— Да, уж чего хорошего… — сказал Славка. — А мотоцикл — это просто. Садись.
Славка ей показал, куда нажимать, шлем предложил, но Надя от шлема отказалась. И пронеслась вокруг этой горы, и ехала ничего, рулила.
Славка стоял, смотрел. Шлемом помахивал.
А Надя круг этот неровный завершала. Все мимо летело, она и не оглядывалась — летит и летит.
После они присели на камнях.
Слава. Что ты собираешься с этим делать? (Он показал на свалку.)
Надя. Не знаю.
Слава. Ты думаешь, кто-нибудь придет?
Надя. Придут. Ты же пришел.
Слава. Я — другое дело.
Надя. У всех свои дела. Но ты же пришел.
Слава. Чем я могу тебе помочь?
Надя. Да ничем… Пришел, и спасибо… На мотоцикле я покаталась… Славка, Славка… Ты Лизу береги. Вот и все.
Славка ничего не ответил. Он ходил около этой горы, примериваясь, приглядываясь.
Слава. Дело это безнадежное, Надя. Честно.
Надя. Как сказать. По-моему, да. Но переступить через безнадежность можно. И нужно.
Слава. Ты никуда отсюда не уходи.
Надя. А я и не собираюсь. Я подожду, люди должны прийти.
Слава. И ты веришь? Веришь, что придут?
Надя. Ты пришел. Приехал, пригрохотал.
Слава. Не уходи отсюда никуда, я быстро.
Он умчался, вздыбив своего красного коня, а Надя осталась одна. Отошла в сторону, присела на камень какой-то серый.
Облака, облака. Но люди подходили, Не сразу, не вместе, поодиночке, и семьями тоже шли. Собирались люди молча. Сколько их было, сюда пришедших?
Не подсчитать. Как сказал поэт: «Толпы лиц сшибают с ног». Вернее и не скажешь.
Шли люди и шли.
Они окружали постепенно эту гору, холмы эти. И милиция вскоре приехала, но поскольку все было тихо, то милиция не вмешивалась. Только к Наде подошли.
— Вам в обком к десяти утра надо прибыть, — сказал старший лейтенант.
— Не знаю, — сказала Надя. — Вряд ли я смогу. А вот вы, товарищ старший лейтенант, зря сюда приехали.
— Мне приказали, я приехал.
Люди шли и шли, присаживались, завтраки раскрывали — день был субботний, и транзисторы уже где-то играли, хотя было еще сравнительно рано, и гитары. II вокруг этой горы образовалось что-то вроде праздника, вроде поездки за город, пикника, если хотите. Общественное мероприятие, или — так уж получилось — повод, чтобы собраться вместе, и случай такой уж выпал — недалеко идти.
Все разом.
— «Казачок, казачок… Казачок — казачок…» Та-ра, та-ра…
Надя шла между скатертями на субботней траве, на досках, тоже что-то свалили, и транзисторы играли.
Хороши вечера на Оби,
Ты, мой миленький, мне подсоби,
Буду петь и тебя целовать,
Научи на гармошке играть…
Шла мимо. Ее узнавали. Тянули посидеть.
Соловьи, соловьи,
Не тревожьте солдат…
Шла, глаза чуть прикрыв, к дороге.
Все выше и выше; и выше
Стремим мы полет наших птиц…
Все сидели в некотором отдалении от горы, не приближаясь к ней. Пили. Закусывали.
Надя шла мимо всего этого.
Прошла и села на траву.
Музыка вокруг. Вроде бы и праздник.
А люди шли и шли. Садились, пили, пели, отдыхали, глядя на эту свалку.
Все было отдельно: свалка — и люди вокруг.
Надя сидела на траве. Ждала. Чего?
Уже танцы начались около свалки. Под транзисторы. Под гитары. Под хлоп-хлоп и хула-хуп.
Они приехали внезапно: Славка и Лиза. Мотоцикл резко остановился, прямо перед Надей.
— Дашь прокатиться? — сказала Надя, не вставая с травы.
— Только вместе, — сказал Славка. — Лиза, ты погуляй, у нас тут небольшие дела.
— Ладно, — сказала Лиза. — Я погуляю.
Лиза медленно шла среди людей, сидевших на траве, на досках, на газетах.
Транзисторы, стаканы, яблоки, огурцы. И вся команда отца ее покойного была здесь, и звали они ее, но Лиза шла мимо.
— Куда ты меня привез? — спросила Надя, когда Славка остановил мотоцикл на совершенно пустом шоссе, чистом, идеально вымытом дождем, в лужах еще, но сохнущем, с ясным обозначением бетонных плит.
— Надя, — сказал Славка. — Если дело безнадежное, то, как ты сама сказала, надежда всегда есть.
— Ты проще говори, обыкновенными словами, — сказала Надя. — В чем дело, Славка?
