— Да? А я думал, было. Ошибочка вышла! Но согласитесь, Илья Петрович, убил Бориса Михайловича не я. Его убили вы. В известном смысле, вы — убийца, а я заказчик. Но если вы убийца реальный, то я заказчик виртуальный, ведь я вам ничего не заказывал. Вы стали слепым исполнителем моей воли. Наше сотрудничество, можно сказать, уже началось, хотя и заочно. У вас теперь не остается иного выхода, как его продолжить. Вы теперь слишком много знаете. Мы в одной лодке.
Мысль о том, что он стал слепым исполнителем воли Владлена Константиновича, поразила Енисеева. Прежде он размышлял о самых разных негативных последствиях своего дара, но никогда не думал о таком.
— Что же вы хотите от меня? — выговорил он плохо слушающимся языком.
— Ничего особенного. Будете делать ту же самую работу, что делали сегодня. Нам понравилось. Интересы у нас самые разнообразные — от финансовых до политических. Но никакие деньги и связи не дают того преимущества, какое есть у человека, видящего на несколько шагов вперед. Станете нашими глазами в будущее. Ваши заработки у Ступара по сравнению с теми, что вы будете иметь здесь, — пыль. Собственно, по сравнению с ними и заработки самого Ступара — пыль. Хотите, этот дом, — Владлен Константинович развел руками, — мы отдадим вам? Или любой другой дом, который вам приглянется. Ну и, разумеется, офис в Москве, сколько угодно помощников, автотранспортный парк. С одним условием: работать будете только для нас.
Енисеев собрался с мыслями и предложил:
— Давайте выполним нашу первоначальную договоренность.
— Какую договоренность?
— Ну, я обещал сказать вам всё, что знаю по поводу Бориса Михайловича, а вы обещали избавить меня от «братков». Я свою часть выполнил, теперь очередь за вами. А дальше — разбежимся. Дело в том, что я решил отойти от этих дел. Они плохо отражаются на моем душевном состоянии и личной жизни. Обещаю, что о нашем разговоре говорить никому не буду, да и кто мне поверит?
Владлен Константинович снова по-лисьи осклабился.
— Договорно-протокольной частью у нас ведает Павел Исаакович, ему и слово.
Павел Исаакович поднялся, подошел к бару и налил себе «Мартеля».
— Видите ли, Илья Петрович… Мы не выполняем невыгодные для нас договоренности. Такова жизнь. Эта договоренность для нас невыгодна. Извините.
— Ну, это некрасиво… Но, в конце концов… Чего еще от вас ожидать? Тогда прощайте. Прошу отвезти нас обратно, потому что мы к вам в гости не напрашивались.
— Пожалуйста, — любезно кивнул Владлен Константинович. — Какой, вы говорите, срок дал вам этот Ефрем? Два дня? Мы даем вам точно такой же срок на размышление, час в час. Вам нужно будет согласиться либо на предложение Ефрема, либо на наше.
— Что за чушь? Почему вы решили, что я соглашусь на предложение Ефрема? И какая вам от этого польза?
— Никакой, естественно. Но если вы согласитесь на предложение Ефрема, мы сделаем всё, чтобы через некоторое время вас посадили в тюрьму на хороший срок за махинации на тотализаторе. И вытащить вас из тюрьмы сможем только мы. С известным вам уже условием. Если же вы не согласитесь с предложением Ефрема, мы ему еще заплатим, чтобы с вами, с вашей женой и с этой девушкой, которая сейчас мило ужинает наверху, сделали то, что он обещал. Впрочем, отрезать вам голову и выкалывать глаза мы ему не позволим, надеясь, что вы всё же к нам вернетесь. Но вот за то, что случится с вашей женой и этой девушкой, мы ручаться не будем. И никакая милиция вам не поможет, уверяю.
— Вот как вы заговорили… А знаете ли вы, что вы еще хуже этого гнусного Ефрема?
— Мы всё знаем, Илья Петрович. Даже больше, чем вы можете предположить, а вы, как-никак, пророк. Почему мы должны быть лучше этого Ефрема? Ефрем ваш — мелкая сошка. Чтобы достигнуть того, чего достигли мы, нужно быть в сотню, в тысячу раз хуже Ефрема. Лучше Ефрема — такие люди, как вы, ваша жена, девушка Елена… Вас — тех, которые лучше Ефрема, — на самом деле столько, что пора заносить нас, которые хуже, в «красную книгу»! Вас миллионы, а нас единицы. То, что хорошо для вас, не всегда — далеко не всегда! — хорошо для нас. Да и так ли вы лучше Ефрема? — задаю я себе вопрос. Зачем вы пошли к Ступару, который бы прыгал от счастья, если бы мы предложили его липовому агентству то, что предложили вам? Какими высокими духовными интересами вы тогда руководствовались?
— Я ошибся. Мне казалось, пустячная работа в этом агентстве даст мне кое-какую тренировку в смысле предсказаний.
