— У меня в квартире мышь, — сказала она. — А я их не переношу.
— Дайте ей чем-нибудь по голове… сковородкой, — посоветовал он.
— Я не хочу ее убивать. Я хочу, чтобы она ушла, — объяснила женщина.
— И…
— И вы можете мне помочь.
— А что могу сделать я?
— Вы мышей боитесь?
— Нет.
— Ну вот, а я боюсь, так что у вас это лучше получится, верно?
Манни потерся плечом о дверной косяк. Он был бос, подмышки потные, футболка с изображением «Пиксиз» обтягивала отросшее брюшко.
— А просто кошку купить вы не можете?
Она положила ладони на бедра, отчего грудь ее словно сама собой натянула кардиган.
— Послушайте, мне бы очень хотелось спокойно заснуть этой ночью. Вы против этого ничего не имеете?
Звали ее Джи, а может, и Жи — он не расслышал. А жила она прямо под ним. Квартира была почище, чем его — в смысле копоти, — хотя захламлена примерно так же. Туфли, скомканные футболки, смятые колготки валялись повсюду. На покрытом ковром полу стояли пустые чашечки из-под пастели самых разных цветов. Дерьмовенький музыкальный центр устроился на кофейном столике, не в специальной тумбе для аппаратуры, какая найдется в любом приличном жилье, поверх него была навалена груда пластиковых коробочек от компактов — исполнителей этой музыки он не знал. Пара дисков валялась поверх ангорского свитера, отражая свет лампы, упрятанной в абажур из рисовой бумаги. В квартире стоял густой запах индийской кухни.
— Ладно, и где же ваша злоумышленница? — спросил Манни и сжал кулаки, словно приготовляясь к драке.
— Не знаю, — ответила Джи. — Она может быть где угодно.
— Скорее всего, она не дура перекусить, — сказал Манни. — Посмотрим на кухне.
В кухне порядка было побольше, чем в остальной квартире — возможно, Джи уже прибралась в ней, надеясь отвадить грызунью. По всем столам были расставлены баночки с альтернативной едой: травяным чаем, бургулем, тамариндовой пастой, козьим молоком. Если у мыши все дома, она уже перебралась в другую квартиру.
— И что я должен сделать, если мы ее найдем? — спросил Манни.
— Она часто показывается на глаза, — ответила Джи. — На редкость наглое существо.
Они стояли посреди кухни. Негромко гудел холодильник. Прилепленный к дверце морозильника магнитный значок рекомендовал: «ВОЗВЫШАЙ СВОЙ ДУХ КАЖДОДНЕВНО». Рядом с ним красовалась памятка насчет платежей по кредитке и основательно обтрепавшаяся наклейка с портретом Багса Банни.
— Давайте присядем, — сказала Джи. — Мы присядем, тут она и покажется. Вы пить не хотите?
— От пива не отказался бы.
— Я не держу спиртного. Есть апельсиновый сок, «Рибена», козье молоко…
— «Кока»?
— Могу приготовить свежий лимонад — лимоны и сахар. А если хотите шипучки, у меня есть очень вкусная пищевая добавка с витамином Б — в растворимых таблетках. Получается такой коричневый напиток.
Манни вглядывался ей в лицо, пытаясь понять, не на понт ли она его берет? Однако по лицу ничего сказать было нельзя.
— Спасибо, — сказал он, — просто апельсиновый сок. Со льдом. Лед-то у вас найдется?
— Думаю, да.
Она открыла дверцу холодильника и из него, снизу, тут же выскочила мышь.
— Ааааааа! — завопила Джи.
— Аааа! — завопил Манни. Оба подскочили, а мышь прошмыгнула прямо у них под ногами. Манни притопнул по паркету, но то был скорее нервный жест, чем серьезная попытка раздавить зверюгу, удравшую, не понеся урона, в соседнюю комнату.
— Не делайте так! — закричала Джи. — Я же сказала, я не хочу ее убивать!
— Ну, а чего ж вы хотите?…
— Чтобы вы поймали ее, чего же еще?
Он собрался было поспорить, но передумал, сообразив, что раздавить мышь ногой ему все равно духу не хватит. К тому же, баба попалась, похоже, чертовски напористая — еще заставит его потом ковер чистить.
— Ладно, — сказал он. — Найдется у вас пластиковая коробка или банка — с крышкой, знаете, в каких китаёзы еду продают?
Услышав слово «китаёзы», она нахмурилась, однако затребованную им банку отыскала за пару секунд. Банка была прозрачная, чуть пожелтевшая от индийского карри, который в ней когда-то хранился. Джи вручила ему эту банку.
— Спасибо, — поблагодарил он.
— По-моему, вы говорили, что не боитесь мышей, — сказала она.
— Это я от шу… от шурприза, — пояснил Манни. — Готов не был.
