Может быть — думал Жуков — все это было большой неудачной шуткой? — он меня разыграл — втянул в свою безумную игру — психушка даром не проходит — я поддался — может быть, он разыграл свой жизненный роман — и когда с моей помощью кончил — или вообще все не так? — генеральская дача сгорела дотла — вместе с мертвым Сисиным — никаких следов — Жуков усмехнулся — мы проезжали брестскую границу — вдоль дороги стояли покосившиеся автомобили мелких торгашей — томились неделями — перепрятывали — жгли костры — в панамах и кепариках— срали в сторонке — кто родил — кто неудачно порезал вены — тренировочные костюмы — разгоряченные — нет — думал медленно Сисин — проезжая все это мимо — нужен полный, исчерпывающий геноцид — вывести с лица Земли — а эти прыщавые? — лучше? — они что, лучше? — деточки бегают — с мячиком — милые — кому-то они дороги — ладушки — Сисин отвернулся — тоже уничтожить — всех — разом — детишек — убить всех — только чем? — чтоб не мучились — он потер лоб — но сперва разберусь с Манькой — проходи, Жуков — проходи, что стоишь? — да — все это мое — заработано литературным трудом — не ожидал? — писать нужно лучше — настенные росписи сталинского периода — медведь с глазами зэка — а трубы? — ты посмотри, что за трубы! — не трубы — стволы берез! — здесь жил генерал — историческая личность — участвовал в поимке Хрущева — в шкафу его фуражка — Жуков примерил на лысину генеральскую фуражку — тебе идет — а погреб — иди сюда! — не погреб, а бункер! — умер-умер — здесь в одиночестве я коротаю свои дни — играю с компьютером в шахматы — целый год сижу и играю с ним в шахматы — пью липовый чай — молчу — стал молчуном — молчальником — монашествую — компьютер, блядь такая, сильно канает! — а это, видишь, девятый вал — я думал сначала, что это горы — но живописец на Новый год приезжал, разъяснил: — девятый вал — требовал водки — бывший генеральский телохранитель — Россия затоварена талантом — позвонила на следующий день сама— грустная — с извинениями — ты ж не ревнивый — мириться хотела — только через наказание — сказал Сисин — какое? — увидишь — он ехал к ней уже отчасти равнодушный — нет, он ехал к ней в мутной злобе — он не мог понять, какой он едет — ну, какое наказание? — спросила — игриво — шутливо — он сидел в кресле и смотрел в монокль на свои ботинки — пришли голландские женщины непонятного возраста и совсем неуклюже принялись копаться в помойке его характера — он шел мимо невзрачного миланского парка — в одних машинах было пусто — в других сидели любовники и целовались — бросались в глаза короткие юбки — Сисину больше нравились пустые машины — тянуло к вегетарианству — Гауди был отстрелянной гильзой — энтузиасты-коротышки бросали куртки на арену — приветствовали тореадора белыми грязными носками — не то чтобы жалко было быка — Хемингуэй хуев — добродушно подумал он — опять откуда-то понаехала Сара — там каждая девка появлялась на сцене со своей кроватью — тужась, выкатывала ее из-за занавески — Сисин за долгое время первый раз развеселился — выпил виски — Сара взяла его за руку: смотри! — старая испанка быстро разделась — схватила сисинского соседа — уволокла на сцену — стащила с него брюки — надела резинку — пососала — положила на пол — залезла на него и оттрахала — публика ржала — он подставной? — с неподдельным интересом спросила Сара — не знаю — сказал Сисин — они улыбнулись друг другу — проехал на коляске хмурый дебил — на какой-то момент Сисин стал патриотом — он думал о том, что пройдет десять лет, и Россия покажет, на что она способна — и он примет участие — тогда все заткнутся — но он знал, что никогда ничего не будет — а если будет — то будет еще противнее — богатая Россия покажет свои гнилые зубы — и он переставал быть патриотом.