— Да все очень просто. Нам нужен бензовоз. Один, а лучше два. Вот по этой дороге они ходят. Вот здесь. Я знаю. По этому шоссе, ясно? Тебе, конечно, это не простят, а люди поймут.
— Ты точно знаешь, что они здесь ходят? Эти бензинные машины? — спросила Надя.
— Да, точно.
— Пусто вокруг, — сказала Надя. — Но это ничего. Я тебе верю, Славка. А что касается — поймут, простят — плевать. Честное слово, меня это совершенно не интересует. Кто чего боится, то с тем и случится, а ничего бояться не надо! Понял?
— Надя, — спросил Славка, — а зачем тебе все это?
Надя сразу не ответила.
День только начинался. Шоссе пустое, деревья, воздух, еще непонятный, легкий воздух — в мае такой бывает.
— А тебе зачем все это? — спросила Надя. — Зачем ты здесь сидишь?
— Не знаю, — сказал Ставка. — Ничего я не знаю. — Он посмотрел на часы. — Вот у нас еще минут десять осталось — на все разговоры.
— Зачем ты Лизу привез? — спросила Надя.
— А куда ее девать? Ты же рано ушла, а она…
— Что она?
— Ну что? — сказал Славка. — Все обыкновенно. Яичницу ей сделай. Чай — ну что еще?
— Славка, ты не покидай ее, — сказала Надя. — Не надо ее покидать. Люби ее… Она не злая, ото так. Не покидай, ладно? У меня программа очень простая: нет ничего вообще, а есть люди живые, и, понимаешь, когда мне говорят — народ, я этого не понимаю. — Надя пошла по бетонке. — Слово какое — народ! А это все не так… Это только сволочи могут за именем этим прятаться! Народ — это ты, Лиза, понимаешь? Население. Вот так.
Они, Славка и Надя, легли на шоссе, на бетонку эту сохнущую. И Надя видела — вплотную, разглядывала подробно — лужа, а в ней небо опрокинуто, небо это, поверхность эта, облака, а еще была шершавость под рукой бетонки, и гром машины приближался.
Шофер, ехавший на бензозаправщике, еще издали увидел два распластанных тела, но лежали они, как живые, — убитые так не лежат.
Один из лежавших даже присел. А девушка лежала, руки раскинув, и в небо смотрела.
Тормозить было надо, и парень затормозил.
— Выходи, — сказал Славка шоферу.
Надя стояла рядом.
— Нет, — сказал парень. — Нет.
Но из кабины он вышел, с этой ручкой, которой машину заводят, — тяжелая ручка.
— Я тебе ничего объяснять не стану. Времени нет, — сказала Надя. — А этой, не очень-то размахивай.
Но шофер, парень этот, пошел на них, и не размахивал он железкой, а держал ее твердо.
Надя стояла, смотрела, как он на нее идет.
Славка рванулся, сбил парня — железку бумерангом запустил.
Парень еще не успел прийти в себя. Он, как во сне, видел красный мотоцикл, свою машину, в которую садятся эти, что на дороге лежали, и машина его — рывком — исчезла.
Славка вел машину, Надя сидела рядом.
— Спасибо, Славка, — сказала Надя.
— Не за что! — весело сказал Славка. — Я люблю тебя, жизнь, что само по себе и не ново! Понимаешь? Я люблю тебя, жизнь — я люблю тебя снова и снова! Эх, Надька, — все прекрасно!
Они подъехали прямо к свалке, вплотную. Там, у бензовоза, шланг есть. Надя взяла его и пошла на эту фантастическую гору.
Подъехали они внезапно, и никто ничего не мог понять — куда она идет, что за собою тянет и что за машина — вдруг.
Надя тянула за собой шланг, и бензин лился на все это — лился, но никто не понимал, что происходит, что сейчас произойдет.
Славка понимал.
Надя тянула шланг этот до самой вершины горы, падала, вставала — она уже сама вся мокрая, в бензине этом.
Вот теперь спички достать. Вот и все.
Повезло — с первой спички все сразу вспыхнуло.
Ярко, весело.
Надя стояла в огне.
Это недолго было, упала она, и к ней не так-то просто было прорваться — пламя охватило все, и те, кто бросился к ней — Славка, Лиза, какие-то незнакомые люди — не успели, не смогли.
…Надя падала, раскинув руки, падала сквозь редкие облака к земле, еще далекой, утренней, с голубыми, желтыми, светло-зелеными квадратами полей, рекой, сверкающим полукругом огибавшей город, еле видимый справа с пестротою крыш, домами…
— …Надежда, я вернусь тогда, — говорила Надя, а не пела, приближаясь к земле, — когда трубач отбой сыграет, когда трубу к губам приблизит и острый локоть отведет…
