, стоявший не баррикаде, спрыгнул вниз и стал бежать по улице. Тогда пятеро или шестеро других людей немедленно последовали за ним. И все защитники баррикады, за исключением трех человек, поспешно обратились в бегство, испуганные этим нечеловеческим криком, который слышался все ближе и ближе. Несколько человек пытались тащить за собой раненых, к которым прибавилось еще несколько пострадавших. Они стонали от боли и умоляли, чтобы их оставили одних. Она увидела, как один мужчина тащил другого за лодыжку и он ударялся о булыжную дорогу, несмотря на свои мольбы. Три человека, оставшиеся на месте, методично стреляли, расположившись за бруствером. Все это произошло в течение лишь нескольких секунд. И душераздирающий крик становился все ближе и громче. И тогда в одно мгновение солдаты в синих формах, едва уклонившиеся от удара, взобрались на баррикаду и перемахнули через нее. Впереди бежал офицер, совсем еще юноша. Он прыгнул на другую сторону баррикады, воскликнув:
— Вперед! Уничтожим этих подлых трусов!
Трое крепких мужчин пустились в бегство и исчезли, словно камни, смытые разбушевавшимся прибоем. Толпы солдат бросились через баррикаду. Ей было видно, как целые группы солдат толпились вокруг каждого раненого мятежника. Они безжалостно вонзали в них штыки. И тогда это страшное наваждение рассеялось, и чудовищное зрелище казалось нереальным. Она зарыдала и отпрянула от окна, уткнувшись лицом между диванными подушками.
Теперь грохот канонады раздавался отовсюду. Ружейные выстрелы были оглушающими и непрерывными. Особенно мощными казались звуки, доносившиеся с главной дороги, параллельной улице, где жил Саврола. Нечеловеческие крики раненых усиливали шум. Постепенно волна сражений прокатилась мимо дома в направлении здания мэрии. Когда она поняла это, все ее собственные несчастья снова напомнили о себе. Происходила борьба против мятежников. И она подумала о Савроле. И тогда она начала молиться — судорожно молиться, посылая мольбы в бесконечное пространство, надеясь, что они будут услышаны. Она не назвала имя человека, о котором молилась. Но, возможно, всеведущие боги язвительно усмехнулись, догадываясь, что она молилась о победе мятежника, которого она любила, над ее мужем, президентом.
Вскоре от здания мэрии послышался чудовищный грохот. «Пушка», — подумала она, но не осмелилась выглянуть из окна. Страшные зрелища вызывали отвращение, и она уже утратила интерес к ним. Но ей были слышны выстрелы, раздававшиеся все ближе. И тогда она почувствовала странную радость — необъяснимую радость победы в войне, несмотря на все ее ужасы. Послышался топот людей, которые пронеслись мимо дома. Выстрелы прозвучали под окнами. И тогда раздался страшный стук, кто-то колотил наружную дверь. Они пытались ворваться в дом. Она бросилась к двери и заперла ее. Внизу на лестнице послышались несколько выстрелов и треск расколовшегося дерева. Выстрелы отступавших войск снова прогремели мимо дома и обрушились на улицу, ведущую к дворцу. Но она словно ничего не слышала. Другой звук парализовал ее внимание. Это был звук приближающихся шагов. Кто-то поднимался по лестнице. Она затаила дыхание. Повернулась дверная ручка, и тогда незнакомец, убедившись, что дверь была заперта, начал грубо колотить по ней! Люсиль вскрикнула.
Стук прекратился, и она услышала нечеловеческий стон незнакомого человека.
— Ради бога, впустите меня! Я ранен и не имею оружия, — умолял он.
Люсиль прислушалась. Она почувствовала, что за дверью находился только один человек, и если он был ранен, он не мог причинить ей вреда. Снова за дверью послышался стон. Ее охватило чисто человеческое чувство сострадания. Она отперла дверь и осторожно открыла ее.