От Ирмы осталась бумажка — милый мой! — неприятно начиналась она — Сисин отпел ее в церкви — несмотря на самоубийство и латентное лютеранство — договорившись с отцом Василием — книжником, другом богемы — Сисин стоял со свечой посредине церкви в оливковом кашемировом пиджаке и серой «неприхотливой» рубахе из нью-йоркского Gap’a — все нашли, особенно Никифор, что у него одухотворенное лицо — он похоронил ее, как полагается — на Ваганьковском — неподалеку от Есенина — не хватило рук — подсобил Жуков — в глазах у него блестели слезы — видишь, моя тожевыбросилась — сказал Сисин Жукову — и зачем-то сокрушенно добавил: — в лазурном халате — с какого этажа? — сквозь слезы уточнил Жуков — с третьего — а моя — с пятого — не без гордости сказал Жуков — Крокодил и Бормотуха подставили свои слабенькие плечи — впереди шел, блестя очками, отец Василий — по дороге к воротам Сисин, заблудившись, наткнулся на несвежую могилу — он был Сруль Соломонович — она — Цыпа Давыдовна — они умерли в один год — Жуков! — закричал Сисин — глянь! — Сруль и Цыпа — прочитал неизвестно откуда взявшийся Жуков — они переглянулись — с тех пор Сисин иногда звал Жукова Цыпой — а Жуков иногда звал Сисина Срулем — зато на поминках собрался народ — Сисин накупил гору жратвы — все напились — некоторые переели — отец Василий выступил как тамада — много хороших слов сказал он об Ирме — Бормотуха называла его владыкой— он застеснялся — уединился в туалете на полтора часа — к нему стучались, он не ответил — Крокодил с Бормотухой остались на ночь мыть посуду — где в это время Манька? — в каком году исчезает Ирма? — Сисин едет в Америку — находит Воркуту — в фестивальном Эдинбурге приходит к выводу, что основа жизни — самооправдание — но разочаровавшись в Воркуте — уже в Париже — вот моя переводчица — Сара увидела по-русски мешковатого Сисина — который считал себя сверхъевропейцем — Сисин влюбленно смотрел на Воркуту, выбиваясь из последних сил — Сара была заинтригована — она любила горячие точки и роскошь — она обыкновенная chi-chi [29]— ходили из бара в бар — глубокой ночью, не найдя лучшего места, поцеловались на мосту Александра Третьего — Сисин проснулся как ошпаренный — ранним утром вышел на кухню — мутно блестели плохо вымытые рюмки — скатерть была вся в разводах — Ирма всегда хорошо мыла рюмки.
Бормотуху с Крокодилом он нашел в ванне — она провела под водой двенадцать минут! — заорала Крокодил в лицо Сисину — в мокрой руке у нее был большой круглый будильник — мировой рекорд! — шли телеграмму Гиннессу! — болтались ее грушевидные петербургские груди — Бормотуха, раздвинув черные волосы, скромно кивнула — с укусом на шее — Сисин молча взял будильник и вышел, прикрыв дверь — его голову охватили угрызения совести — в большой нерешительности он заходил по заплеванной квартире — их не заставишь пылесосить — печально подумал он — взял записную книжку — полистал — Валентин оставил ему свой служебный телефон — но он его не находил — еще раз перелистал — Валентина не обнаружилось — он лег на пол посреди комнаты и попытался прийти в то промежуточное состояние, когда его вызывали на связь — никто долго не откликался — Сисин не знал, как это делается — потому что это делалось без его усилий — более того, вопреки его воле — он долго лежал, прислушиваясь к пустоте — в ванной снова началась возня — плеск воды — Сисин медленно погружался во мрак — из мрака он выловил наконец какой-то далекий голос — это был темный голос, сливающийся с темнотой — совсем неразборчивый голос — сделав над собой нечеловеческое усилие, Сисин стал вникать в суть монотонного сообщения — кто-то читал по складам расписание электропоездов на Можайск — восемнадцать двадцать пять — услышал Сисин — Сара страдала — она любила женатого мужчину — она бралась лихо судить об Иране — Эфиопии — Палестине — Турции — получалось если не верно, то складно — но стоило ей приблизиться к Восточной Европе — как она несла дичь — она мечтала проехаться по Транссибирской магистрали и увидеть Кремль — она твердо знала: — шапка, самовар, Достоевский — она гордилась тем, что никогда в жизни не была в «Макдоналдсе» — она воспитана на Достоевском и nouvelle cuisine [30]— Кевин тоже на Достоевском — но он не брезговал и «Макдоналдсом» — они все почему-то не смыслят в России — в Москве Сара съела в «Савойе» борщ — поданный в духе nouvelle cuisine — с пампушками — сделала круглые глаза — поразилась ресторанной дороговизне — белье из рыбьей чешуи — ходит по снегу — толкает его в сугроб — смеется — Сисин устало бредет вдоль всего этого фольклора — она кладет монетки на рельсы — чтобы электричка их раздавила — Сисин решает на ней жениться — Сара блондинка — она лиха — предприимчива — находчива — стремительна — не трусиха, в отличие от Маньки — Сара умница — любит Африку — вообще жизнелюбива — но Сара не любит Запад — она не любит скучный Запад — она не любит Запад, потому что там правило господствует над чувством — неприличие вытеснено в отбросы общества — парадокс заключается в том, что она носится по «третьему миру» в борьбе за ценности Запада — эти ценности она отрицает, отметает, но пропагандирует — Сисин ей сообщил об этом — она не смутилась — или все-таки смутилась — то есть она говорит, что внутри нее пустота — если бы она не писала с позиций