Аравинд Адига - От убийства до убийства

Забравшись в этот день на Маячную гору, перевалив с тележкой через ее гребень, Ченнайя обычного душевного подъема не испытал. «На самом деле я не продвигаюсь вперед», – думал он. Каждый поворот колеса уничтожал его, приближал к распаду. Всякий раз, начиная крутить педали, он проворачивал колесо жизни вспять, толок свои мышцы и ткани в кашицу, из которой они возникли в чреве его матери; упразднял самого себя.

И Ченнайя вдруг замер посреди дороги, в самой гуще движения, ибо ему пришла в голову мысль, простая и ясная: «Так продолжаться не может».

Почему тебе не заняться чем-нибудь другим, не пойти на фабрику, – чем угодно, лишь бы улучшить твое положение?

В конце концов, ты столько лет доставлял на фабрику то одно, то другое – теперь осталось только внутрь попасть.

И на следующий день Ченнайя отправился к фабрике. Он увидел тысячи людей, входивших в нее, и подумал: «Каким же я был остолопом, ведь даже не попытался получить здесь работу».

Ченнайя сел на землю, охранники вопросов ему не задавали, полагая, что он явился за каким-то грузом.

Он прождал до полудня, и тогда в воротах фабрики показался мужчина. Судя по количеству тех, кто сопровождает его, подумал Ченнайя, это большой человек. Он проскочил мимо охранников и плюхнулся на колени:

– Сэр! Я хочу работать.

Мужчина уставился на него. Охранники кинулись оттаскивать Ченнайю, но большой человек сказал:

– У меня две тысячи рабочих, и ни один из них работать не хочет, а этот человек стоит на коленях и вымаливает работу. Вот жизненная позиция, которая необходима нам, чтобы двинуть страну вперед.

И он указал на Ченнайю пальцем:

– Долгосрочного договора ты не получишь. Понимаешь? Работа поденная.

– Все, что скажете, все.

– Какую работу ты можешь исполнять?

– Какую скажете, любую.

– Хорошо, приходи завтра. Сегодня нам разнорабочие не нужны.

– Да, сэр.

Большой человек достал из кармана пачку сигарет, закурил.

– Послушайте, что говорит этот человек, – сказал он своим сопровождающим, когда они, тоже закурив, обступили его.

Ченнайя повторил, что готов на любую работу, на любых условиях и за любую плату.

– Скажи еще раз! – приказал большой человек, и новые люди подошли, чтобы услышать Ченнайю.

В этот вечер он, вернувшись к магазину мистера Ганеша Паи, крикнул возчикам:

– Эй, мудаки, я нашел настоящую работу! Я ухожу отсюда!

Один только тамил и попытался остановить его:

– Ченнайя, может быть, подождешь денек, убедишься, что это и вправду хорошая работа? А тогда и уволишься.

– Не пойдет, я увольняюсь сейчас! – крикнул Ченнайя и ушел.

На следующее утро, еще на рассвете, он появился у ворот фабрики.

– Я хочу видеть большого человека, – сказал он и потряс, чтобы привлечь к себе внимание, прутья ворот. – Он велел мне прийти сегодня.

Охранник оторвался от газеты, которую читал, и смерил Ченнайю злобным взглядом:

– Пшел вон!

– Ты что, не помнишь меня? Я приходил…

– Пшел вон!

Ченнайя остался ждать у ворот; спустя час они открылись, из них выехала машина с затемненными окнами. Ченнайя побежал рядом с ней, стуча в окна: «Сэр! Сэр! Сэр!» Не меньше десяти рук вцепилось в него сзади. Ченнайю повалили на землю и чуток попинали.

Когда он прибрел под вечер к магазину мистера Паи, то увидел ожидавшего его юношу-тамила. И тот сказал:

– Я не говорил боссу о твоем уходе.

В эту ночь другие возчики к Ченнайе не лезли. Один из них даже поставил рядом с ним бутылку вина, наполовину полную.

Дождь лил не переставая. Ченнайя вел под струями тележку, рассекая водный поток, в который превратилась дорога. От дождя его защищал большой, похожий на саван лист белого пластика; Ченнайя привязал его к голове черной тряпкой и смахивал теперь на араба, облаченного в халат с капюшоном.

Для возчиков это было самое опасное время. Дорогу размывало, приходилось тормозить перед рытвинами, чтобы не перевернуть тележку.

Остановившись на одном из перекрестков, он увидел слева от себя моторикшу. Толстого малыша, сидевшего в его тележке, дождь явно веселил, он показал язык своему спутнику, мальчику постарше. Мальчик ответил ему тем же. Игра эта продолжалась, пока водитель моторикши не выбранил мальчишек, сердито поглядывая на Ченнайю.

А того снова мучила боль в шее. «Так продолжаться не может…» – думал он.

