— Точно, — согласился Турандот. — Как бы не влипнуть куда.
— Да перестаньте, — сказал Габриель. — Не о чем беспокоиться. О, вот и шипучка! Ура! Возлакайте ее, дорогие мои друзья, и туристы, и ты, возлюбленная племянница, и вы, нежные жених и невеста. Мы не должны забывать про жениха и невесту. Тост! Тост за жениха и невесту!
Растроганные туристы пропели хором хеппибредятину, а одна из служанок-шотландцев смахнул навернувшуюся на буркалы слезу, которая могла бы попортить на ее лице штукатурку.
Габриель же, наполнив бокал пенно-газовым пойлом, что заставило всех собравшихся — таким он пользовался престижем — умолкнуть, сел верхом на стул и произнес:
— Мои барашки и вы, милые дамы, овечки мои, наконец-то вы поимеете возможность оценить мои таланты. Как вы, несомненно, знаете уже издавна, хотя некоторые из вас узнали об этом совсем недавно, именно из вымен хореографического искусства я выдаиваю свои основные доходы. Жить-то надо, не так ли? А чем мы живем, спрошу я вас. Духом времени, разумеется, — по крайней мере, частично, и, замечу я, он-то нас и убивает, — но главным образом той живительной сущностью, каковой являются башли, сиречь деньги. Сей медоносный, сладчайший и многоисходный продукт испаряется с необычайной быстротой, меж тем как добывается лишь в поте лица своего, по крайней мере, эксплуатируемыми мира сего, к которым принадлежу я и первый из которых назывался Адам, ставший жертвой, как всем известно, тиранства Элохимов. И хотя его прокорм и проживание в Эдеме обходилось им, с точки зрения современного человека, не так уж и дорого, они услали его в колонии, дабы он орал там землю и взращивал грейфрукты, и к тому ж запретили гипнотизерам облегчить роды его супружнице, а змиев принудили взять ноги в руки. Короче, полное головозадурительство и библеистские забобоны. Но как бы там ни было, я умастил свои коленостопные суставы пресловутым потом лица своего и подобным эдемо-адамическим способом зарабатываю себе на хлеб насущный, который даждь нам днесь. Через несколько мгновений вы увидите меня в действии, но — внимание! — не совершите ошибку: то, что вы узрите, вовсе не какой-нибудь там обычный скриптиз, но искусство! Искусство с большой буквы Ы, запомните это. Ыскусство из девяти букв, а девятибуквенные слова стократ возвышенней и совершенней слов из восьми букв, не говоря уже о словах в пять, четыре и три буквы, которые привносят в язык сплошные неприличности, и еще неясно, какие грязнее. В конце моего дискурса я могу лишь выразить вам свою благодарность и бесконечную признательность за те бурные, долго не смолкающие аплодисменты, которыми вы увенчаете меня и мое высокое искусство. Благодарю вас! Заранее огромное мерси! Еще раз спасибо!
И, вскочив с места столь же неожиданно, сколь и пластично, гигант проделал несколько антраша, плавно поводя руками за спиной на предмет изображения порхатой бабочки.
Эта демонстрация таланта привела туристов в трудноописуемый восторг.
— Go[22], бабонька! — кричали они, желая вдохновить его.
— Выдай! — орал Турандот, который ни разу еще не пил такого великолепного шампуньского.
— Уй, какая шумливая, — заметила один официантка-шотландец.
И покуда новые посетители вливались потоками в заведение, подвозимые обычными для здешних климатических условий автобусами, Габриель неожиданно вернулся и с мрачным видом сел на свое место.
— Что-нибудь не так, мосье Габриель? — вежливо осведомилась Мадлен.
— Мне страшно.
— Во мудозвонец, — бросил Шарль.
— Вот такая моя невезуха, — заметила Зази.
— Ты говоришь, говоришь, — выступил Зеленец, — и это все, что ты можешь.
— А ведь эта скотина что ни скажет, все в строку, — отметила один официантка-шотландец.
— Не бзди, Габи, — сказал Турандот.
— Ты представь, что тут обычные посетители, — посоветовала Зази.
— Ну доставьте мне удовольствие, — кокетливо просюсюкала вдова Аз.
— А вас, — сказал Габриель, — я вообще в упор не вижу. Нет, друзья мои, — продолжил он, отвечая на пожелания остальных, — дело не только в этом (вздох) (молчание), просто мне бы очень хотелось, чтобы Марселина тоже смогла потрястись моим искусством.
И тут объявили первый номер программы: пламенную карамбу в исполнении пары миловидных мартиниканцев.
Марселина задремала в кресле. Но вдруг что-то разбудило ее. Помаргивая со сна, она глянула на часы, однако ни к каким определенным выводам не пришла, пока наконец не сообразила, что кто-то тихонько стучится в дверь.