западных ценностей, ее бы не посылали, не печатали, не платили, наконец, денег — нет ни одного конфликта, который бы она не посетила — даже те, куда не посылали женщин — непоседа — она повсюду бесстрашно ездила — плакала над сиротами, разоблачала войны, коррупцию местных властей, наркобизнес, хунты, фаллократию, носительниц натуральных мехов, антиэкологические мероприятия — рубила правду-матку — ее специальность: беспощадные интервью — ее любили читать, еще больше смотреть по телевизору — у нее были совсем девичьи веснушки — задор в глазах — Микки-Маус вас съест с потрохами! — предупредила Сара — Сисин хмуро дернул головой — не увлекайтесь вы в вашей России Микки-Маусом! — она бежала из Нью-Йорка в Париж — собрала свои пластинки, кассеты, три тыщи книг — и бежала — не могла жить по соседству с нищетой, лицемерием, безнадежностью — Нью-Йорк для нее был незаживающей кровоточащей раной — Восточный Бруклин! Гарлем! Бронкс! — прижизненным адом для миллионов гниющих заживо людей — отстань — а в это время на Манхэттене, гео графически похожем на говяжью вырезку — Сисин дальше никогда не слушал — он не говорил Саре, кто он на самом деле — она нелепо повела себя в Лурде — ну, раз ты не погиб — сказала она — после того, как Элла Борисовна чуть было не укокошила его в Женеве — проницательная русско-еврейская женщина, маленькая служительница ООН — когда-то в прошлом перемещенное лицо — настрадавшееся — знавшее толк в языках и товарищах с Востока — раскусила Сисина незамедлительно — таких людей не бывает — Элла Борисовна считала Ленина всемирным сумраком и была готова это доказать с помощью фотографий из старых фолиантов по истории РКП(б) — ничего удивительного, что раскусила — она сразу поняла, что Сисин лишит ее как смысла фирна, так и самого фирна — и не только ее — она догадалась, что он замыслил уничтожить юманитэ — что делать? — оповестить ООН? — но ООН такая неэффективная организация! — Элла Борисовна зазвала его на ужин — заехала за ним в гостиницу — повезла к себе домой, затараторила, не замолкая ни на секунду, оглушая Сисина сведениями о Женевском озере, Набокове, чудовищными потоками ооновских идей — он любил кормить школьниц в Монтрэйе конфетами — конфеты таяли у него в карманах — все ноги всегда в шоколаде — плела она о своем родственнике — въезжая в подземный паркинг — он не выносил беременных — по себе помню — от меня его просто физиологически рвало — Элла Борисовна въебалась на ускорении в бетонную стену — хрясь! — всем телом вылетел Сисин навстречу смерти — лобовое стекло хрустнуло — треснуло — но не разбилось — разбил лоб, сломал руку в четырех местах — отлетел назад в кресло — Элле Борисовне следовало бы выбрать другой аппарат — став камикадзе, Элла Борисовна поломалась об руль — очнулась уже в больнице — поедем в Лурд — сказала Сара — там поблагодаришь — Сисин мысленно добавил — но не сказал ничего — во-первых, вышло бы неловко — не к месту — тем не менее они поехали — бросившись к Маньке, уверенный, что она его любит до гроба — не тут-то было — встретившись зимним вечером в ресторане с Манькой, Сисин в полном недоумении узнал, что та посмела полюбить другого — кого же? — догадайся — не знаю — ну, как ты думаешь? — ах, все-таки его! — поморщился он, догадавшись — Сисин стал кивать головой направо и налево — комично изображая разные степени удивления — совсем не по-русски — излишняя смелость оказалась предвестником энтропии — агония слишком медленна — добей! — Сисину было странно, что Манька больше не любит его — в странном состоянии они едут к нему на квартиру — поскольку Ломоносов в Америке и пишет ей красивые письма — она пишет ему — они любят друг друга — они вот-вот поженятся — на кухне она признается ему в дополнительных нежностях к Ломоносову — однако она с ним спит — даже моет — даже воркует над бегемотом — Сисин решает вступить в бой за любовницу — он задет — ему больно — у него разрывается грудь — он разыгрывает целую драму — она его отвлекает — Манька принимает его как родственника — предлагает ему ходить на лыжах, ездить на дачу — быть зоной отдыха — Сисин делает вид, что согласен на такие постотношения, однако хочет большего — наконец, он понимает, что не может без Маньки жить — он яростно борется — никакое человеческое общение не сравнится с хорошей книгой — иногда его охватывали сомнения — все-таки не самой последней сволочью он был — не самой злостной — сомнения охватывали его преимущественно на берегах Средиземноморья — неподалеку от Барселоны, на молу, изображая из себя писателя, он вынул записную книжку — Сара замерла от восторга приобщения к таинству — он ее этим не баловал — писал: — иногда меня все-таки охватывают сомнения — на брегах Средиземноморья — зачем человеки расползлись? — скажите на милость — зачем человеки так бурно, неудачно расплодились? — а хотелось бы знать — в Италии тоже случалось — на границе Европы и Африки — на жарком, ветреном острове пантесков — в его гротах с легкоранимым розовым цветом скал на уровне воды — Сисин стыдливо отводил глаза от природы, снявшей в гроте трусы — присевшей на корточки — из записной книжки спланировал на ботинок листок — написанные почерком Сисина цифры телефона — Сисин всмотрелся в цифры — 924 — сомнений не оставалось — это был служебный телефон Валентина.
