— Леди Амберсфорд? Такого просто не может быть! — воскликнул поверенный в делах.
— Что касается меня… — начал Ронни.
— Этого не может быть!
Поверенный в делах говорил категоричным тоном. Затем, смягчив голос, добавил:
— Вы можете себе представить лицо патрона, когда он вернется и узнает, что мы не нашли ничего лучшего во время его отпуска, как позволить арестовать леди Амберсфорд?..
— Ну, речь пока еще не идет об аресте, — заметил Ронни.
— Нужно сделать так, чтобы даже имя ее не произносилось. Я уже вижу итальянские газеты с заголовками. При нашей позиции в вопросе об итальянских колониях. Они этому делу посвятили бы никак не менее трех колонок, да еще на первой полосе. Им только дай повод.
— Но жалобу пока никто не подавал. Это потерянный чек.
— Потерянный, вполне возможно. Но тот, кто нашел его, подделал подпись этой… этой Уотсон. А подделка — это подделка, мой дорогой.
Чек лежал тут же, на большом письменном столе из красного дерева. А на маленьком круглом столике на террасе одного кафе на площади лежал портфель из желтой кожи. Форстетнер приоткрывал его, и можно было разглядеть в нем пачки зеленых банкнотов, пачки розовых банкнотов. Как маленькие кирпичики. Твердые, плотно набитые. Чек бледно-зеленого цвета. Банкноты — бледно-розовые. Владелец виллы смотрел на них.
— Здесь четырнадцать миллионов, — задумчиво проговорил Форстетнер.
Светило солнце. Вокруг них кишела площадь. Длинная голова Boca и маленькое личико Мейджори под шляпой южноамериканского пеона, Адольфини позади своего носа, сидевший с грустным видом, но зато с коралловым ожерельем на шее.
И вдруг, откинувшись на стуле и уронив обе руки, как человек, который сдается на милость своей чересчур тяжелой судьбы, владелец виллы произнес:
— Я согласен. Вилла ваша.
— Наконец-то, — проворчал Форстетнер.
— Браво! — воскликнул Рамполло.
И его пылкий взгляд запорхал, как птица, от владельца к Форстетнеру и обратно. За соседними столиками пробежал шумок. Ивонна Сан-Джованни пожала плечами.
— Мы, значит, окончательно договорились? — спросил Форстетнер.
Владелец виллы, похоже, лишился последних сил и смог только кивнуть. Форстетнер положил руку на портфель и толкнул его к нему.
— Держите, — сказал он. — Он ваш.
Владелец виллы, подняв руку, положил ее на портфель. Шумок за соседними столиками смолк. Леди Амберсфорд захлопала ресницами. А из толпы на площади раздался испуганный голос:
— Сначала посчитай!
Владелец пожал плечами.
— Вам дать расписку?
— Здесь достаточно свидетелей, — насмешливо сказал Форстетнер. — А купчую пусть мне привезут на виллу Сатриано.
— Будет сделано без промедления.
— Да нет же, — продолжал поверенный в делах спокойно. — Попытайтесь меня понять. Воровство это или подлог — мне безразлично. Велено одно: нужно, чтобы ни посольство, ни леди Амберсфорд не были замешаны в эту историю. Я уверен, шеф одобрит такое решение. К тому же, — в его голосе зазвучали деловые ноты, — вроде бы до сих пор честность леди Амберсфорд не вызывала никаких сомнений. Сделайте так: поезжайте на Капри к этой госпоже Уотсон. Вы ей возместите ее сто пятьдесят тысяч лир. Она даст вам письмо для банка, где будет сказано, что дело улажено, что вышло недоразумение. Банк не будет настаивать на расследовании. После этого вы пойдете к леди Амберсфорд и возьмете у нее то, что удастся. Что-то должно остаться. А разницу мы попытаемся…
— О! Нет! — возразил Ронни. — Разницу я беру на себя.
Белесое и немного рыхлое лицо Ронни приняло, наконец, энергичное выражение.
— Как вам будет угодно, — произнес поверенный в делах с заметным облегчением. — Но только все это нужно сделать быстро.
— Сегодня я уже опоздал на пароход, который отходит после обеда. Но завтра утром я буду там, как штык.
Владелец виллы встал, взял портфель.
— Ну вот, все, значит, улажено.
Было, однако, видно: он несколько расстроен тем, что дело завершилось так быстро.
— Все, — произнес Форстетнер.
Владелец вздохнул.
— Идемте! — сказал он.
— Я вас провожу, — предложил Рамполло.
Он подмигнул, и от морщинки к морщинке гримаса пробежала по всему его лицу.
— Так будет надежнее!
Форстетнер тоже встал и взял Андрасси за руку.
— Дело в том, что госпожа Сатриано поручила мне…
— Хорошо, — сказал Форстетнер. — Идите. А я пошел домой.
