Тонкие пальчики Энни в моей руке напряглись, но вопрос в глазах Синди исчез. Впрочем, он тотчас сменился новыми вопросами, но на этот раз они были окрашены сочувствием. Синди могла понять мою боль, ведь она тоже потеряла близкого человека – сестру.
– Извини, – сказал я. – Но я… В общем, Чарли был и остался моим шурином.
Грудь Синди поднялась и опустилась, черты лица снова стали спокойными, расслабленными.
– Мы вместе реставрируем лодки, – добавил я. – А еще мы с Чарли вместе построили этот дом.
Энни вцепилась в мою ладонь и несильно потянула на себя.
– Но ведь он же слепой!
– Да, – ответил я, следя за тем, как на другой стороне ручья мелькает между древесными стволами синий с белым костюм Чарли. – Только ты не говори об этом ему, хорошо?
Энни улыбнулась, кивнула, и мы двинулись дальше, но когда лестница закончилась, она снова спросила:
– Он назвал тебя Портняжкой, да?
Я кивнул и пропустил Энни и Синди на заднее крыльцо. Там я рассказал им историю, как Чарли пытался использовать Резинового Армстронга вместо «тарзанки» и что из этого вышло.
– Что это? – спросила Синди, слегка приподнимая голову и принюхиваясь, словно вдруг уловила какой-то очень приятный запах. – Чем это так хорошо пахнет?
– Тут три варианта. Во-первых, может пахнуть мятой… – Я показал на высокие зеленые растения, которые густо покрывали землю между домом и берегом. – Эмма посадила ее здесь семь лет назад, когда мы только купили этот участок. С тех пор мята разрослась по окрестностям как самый злостный сорняк. С ней ни одна газонокосилка не справится.
Синди и Энни улыбнулись.
– Во-вторых, может пахнуть розовой геранью. Вон она растет в горшке в углу. Она называется так не потому, что у нее розовые цветы, а потому, что она пахнет не геранью, а розами. За этот запах я ее и купил несколько недель назад… в вашем универмаге, между прочим.
Наклонившись, Синди оторвала у герани листок и растерла в руке, потом понюхала пальцы.
– Ну и наконец… – Я показал на открытые окна моей спальни на втором этаже. – Холостяки обычно не отличаются аккуратностью, так что, возможно, это пахнет моими носками… но я от души надеюсь, что ты имела в виду мяту или герань.
Синди снова принюхалась.
– Мята. Это мята, точно!
– Если хочешь, можешь набрать немного, и я заварю нам чай с мятой, – предложил я.
Пока Синди рвала листья мяты, мы с Энни поставили чайник. В ожидании, пока закипит вода, я показывал гостьям дом. Энни сразу же заметила большое количество набросков карандашом и углем и множество масляных полотен, занимавших почти все свободное пространство на стенах, и спросила:
– Ты любишь искусство?
– В общем, да.
– Эти картинки очень красивые.
Я кивнул.
– А кто автор? Он из Нью-Йорка или из Лос-Анджелеса? – поинтересовалась Синди.
– Ни то ни другое. – Я покачал головой. – Все это рисовала моя жена.
Синди ничего не сказала – только сложила руки на груди, как бы замыкаясь в слегка отчужденном молчании, но Энни продолжала с интересом все рассматривать. Я провел их по всем комнатам, за исключением одной – моего кабинета. Дверь в него я постоянно держал запертой; впрочем, я и сам редко заходил туда без крайней необходимости.
На глаза Синди попался один из набросков Эммы – с изображением озера. Она долго его рассматривала, потом сказала:
– Я тоже больше всего люблю раннее утро, после восхода солнца, когда туман над водой начинает медленно таять, закручиваясь, как огромный вихрь. – Она кивнула и снова всмотрелась в рисунок. – Твоя жена была очень талантлива.
На кухне я взял из буфета три стакана и стал наполнять их льдом. Мне в голову пришла еще одна мысль.
– Я не показал вам мастерскую. Хотите взглянуть?
Энни с энтузиазмом кивнула, а Синди разлила чай и вручила каждому по веточке мяты.
Ледяной чай нас освежил и взбодрил, и, отправляясь в мастерскую, мы чувствовали себя отдохнувшими, словно не было многочасовой прогулки по озеру, которая – какой бы приятной она ни была – наверняка отняла у Энни немало сил. В мастерской я сразу включил освещение, нажал клавишу «Воспр.» на CD-проигрывателе, и из колонок зазвучал Моцарт.
