Лера думал недолго, секунды три.
– Тут ресторанчик есть… Китайский… – И бровь наверх. – Я договорюсь.
Три дня не было связи, и я жила, как растение, – плаваю и сплю. Я сидела в воде до посинения, изматывала себя, чтобы упасть в постель мертвой и ни о чем не думать. А когда загорела, решила немножко развлечься с отельным фотографом. Он был турок, поэтому я согласилась на сессию.
Это было вечером. Дождь прошел, ветер стих, солнце уже село, на улице включили фонари. Народ гулял по барам, гудел под местный клубнячок. И какой-то Тагил закричал со столика:
– Связь! Связь дали!
А мы снимались у водопада. Брызги там считались спецэффектом. Я скинула майку – турок навел объектив, это меня отвлекало. Я не сразу услышала, как мой телефон зазвенел эсэмэски. Я открывала входящие. Сначала смеялась, читала сразу по два, одно от Леры, другое от мужа. Так… ерунда, пьяные проклятья.
– Россия! Израиль! Вместе! Ба-бах! – Сначала меня смешили все эти мужские упреки, которые прилетели ко мне с опозданием на два дня.
Это от мужа: «Ну что, шалава, в Израиле ебут лучше?». А это от Леры: «Ну что, сука, в Египте ебут лучше?».
Они почти дословно повторяли друг друга. «Как я тебя ждал, а ты променяла меня на арабов», «Как я тебя любил, а ты променяла меня на еврея», «Я тебе верил, а ты всю жизнь мне врала», «Я думал только о тебе, а ты меня обманула…»
– Они что там, вместе, что ли, пьют? – турок ложился на газон, подбирал новый ракурс.
– «У меня после тебя ни на одну бабу не вставал…»
– Это от кого?
– Не знаю… От Леры, наверно?.. – Я проверила номер: – Нет! От мужа. Ну надо же…
Я повернулась спиной в кадр, турок увидел синяки и покачал головой.
– Хочешь, уберу потом? В фотошопе?
– Не надо… – Я поднимала руки повыше, чтоб талию было видно. – Пусть. Это у нас такое русское секси.
– Почему ты ему изменила? – он спросил.
– Ты что! – Я обиделась даже. – Я не изменяла! – говорю и живот втягиваю. – Смотри, чтоб я худенькая была. А то меня из дома выгонят.
Когда я не вышла на связь, и Лера, и муж мой пили водку в сауне у Ашота. Да, оба в сауне и оба у Ашота. В каждом городе есть свой Ашот и сауна при нем. У бассейна строились проститутки, девочки ждали, кого выберут. Но настроение было не то. Они махнули девкам, чтоб уходили. Оттуда, из сауны, муж мне отправил: «Радуйся, сука, сгубила ты мою жизнь!». Лера, конечно, уточнился: «Молодец, девочка, ты сделала меня импотентом за эти дни».
Фотограф навел ближний план. Затвор щелкал быстро, турок ловил глаза, в тот момент, когда я читала последнее, утреннее, трезвое, эсэмэс от мужа: «Твоя Анечка сдала тебя с потрохами. Я знаю, ты тогда была в Ашдоде. А я почти поверил, что это был только вирт. Ты опять наврала мне. Все, это развод».
Муж все знает, это я поняла. А на что я надеялась? Что он не полезет в мою почту? Или не станет читать мои чаты? Мне кажется, я специально оставила ему свой комп. Я хотела… Да! Я хотела, чтобы муж все узнал.
У меня спина замерзла. Я легла на траву, а затвор щелкал и щелкал. Этот турок хорошо работал, не просил улыбаться. Он сделал мои лучшие фото, но я их не люблю.
Я начала задыхаться, мне было так больно где-то под ребрами, как будто меня зажали дверью. Я дергалась от звяканья, с которым приходили sms.
Лера увидел, что я снова в Сети, и начал опять: «Хорошо тебе с арабами, девочка моя?». Я скинула ему: «Все! У меня развод! Не ори на меня! Ты доволен теперь?». Он решил успокоить: «Не волнуйся, маленькая. Какой развод? Это блеф. Он что, больной, у тебя двое детей, и все потерять». Но муж до этого сообщил: «Дети останутся со мной, не будем мешать твоей ебле».
Я читала все это на бегу, не глядя под ноги. И мне казалось, что все люстры этого зала падают на мою голову.
У бара я сбила тетку. На ней было жуткое платье с принтом под зебру.
– Ска-ко-ва-я лошадь! – Это она мне еще и говорит.
Я пошла на ресепшен заплатить за обратный билет.
В фойе появилась странная делегация, человек тридцать. Люди, измученные и одичавшие, проходили через звенелку главного входа и сразу разбегались по туалетам. Оттуда они кидались на штурм ресторана. Небритые парни в арафатках рычали: «Едаааааааа!». Это была группа из нашего отеля, застрявшая в горах. Две девушки подбежали ко мне и подобострастно заглянули в глаза.
– Ду ю спик инглиш? – спрашивают.
– Ес, – отвечаю важно, – оф косс.