— И деньги, не так ли? Ваша ошибка — из числа тех, которые время от времени повторяют так называемые порядочные люди. Живя в бедности, они хоть раз в жизни неминуемо приходят к выводу, что им позарез нужны деньги. Особенно, если кто-то тяжело заболеет из родных, случится какое-нибудь несчастье… И тогда у них открываются глаза. Оказывается — стыдно, это когда у тебя нет презренных бумажек, чтобы помочь страдающим или умирающим близким, а не тогда, когда у тебя много денег, а у миллионов людей, видите ли, их вообще нет. Плевать вы тогда хотели на эти миллионы! Они к вам не придут и не помогут. Да и вы к ним не пойдете. А ко мне, верите ли, приходят. Приходят просить деньги на операцию умирающему от рака крови ребенку, батюшки — на ремонт храма, да мало ли! И я — тот, который хуже Ефрема, — даю. Верите?
Енисеев пожал плечами.
— Почему нет? Вам же нужен положительный имидж. Ходорковский, говорят, не давал денег на православные храмы, а теперь, наверное, жалеет. А вы, видимо, умнее Ходорковского. Ну и что?
— И Ходорковский давал! Идите к своему храму Христа Спасителя и прочитайте его фамилию на доске с именами жертвователей, если ее еще не сняли! Да, я умнее Ходорковского, который предпочитал давать деньги, чтобы его имя выбили на доске, а не просто так! Но только ли в этом дело? А откуда эти деньги, которые я даю на операцию умирающему ребенку или батюшке на храм? Может быть, это деньги убитого вами по моей воле Бориса Михайловича, который тоже заработал их далеко не праведным путем. Пойдемте наверх, я открою сейф и покажу вам кучу денег, а вы скажете, какие из них лучше, а какие хуже! Я, знаете ли, умею считать деньги, а затруднюсь отделить плохие от хороших, когда вашему ребенку срочно понадобится помощь! Чем больше у вас денег, тем больше вы знаете о добре и зле, потому что всё тогда — и добро, и зло, и правда, и кривда, да всё, что угодно! — зависит от вас, а не от тех, которые лучше Ефрема. Я предлагаю вам войти в этот клуб. Или, если вам это не угодно, отправиться в тот клуб, где стон и скрежет зубовный.
— Послушайте… — хрипло сказал Енисеев. — Не трогайте меня, моих близких… У вас будут неприятности… не с законом неприятности, его вы обойдете, а с вами самими… Никакие деньги не помогут. Я не только по названию пророк, тут кое-что еще, от меня не зависящее… Поверьте, я не подхожу для вашего клуба… Я не смогу быть вам полезен, я иначе устроен.
Пусть вы лучше Ефрема, лучше меня… Живите, как считаете нужным, со своими деньгами, которые не пахнут. Но оставьте меня в покое.
Владлен Константинович усмехнулся.
— Вы, как я вижу, предпочли бы какой-то промежуточный клуб, с пустячной работой по три тысячи долларов за сеанс, чтобы, так сказать, на елку взобраться и жопу не ободрать, но вы в этом клубе встретились с людьми из моего клуба и влезли в то, во что бы вам лучше не влезать. Поэтому я не могу вас отпустить просто так. Я, кстати, не заметил, что вы как-то иначе устроены. По-моему, это ваше заблуждение. Работали у Ступара с Борисом Михайловичем, сейчас довольно бодро предсказывали нам, чтобы мы, как вы выразились, дали по рогам Ефрему и его компании. Что изменилось? А, теперь вы знаете, что те же люди, которые поедут отбивать рога у Ефрема, вполне могли пристрелить Бориса Михайловича… Но ведь это проблема вашего незнания или, точнее, нежелания знать, и ничего больше. Поймите: так называемый промежуточный клуб — это клуб незнания. Вы уже не можете вернуться в него, если получили кое-какое знание. А неприятности… Я думаю, у нас будет куда больше неприятностей, если мы оставим вас в покое. Вы покинете нас с далеко не лучшими чувствами к нам, и это непременно скажется. Для вас мы навсегда останемся хуже Ефрема, независимо от того, полюбовно мы разойдемся или нет. А что такое сила вашей психической энергии, я уже понял, когда вы сказали, что это я хотел убить Бориса Михайловича. Нет, чем ближе вас держать к себе, тем меньше от вас будет неприятностей, я полагаю.
— Вы полагаете неправильно. — Енисеев встал. — Прощайте.
— До свидания, Илья Петрович, до свидания! Убежден, что мы еще увидимся. — Владлен Константинович нажал какую-то кнопку сбоку столика, за которым он сидел.
Из двери за спиной Енисеева вновь появились люди в масках.
— Не пытайтесь скрыться, — тихо добавил Павел Исаакович. — Специально следить за вами мы не будем, но разыщем вас без труда где угодно, если потребуется. Например, данные о том, что вами куплен билет на самолет или поезд, сразу поступят нам. Мы найдем способ проконтролировать вас, если вы сядете и на междугородний автобус. Не стоит искушать судьбу. И, конечно, о нашем разговоре не должна знать девушка, приехавшая с вами. И ваша жена тоже. Помните: чем больше они знают, тем менее безопасной становится их жизнь. Сама по себе огласка нас не очень страшит: мы от всего откажемся, а вы ничего не докажете. Но тогда останется один вариант развития событий: отдать вас в лапы Ефрема. И еще: если вы, паче чаяния, предпочтете тюрьму сотрудничеству с нами, вы в тюрьме скоропостижно умрете. А здесь столь же скоропостижно умрут ваша жена и родные. Если вы примете положительное решение, то бандитам можете отвечать что угодно — мы будем поблизости и быстро с ними разберемся. Вы на какое время сговорились с уголовниками?
