– Мне тоже изменила невеста… – сказал араб. – С моим другом…
– Да? – Я дергала майки одну за другой. – И что с ней сделали?
– Ничего… Мы отменили свадьбу.
– Невеста – не в счет, – говорю.
– Почему? – он обиделся. – Мне было больно.
– Потому что нет детей! – Я потрясла майками у него перед носом.
– Да. – Он сложил все в стопочку. – И что ты будешь делать?
Что делать? Что делать? Я шарила глазами по полкам, как будто в сувенирном магазине можно что-то найти от смерти, от тихой безмолвной смерти в русских снегах.
На полке с мужскими сандалиями я заметила шлепанцы. Местный хенд-мейд, черные с тонкими ремешками на медных заклепках. Нормальные шлепанцы, мне понравились.
– Есть сорок третий размер? – я спросила.
Араб подал мне коробку. И я смотрела. Да, жизнь моя к чертям летела, а я рассматривала шлепанцы, прикидывала, подойдут – не подойдут. Спросила, сколько стоят.
– Сто евро, – загнул араб.
– Сто – плохо, – сказала я машинально. – Пятьдесят – хорошо.
А сама уже носом в телефон, даже рожу сделала собачью, когда печатала мужу: «А я тебе шлепанцы купила из верблюжьей кожи». Стою и жду, что он ответит, на араба смотрю. И араб ждет, ждет, когда sms у меня звякнет.
«Отдай еврею, – муж сказал. – Мне рогов достаточно». Я улыбнулась:
– Шутит.
И араб закивал:
– Шутит, значит, будет все ОК.
Муж тоже улыбнулся и прислал вдогонку: «А хочешь – я сейчас посажу детей в машину – и с моста. Как тебе после этого оргазмов захочется».
И Лерочка влез в этот скандал: «Не молчи, маленькая, я за тебя волнуюсь». Но я молчала. Верблюды, фараоны и сфинксы поплыли у меня перед глазами. Я села на диван. Из соседнего зала потянуло сладким, знакомым. Я узнала – кокос.
Я уставилась на стеллаж с женскими сумками. Меня слегка перекосило, я терпеть не могу китайский левак. Я там разглядела, в куче хлама, местную кожу, тисненную верблюдами, взяла ее с полки, хотела открыть и швырнула на пол.
Я устала! Нервы сдали! Я не знаю! Не понимаю! Почему меня можно убивать? За что? Кому я отрезала яйца? Кому я залезла в карман? Кто разрешил кидать в меня камни? Самцы! Что у них есть? Хуй и деньги! В этом их власть. Заберите! Мне не нужно! Я ошиблась. Я искала не это.
Араб собирал мое барахло и все время повторял: «Успокойся, успокойся». А я успокоилась. Да! Я в порядке. «Маленькая моя, успокойся», – и я успокоилась.
Из соседнего зала выскочил арабчонок с длинными баками. Он сунул мне в лицо пахучую склянку. И запрыгал:
– Принцесса! Вот это тебе очень нужно! Афродизиак! Приедешь домой. Мужчина будет целовать…
– Ага, – я усмехнулась.
– Намажешь тут… – И лапы тянет мне на шею.
– На себе показывай! – Я хлопнула его по ручонке.
Он сделал мне чмок, задрал свою майку и капнул маслом на темный сосок.
Я отодвинула красную портьеру. Это оттуда тянуло дешевым кокосовым маслом, там продавали пахучую ерунду. Горели электрические свечи, и от потолка до пола блестели стекляшки с духами. На низких пуфиках сидели две блондиночки, арабы их активно охмуряли в полумраке. Они растирали принцессам шейки. Арабы делали это умело, длинными смуглыми пальцами забегали на белую грудь и джинсами терлись по голым спинкам. Девочки тащились, слегка офигевая. В России их так еще никто не лапал.
– Это уже секс, – я погрозила массажисту пальцем.
Он оскалился, джинсы на нем разрывались.
Я увидела ноутбук, там висела чья-то страница на фейсбуке. И я решила еще немножко повеселиться. Села на диван, закинула ножку на ножку и стала выгружать в Сеть свои новые фото. Я выбирала кадры. Мальчики свистели, тянули лапки, приставали с чаем, с кальяном, с фотиком, но меня это не раздражало. Я лупила их по лбу своей сумкой, и они ржали всем стадом.
А что делать? Чем могла – тем и защищалась. Были у меня красивые картинки – я их и выставила перед мужем, как щит. Он увидел. И прислал мне свой коммент: «Молодец. Хорошие фотки. Ты научилась мной манипулировать». А я похвалилась на весь бордель:
– Заценил!
Арабы улюлюкали, я встала. Пришел тот момент, когда нужно сматывать удочки. Липкий, с пушистым пузом, улыбнулся и сказал человеческим голосом:
– Молодец… Ты очень хорошо выглядишь и не показываешь, что творится у тебя в сердце.
Но потом, конечно, опять нагнулся в сиськи и шепнул по-обезьяньи:
– Скажи честно, они настоящие?