Она тут же погасила свет и замерла. Нет, то явно был не Габриель, потому что если бы это он возвратился вместе с компанией, то они такого бы шума наделали, что проснулся бы весь квартал. Это не могла быть и полиция, поскольку солнце еще не взошло. Что же до предположения, будто какой-то громила решил посягнуть на хранящиеся в чулке Габриеля сбережения, то подобная гипотеза не могла вызвать ничего, кроме улыбки.
Наступила тишина, потом этот кто-то стал поворачивать ручку. Посколько это не дало желаемого результата, вышеупомянутый кто-то стал ковыряться в замке. Ковыряние продолжалось некоторое время. Явно не специалист, подумала Марселина. Но в конце концов дверь открылась.
Вошел этот кто-то не сразу. Марселина дышала так тихо и осмотрительно, что вторгшийся не мог слышать ее.
Наконец он сделал шаг вперед. Зашарил рукой по стене, ища выключатель. Наконец нащупал, и в прихожей загорелся свет.
Марселина сразу узнала его силуэт: то был тип, назвавшийся Педро-Остаточник. Но когда он зажег свет в комнате, где находилась она, то Марселина сперва решила, что ошиблась: сейчас на нем не было ни усов, ни темных очков.
Он держал в руках башмаки и улыбался.
— Перетрухнули небось? — галантно осведомился он.
— Ничуть, — кротко ответила Марселина.
И покуда он, сидя в полном молчании, надевал свои солдатские башмаки на резиновом ходу, Марселина установила, что первичная идентификация отнюдь не была ошибочной. Это и вправду был тот самый субчик, которого Габриель спустил с лестницы.
Обувшись, он снова с улыбкой взглянул на Марселину.
— А вот на сей раз, — сказал он, — я бы не отказался от стаканчика гранатового сиропа.
— Почему «на сей раз»? — спросила Марселина, взяв последние слова вопроса в кавычки.
— А вы не узнали меня?
Некоторое время Марселина пребывала в нерешительности, потом подтвердила, что да (жест).
— И вы не спрашиваете, что я делаю здесь в такой час?
— Вы тонкий психолог, мосье Педро.
— Мосье Педро? Откуда это «мосье Педро»? — спросил страшно заинтригованный субчик, беря «мосье Педро» в целую вереницу кавычек.
— Но ведь именно так вы представились сегодня утром, — кротко ответила Марселина.
— Ах, так... — развязно протянул субчик. — А я и забыл.
(молчание).
— Ну и что? — повторил он. — Вы не спросите меня, что я намерен делать здесь в такой час?
— Нет, не спрошу.
— Жаль, — сказал субчик. — Потому что я ответил бы вам, что пришел, чтобы принять предложение выпить стаканчик гранатового сиропа.
Марселина кротко и тихо обратилась к самой себе, делясь с собою следующим умозаключением:
«Он хочет, чтобы я сказала ему, что это идиотский предлог, но я ни в коем случае не доставлю ему такого удовольствия».
Субчик огляделся вокруг.
— Он там? (жест).
И он указал на жуткого вида буфет.
Поскольку Марселина не ответила, субчик пожал плечами, встал, открыл дверцы и извлек бутылку и два стакана.
— Может, вы тоже чуточку выпьете? — предложил он.
— Боюсь, что после мне будет трудно заснуть, — кротко ответила Марселина.
Субчик не стал настаивать. Сам же выпил.
— Редкостная гадость, — как бы между прочим заметил он.
Марселина от комментариев воздержалась.
— Они еще не вернулись? — спросил субчик, чтобы что-то сказать.
— Как видите. Иначе вы были бы уже внизу.
— Габриелла, — мечтательно протянул субчик (пауза). — Смешно (пауза). Поистине смешно.
Он допил стакан и передернулся от отвращения.
— Фу, — пробормотал он.
В комнате вновь повисло молчание.
Наконец субчик решился.
— Так вот, — сказал он, — я обязан задать вам несколько вопросов.
— Задавайте, — кротко согласилась Марселина, — но отвечать на них я не буду.
— Придется, — заявил субчик. — Я — инспектор полиции Бердан Пуаре.
Марселина рассмеялась.
— Вот мое удостоверение, — обиженно сказал субчик.
И он издали продемонстрировал его Марселине.
— Оно поддельное, — сказала Марселина. — Это видно с одного взгляда. И потом, если бы вы были настоящим инспектором, то знали бы, что расследование так не ведется. Вы даже не дали себе труда прочесть хотя бы один детектив, разумеется французский, тогда бы вы все знали. Вас можно обвинить в следующих противозаконных действиях: взлом, насильственное проникновение в квартиру, нарушение неприкосновенности жилища.