Андрасси направился вниз по тихой улочке, по одной из тех улочек, где чувствуешь себя легко, словно вода, вытекающая из ванны.
— О! Форстетнер! — воскликнула Мейджори, догоняя старика.
— Дуглас! Дуглас! Для вас, Мейджори, я хочу быть только Дугласом.
— Дуглас, — послушно повторила она. — Вы возвращаетесь на виллу? Я пройдусь с вами. Мне нужно с вами поговорить.
— Вы не могли бы доставить мне большего удовольствия. Вот только…
Форстетнер опять начал жеманничать.
— … наш друг Вос не будет ревновать?
Под желтой шляпой Мейджори мелькнула рассеянная улыбка.
— Я подумала… — с колебанием в голосе произнесла она.
Они проходили мимо рядов автомобилей и такси, направляясь к улице, которая спускается к Малому Взморью. Трость Форстетнера сухо постукивала по асфальту. Тик-тик-тик.
— Я подумала…
Им пришлось посторониться и пропустить сигналившую сзади них машину.
— Вы знаете, — вновь начала Мейджори с удрученным, страдающим выражением на лице, — вы знаете, что мой арендный договор на вилле, которая теперь ваша, действителен еще почти месяц.
— Знаю, — сказал Форстетнер.
— Наверное, вам это неприятно…
— Неприятно? Иметь в качестве квартиросъемщицы самую красивую женщину на острове? Одну из королев Нью-Йорка? Напротив, это для меня привилегия.
Несмотря на столько комплиментов, Мейджори не улыбалась. Выражение лица под черными очками, закрывавшими половину ее лица, оставалось беспокойным.
— Наверное, вам это неприятно, — начала она опять, словно не слышала Форстетнера. — И вот я подумала… Поскольку вилла ваша… Я могла бы покинуть ее…
Она резко повернула голову к Форстетнеру. Но тот молчал.
— Я могла бы покинуть ее немедленно, — продолжала Мейджори.
Кто-то окликнул ее из проехавшего мимо автомобиля, набитого людьми. Но она, похоже, даже не заметила.
— В сущности, я бы пересдала ее вам на остаток месяца, — произнесла она быстро и с немного большей уверенностью в голосе.
— А! Пересдать… — произнес Форст, вроде бы, наконец, понимая, к чему она клонит.
— Да. Вы бы вернули мне деньги, которые я заплатила.
Она попыталась произнести эти слова как можно более веселее. Но беспокойство на ее лице осталось. Какое — то странноватое беспокойство. Как будто в это же самое время она думала о чем-то другом.
— Я уже дал вам пятьдесят тысяч лир… — напомнил Форстетнер. Голос его звучал не очень громко и не очень тихо.
Еще один автомобиль заставил их посторониться и прижаться к небольшой стене.
— О! Эти автомобили! Эти автомобили, — проговорила Мейджори.
Навстречу им попалась госпожа Бракконе.
— Здравствуйте, — быстро сказала Мейджори, отворачиваясь.
Затем, обращаясь к Форстетнеру:
— Я прекрасно помню, пятьдесят тысяч вы мне уже дали. Вам осталось бы только дать мне еще пятьдесят тысяч…
— Хе! — запротестовал Форстетнер.
— Это вполне разумная цена, — заметила она. — В разгар сезона эта вилла сдается за сто пятьдесят тысяч лир.
— Так вы покидаете нас! Из-за меня! — воскликнул Форстетнер. Голос его снова стал слащавым. — На Капри мне бы этого не простили, Мейджори.
— Нет, — возразила она, — я поселилась бы в отеле.
— Я выглядел бы дикарем.
Форстетнер манерно помахивал рукой, свободной от трости.
А владелец виллы в этот момент зашел на свою бывшую виллу.
— Я приглашаю вас сегодня вечером зайти к нам поужинать, — предложил Рамполло. — Отпраздновать сделку.
— С удовольствием.
— Мы организуем маленькую, скромную трапезу.
Потом он робко добавил:
— Вы не забудете о моей премии?
— Давайте уладим это сейчас же, — сказал владелец виллы.
И открыл портфель.
— Ну, так что, ушел, наконец, портфель? — спросила Сандра.
Андрасси посмотрел на нее удивленно.
— Разумеется, — подтвердил он.
Они сидели под оливковым деревом. Перед ними, внизу, простиралось море.
— Где он, интересно, теперь? В комнате владельца? На вилле у Мейджори Уотсон?
— Скорее всего, — сказал Андрасси. — А что? Почему ты спрашиваешь?
— Да так, — ответила она. — Просто очень забавно. Так много денег. Сколько людей они могли бы сделать счастливыми.
Она сидела, обхватив руками колени и прижавшись к ним щекой, к своим таким свежим и таким гладким коленям. Взгляд ее был устремлен в пространство.