С другой стороны дороги к нему подъехал и встал рядом еще один возчик, совсем молодой парень.

– Мне велено доставить груз и побыстрее вернуться, – сообщил он. – Босс сказал, что ждет меня через час.

Он улыбался, а Ченнайе захотелось двинуть ему кулаком в зубы. Господи, сколько же недоумков на свете, думал он, считая про себя до десяти, чтобы успокоиться. Каким счастливым выглядит этот болван, губя себя непосильной работой. Ему хотелось крикнуть: «Ты бабуин! Ты и все остальные! Бабуины!»

Ченнайя опустил голову и вдруг обнаружил, что его тележка не желает трогаться с места.

– У тебя шина спустила! – закричал бабуин. – Остановись!

И, ухмыляясь, покатил дальше.

«Остановись?» – подумал Ченнайя. Ну уж нет. Бабуин – тот остановился бы, но не он. Пригнувшись, он нажал на педали и приказал спустившему колесу:

– Крутись!

И тележка покатила дальше, медленно и шумно, погромыхивая старыми колесами и несмазанной цепью.

Дождь идет, думал той ночью Ченнайя, лежа в тележке под листом пластика, защищавшем его от воды. Значит, прошла половина года. Сейчас, наверное, июнь или июль. И мне скоро исполнится тридцать.

Он немного сдвинул пластик, чтобы облегчить боль в шее. И не поверил своим глазам: даже под таким дождем какой-то мудила запустил змея! Ну да, тот самый мальчишка, у которого черный. Он словно дразнил небеса, молнию: давай, ударь в меня. Ченнайя следил за змеем и скоро забыл о боли.

Утром в проулок зашли двое в хаки, водители моторикш. Зашли, чтобы вымыть руки под краном в конце проулка. Возчики инстинктивно расступались, пропуская мужчин в форме. Пока они мыли руки, Ченнайя услышал их разговор о другом водителе, попавшем в полицию за то, что избил клиента.

– Ну и что? – сказал один из водителей. – И правильно сделал, что избил. Жаль только, не укокошил гада с концами, пока полицейские не сбежались!

Почистив зубы, Ченнайя направился к продавцу лотерейных билетов. За столиком его сидел, весело болтая ногами, совершенно не знакомый Ченнайе юноша.

– А куда подевался прежний продавец?

– Ушел.

– Куда ушел?

– В политику.

И юноша рассказал о том, что произошло с прежним продавцом. Скоро должны состояться выборы в Городской совет, и продавец присоединился к предвыборной кампании кандидата от партии «Бхаратия Джаната». Кандидат почти наверняка победит. А когда он победит, продавец будет сидеть на веранде его дома, и каждому, кто захочет повидаться с политиком, придется сначала отдать бывшему продавцу лотерейных билетов пятьдесят рупий.

– Такова жизнь. Политика – самый быстрый способ разбогатеть, – сказал юноша и пролистал одним большим пальцем пачку цветных билетиков. – Какой возьмете, дяденька? Желтый? Или зеленый?

Ченнайя ушел, не купив никакого.

Почему, думал он в ту ночь, и я не могу стать им – человеком, который идет в политику, чтобы разбогатеть? И, чтобы не забыть к утру об этой мысли, он с вывертом ущипнул себя за лодыжку.

Снова наступило воскресенье. Выходной. Ченнайя проснулся, когда стало слишком уж жарко, неторопливо почистил зубы, посматривая в небо, не летают ли там воздушные змеи. Прочие возчики собирались пойти посмотреть новый храм, открытый Членом Парламента специально для хойка, – с богами хойка и хойка священниками.

– Ты идешь, Ченнайя? – кричали они.

– А что сделал для меня хотя бы один из богов? – крикнул он в ответ, и возчики захихикали, дивясь опрометчивости его слов.

Бабуины, говорил он себе, снова забираясь в тележку. Идут кланяться какой-то статуе в храме, думают, она их богатыми сделает.

Бабуины!

Он полежал немного, прикрыв лицо рукой, но вскоре услышал звон монет.

– Вали сюда, Камала! – крикнул он проститутке, которая уже заняла свое обычное место и теперь поигрывала монетами.

После шестого его насмешливого призыва она рявкнула:

– Сгинь, не то Брата позову!

Упоминание о важной шишке, которой принадлежали в этой части города все бордели, заставило Ченнайю вздохнуть и повернуться на другой бок.

«Может, пришло время жениться?» – подумал он.

Правда, связей со своими родственниками он не поддерживал, да и не хотелось ему жениться на самом-то деле. Ну, наплодит он детей – а что их ждет? Самый бабуинский из всех поступков, какие совершают работяги. Они плодятся, словно говоря, что довольны своей долей и счастливы пополнить новыми людьми мир, который доверил им исполнение этой задачи.

У него же ничего, кроме гнева, не было, а если он женится, то может и гнев потерять.