— Но я же сказала вам — у меня здесь мышь.
— Я думал… думал, что она уже ушла из квартиры.
Джи смотрела на него как-то странно. Может, заподозрила, что он заподозрил в ней чокнутую, этакую чуму озабоченную, которая зазывает мужиков в квартиру под предлогом ловли мышей.
— Значит, апельсиновый сок? — спросила она.
Оба перешли в гостиную, присели на дрябловатую велюровую кушетку. В одной руке Манни держал банку, в другой стакан с соком. Сок он поспешил выпить быстрее, чем хотелось бы, — чтобы можно было поставить стакан и не выглядеть совсем уж идиотом. Джи устроилась рядом с ним на кушетке. На верхней губе Джи сохранилась пленочка от сделанного на кухне глотка молока, руки ее были свободны. Хотя, на что ей свободные руки? Он постарался, вроде как неумышленно, отодвинуться от нее насколько возможно дальше. Правда, кушетка была маленькая, продавленная посередке, так что тела их разделялись лишь несколькими дюймами.
Она взяла лежавший в гнезде из ангорской шерсти диск, вставила его в плеер. Нажала тонкими пальцами несколько кнопок. Послышался звук старомодной микрософтовской загрузки, «волна», приятный абстрактный звук, к которому пользователи «виндов» успели привыкнуть, — пока не появилась нынешняя неприятная мелодийка. Но звук, воспроизводимый диском, не замирал, а повторялся снова и снова, в одной тональности — точно хор, застрявший на одной ноте, а необходимости дышать не имеющий. Джи протянула ему коробочку от диска. На ней значилось: «ХУ».
— «ХУ», — пробормотал Манни. — Никогда о них не слышал. Электроника?
— Нет тут поют вместе многие люди, может быть сотня. Где-то в Америке, по-моему. Это Звук Звуков.
— Мило, — сказал он. — А больше ничего не происходит?
— Ничего, все так дальше и идет. Просто в это нужно погрузиться.
Манни сгорбился на кушетке, изображая готовность погрузиться. Голоса в динамиках тянули свое: «хууууууууууууууууууууууууууу».
— Откуда у вас это? — спросил он, обшаривая комнату взглядом в поисках мыши.
— Купила, — ответила она. — Это часть моего обучения.
— На массажистку? — и не успев договорить последнее слово, Манни покраснел — вдруг Джи решит, будто он это про сексуальный массаж, ну, как в массажных салонах.
— Нет, у меня обучение духовное.
— Понятно.
— Часть Эканкара, — пояснила она. — Моей религии.
— Понятно.
Они молча сидели бок о бок, а американцы все продолжали петь свое «ху». Квартира у Джи была теплая, уютная, хорошо пахла. Наверное, мыши больше ничего и не нужно. Впрочем, мыши-то как раз нигде и не видно.
В конце концов, Джи сообщила:
— Я иногда вас слышу.
— Да?
— Через потолок.
— Правда?
— Слышу, когда вы сердитесь. Вы кричите: «мать!».
Он снова покраснел:
— Это из-за компьютера. Я играю. И у меня куча проблем с минидампами.
— Минидампами?
Манни поморщился:
— Это… ну… когда возникает серьезная ошибка и… Такая автоматическая штуковина. Система сбрасывает себя в своп-файл, чтобы потом восстановиться. Но иногда… э-э… В общем, это трудно объяснить.
Манни не отрывал взгляда от своих рук, державших пластиковую банку. Странное дело, он мог бы растолковать все намного внятнее, если бы постарался. Не изъясняться, как написанное специалистом руководство для пользователя. Просто, отсутствие в Джи всякой женственности сбивало его с панталыку. Все было так, словно уравнение, которое они составили — два пола, его и ее, сложенные вместе, — могло дать лишь строго определенный разговорный результат. Отрицательное число.
— Все же, не стоит так злиться на машину, — сказала она. — Это же просто груда проводов и печатных плат. А в вас сокрыта душа. Искра Божья.
— Ну да.
Сколько, интересно, придется ждать, пока мышь не соизволит показаться? — подумал он. Чем дольше он здесь проторчит, тем выше вероятность того, что эта ненормальная начнет рассказывать ему о своей дурацкой религии.
— А насчет крысиного яда вы не думали? — спросил он.
— Я же сказала, убивать мышь я не хочу.
— Живая душа, что ли?
— Она может быть человеком, — согласилась Джи, — который совершает духовный путь к божественному.
— А пока что просто сыр поворовывает, так?
Джи улыбнулась. След от козьего молока так и оставался на ее верхней губе. Манни подмывало стереть его — не потому, что это зрелище внушало ему отвращение, просто, ей вряд ли хотелось сидеть вот так, с молоком на физиономии, сама же она след увидеть не может, а Манни стеснялся сказать ей о нем.