– Значит, здесь вы с Чарли работаете? – недоверчиво осведомилась Синди.
Я кивнул.
– Неплохое местечко, не так ли?
– Отличное! – согласилась Энни, разглядывая развешенные на стенах инструменты.
Я объяснил, как мы с Чарли работаем над заказами.
– И он действительно тебе помогает? – снова удивилась Синди.
– Видела бы ты, как он орудует бензопилой! Да Чарли может за десять минут вырезать из бревна медведя… или ангела. За прошедшие годы я тоже кое-чему научился, но по плотницкой части он по-прежнему даст мне сто очков вперед!
– Ты шутишь?!
– Вовсе нет, – сказал я, показывая стальную балку и тали под потолком, с помощью которых можно было поднимать и перемещать громоздкие, тяжелые предметы вроде упомянутого бревна. – У Чарли золотые руки. Из него мог бы выйти отличный хирург, если бы он не предпочитал работать с деревом.
Синди пристально посмотрела на меня и, слегка подавшись вперед, задала вопрос, который не давал ей покоя, наверное, с тех пор как мы виделись у Энни в больнице.
– А ты что, разбираешься в… медицине? – Она хотела сказать «в хирургии», но в последнюю секунду передумала.
Я улыбнулся.
– Когда-то я кое-что читал, но все равно в этой области я дилетант.
Синди с сомнением покачала головой и опять огляделась.
– Здесь так чисто, так хорошо все продумано, да и инструменты лежат очень удобно. Все под рукой, ну просто как… в операционной!
Что я мог ей на это ответить?
Человеческое сердце – весьма примечательный орган. Оно предназначено для того, чтобы двадцать четыре часа в сутки качать по жилам кровь, а его запаса прочности достаточно как минимум для ста двадцати лет бесперебойной работы. Больше того, сердце сокращается и расслабляется совершенно автоматически, рефлекторно, не требуя от человека ни волевых усилий, ни мысленных команд. Оно просто работает, вот и все. Я прочел немало книг о его устройстве и давно пришел к выводу, что если что-то во Вселенной и может служить неоспоримым доказательством существования Творца, то это именно человеческое сердце.
Крайне интересно и то, что, хотя сердце и сокращается около ста тысяч раз в сутки, перекачивая сотни галлонов крови, само оно ее почти не потребляет. Таким образом, сердце можно назвать самым бескорыстным органом человеческого тела. Разумеется, ему тоже нужно питаться – для этого в сердце имеются особые сосуды, доставляющие кислород к его мышечным тканям. Необходимое количество крови поступает в эти сосуды через отходящие от аорты венечные артерии: одна из них питает правую половину сердца, другая – самая крупная, известная также как «артерия внезапной смерти» – левую. Если в левой артерии образуется тромб – в медицине это называется ишемией, – сердце просто останавливается. Впрочем, на ранних стадиях эту болезнь можно приостановить с помощью эндопротеза или шунтирования, когда берут подходящий по размеру сосуд из другой части тела, например – из ноги, и обходят закупоренный участок.
Что такое шунтирование?
Если вам приходилось жить в старом доме, где проложены чугунные канализационные трубы, тогда вам легче представить основной принцип. Вместо того чтобы удалять старые трубы, вы их просто прочищаете (временная мера), а если до места засора не добраться – монтируете новую трубу, которая будет служить сравнительно долго. Подобные операции на сердце давно отработаны, и нередко бывает, что человек выходит из больницы с четырьмя или пятью шунтами и довольно внушительным счетом в кармане – за медобслуживание.
Младенец в материнской утробе дышит кислородом, который вдыхает его мать. Этот живительный газ вместе с другими необходимыми зародышу веществами поступают к нему через пуповину. Таким образом, сердцу будущего ребенка нет необходимости направлять кровь к его собственным легким для газообмена – об этом до поры до времени заботится организм матери. А чтобы предотвратить холостую циркуляцию крови через крошечные, нежные легкие малыша, в его межпредсердной перегородке есть небольшое отверстие. Благодаря этому в период внутриутробного развития кровь к легким младенца почти не поступает, однако вскоре после рождения специальный гормон простогландин вызывает зарастание отверстия. После этого кровь малыша начинает прокачиваться через легкие, где она обогащается кислородом и снова возвращается в сердце – совсем как у взрослых. Но бывает, что в силу различных причин отверстие между предсердиями не зарастает полностью. Эта болезнь называется дефектом межпредсердной перегородки.