– Вы русская! – они засмеялись. – Классно! А мы из Иерусалима! С автобуса!
– Дорогу починили? – я спросила, хотя для меня это было уже не важно.
– Починили! – Девчонки сложили руки для молитвы и посмотрели вверх, на бронзовые люстры. – Какое счастье! Мы в отеле!
По Первому каналу начались новости. Все закричали: «Ура! Россия!» – и врубили погромче. Показывали репортаж про автобусы с русскими туристами, которые застряли на перевале между Шармом и Таба. «Двое арабов погибли, среди российских граждан жертв нет, посольство и туроператоры гарантируют… Все необходимые спасательные операции проводятся… Разрушенные перекрытия аэропорта восстановлены… Завтра утром в Россию вылетает первый чартер…» И я решила улететь домой этим ранним рейсом.
– Мне домой надо срочно! – Я вскочила.
Да, я хотела в дом свой с мороза ворваться, младшего своего на руки схватить, и чтобы старший резался в Сети, и чтоб орал из спальни: «Мам! Чайку!», и чтоб машинку стиральную было слышно, и чтоб собаки стучали когтями по паркету, и чтобы муж… не очень…
На диване у плазмы собралась вся компания. На столе лежала тушка копченого осетра. Дагестан решил подкормить девчонок.
– Каспийская осетрина! Сами ловили, сами коптили. Скушай! – Командир отрезал мне плавничок. – Это самое вкусное местечко.
Анечка вытирала салфетками жирные ручки. Боялась испачкать новое платье. Я на нее смотрела и все ждала – сейчас она мне что-нибудь интересное расскажет, но Анечка молчала.
– Сядь… Что ты носишься? – Она взяла меня за руку. – Что ты бесишься?
– Я не могу сидеть!
– Закажем хамам, сходим на массаж…
– Какой хамам? – я на нее заорала. – У меня развод! Что ты мужу моему сказала? Когда успела? Говори!
– Ничего! – Она заревела. – Он сам тебя вычислил!
– Что он знает? – Я хотела схватить ее за плечи и затрясти, как куклу, но не схватила, не смогла схватить свою Анечку, только сжимала пальцы в кулак и орала: – Что он знает? Говори!
– Все! – Она вскочила с дивана. – Он все знает! Давно! Ира! Какая ты счастливая дура! Ты даже не понимаешь, какой у тебя умный муж!
– Не твое дело! – я на нее зарычала.
– А этому еврею ты не нужна! – Анечка так умненько, сквозь слезы улыбнулась. – Не нужна!
– Молчи! – Я сама чуть не заревела. – Молчи! Молчи!
– Ты – дура! – Аня решила добить меня своей правдой. – Ира! Ты что, не понимаешь? Твой Лера – хитрый, осторожный дяденька! Он сидит на своей жопе и ждет, когда ему принесут секс на подносе! Ты ему не нужна!
– Тихо! – Я вздохнула глубоко-глубоко. – Тихо. Успокойся. Я знаю.
– А зачем тогда все? – Анечка села и вытерла слезы. – Объясни!
– Он мне нужен, – я ей сказала. – Лера мне нужен. Понятно?
…Наверно, у меня была температура. Скорее всего. Я не сводила картинку, лица расплывались, и все голоса, все слова стучали как гирьки мне по мозгам. На моем плече блестели серебряные черепушки, и непричесанный человек мне говорил:
– Сердечко мое! Какой развод?! Сейчас соскучится, приедешь – обрадуется, потом потерпишь немножко – и все…
Толстая тетка в платье под зебру грозила коротким толстым пальцем:
– Нет, милочка! Не думай, что тебе все с рук сойдет! – Она широко раскрывала накрашенный рот и глотала воздух. – Ты знаешь, как мужиков замыкает, когда баба изменила?
Дагестанский командир смотрел прямо и говорил одними губами:
– Красивая, слушай меня… Все будет у тебя хорошо и с мужем, и с еврейчиком твоим…
Брюнетка зловеще щурилась и по-змеиному вытягивала язык:
– А знаешь, когда начнется самое страшное?
– Когда? – хлопала ресницами толстушка в сарафане с клубничками.
– Самое страшное – не суд, не скандалы, не истерики… Это даже весело. Самое страшное начнется потом. Ты придешь вечером домой – а там ти-ши-на!
Тишина! Раньше я боялась тишины! Я представила снег, и дом свой пустой, и рев истребителей – и опять побежала.
У кассы сидел все тот же араб с липкими глазами и пушистым брюшком. Я положила на прилавок телефон, двадцать евро и упала на диван.
– Ну что? – он улыбнулся. – Как Россия? Как Израиль? Как любовь?
– Все, – я сказала. – Конец любви. Из дома выгоняют.
– Нет. – Он важно надул губы и потер монеткой защитный слой. – Такую никто не выгонит…
Мой телефон звякнул у него в руке. Он передал, и я прочитала: «Ты хоть понимаешь, что ты убила меня, шалава, меня нет, я мертвый».
А что я могла сделать? Что ответить? Я была скручена расстоянием, как смирительной рубашкой. Подскочила к вешалке с детским майками.