– Да. – Я расправила спинку и всем торжественно объявила: – Они настоящие!
– Но как? Что вы там в России едите?
– Два сына у меня, – говорю и челюсть вперед. – Понятно?
Лера в тот вечер работал в своем ресторане. Он артистично улыбнулся в зал и вышел на кухню. Стучали ножи. Шипело масло. «Рустам, скоро?» – кричали повара. Лерочка стоял под кондюком и печатал: «Успокойся, маленькая, все будет хорошо, я тебя люблю, верь мне». А я успокоилась! Я вздохнула и отправила в Россию: «Успокойся, все будет хорошо, я тебя люблю, верь мне».
А все и было хорошо. Только не сразу. Весь февраль нас душили бесы. Меня и моего мужа. Он просыпался среди ночи и включал свет. Ему казалось, что в нашей комнате полно незримых черных тварей. Он говорил, что это я их пустила в наш дом. Он построил для меня дом, а я запустила в него бесов. Он хватал меня за горло, начиналось: «Говори, сука, как он тебя трахал?». Когда он меня душил, у него сразу вставал. После оргазма он сразу засыпал, его кошмары приходили ко мне. Стая бесов кружила надо мной до утра, и все время какая-то окровавленная жирная туша заплывала в спальню, скалилась редкими большими зубами и гундела под нос: «Соси, соси, соси».
Утром муж уходил на работу, я отвозила детей по школам и спускалась в подвал. Ничего я там не писала! Я обещала – никаких писулек. Я просто ложилась носом в гранит и лежала в слезах как труп.
А потом я устала. Захотела спать. Однажды ночью, когда муж схватил меня за горло, я его стукнула рукой по лицу. Он обиделся. Это Леру можно лупить по роже, а его нельзя. Он пошел вниз, одеваться. А как я его могла отпустить? Одного ночью в мороз пьяного? По ночам у нас было минус тридцать. Я не пускала. Висела на нем, на коленках как дура валялась, кричала ему: «Подожди! Я тебе такси вызову!».
Он поднял глаза на вешалку, я нашла ему шапку. Помогала одеться. Куртку ему застегивала. И карман, где деньги, на кнопку. У него была пачка денег. Он разломил ее, половину мне оставил, половину назад в карман положил. Я застегнула, чтобы не потерял. Ненормальная, я за ним по снегу бежала. Догнала его. Схватила за плечо. А он сначала взял меня под руку, и мы вместе прошли несколько шагов, а потом опять оттолкнул. Посмотрел на меня очень плохо, красными дикими глазами. Убить, наверно, хотел. Но за что? За что меня убивать?
Я оставила его на дороге. Такси на стоянке не было. Асфальт под фонарями блестел.
Он шел пешком. Без шарфа. Я не успела намотать.
А вот потом было все хорошо. Через несколько дней он вернулся. Сказал: «Прости меня, я страшная свинья». И я простила. Имела право. Потому что я знаю точно, и он это тоже всегда знал: у женщин не бывает грехов, все гадости делают мужчины.
Я вернулась из Египта рано утром. В Москве было минус двадцать пять. Когда двери аэропорта открылись, я не смогла выйти на улицу. С первого раза не получилось, у меня под дубленкой ничего не было кроме майки. Сунула нос – и назад. Как в прорубь, честное слово. Я открыла чемодан и натянула все, что было, и шарф на ушки намотала.
Все равно было холодно, на стоянке я попрыгала как зайчик возле своей заледеневшей машины. Сапоги на снегу хрустели, как я быстро отвыкла от этого хруста. Что я там пробежала до машины? А спина насквозь промерзла, и пальцы кололо до боли. Я корчилась в салоне и мечтала о борще. Ничего не надо мне, ни страстей, ни книжек – борща мне горячего со сметаной, пять капель водки к нему, с грибочком и с перцем. Всю дорогу я думала только об этом. Точнее, ни о чем. Я это умею. Очечки на нос, «Ду хаст» погромче, педальку в пол – и никаких страданий. Главное, сентиментов не слушать, неврастеникам нужна жесткая музыка и левый ряд.
Когда я проезжала Задонск, было уже светло. Я только там глаза и подняла. Купола на холме сверкали. На просторе, под небом, монастырь всегда кажется далеким и нереальным. После указателя «Задонск» я всегда сбавляю, голову в сторону, и рука сама тянется… Я успеваю перекреститься и дальше гоню, так еще ни разу и не свернула.
Мать моя там бывает, ездит к источнику. Известное место, все кому не лень туда приезжают. А мне еще рано, я потерплю.
Однажды, когда мне было двенадцать, к нашим окнам подъехала машина. Моя мама подняла чемодан, был у нас в доме рыжий кожаный чемодан, родители по очереди брали его в отпуск. Она подняла этот чемодан, а отец зашел на кухню и полез в аптечку. Положил под язык две таблетки нитроглицерина и начал дышать, глубоко и медленно. Я ему сказала: «Да ладно, пусть едет. Мы наконец-то заживем. Ура! Свобода!».
