— Поразительные вещи ты говоришь, Сизиф, — удивлялся Язон. — Я смотрю на тебя и вижу раннюю юность отца моего отца, которого я же видел глубоким стариком. А твои из первых рук свидетельства о сиротке Тиро, бабушке моей, просто не укладываются в голове. Твоя речь правдоподобна, какой она не была бы, говори ты с чужих слов, но признаюсь тебе, я слышал историю этой девочки, родившей близнецов, которых ей пришлось умертвить, от многих других, и звучала она иначе. Мы готовы тебе поверить и, уж конечно, не станем тебя уличать в грехе, который случился так давно, что нас еще на свете не было. И все же как получилось, что Сизиф прав, а вся Эллада ошибается?
Он никак не ожидал, что придется еще раз вдохнуть зловоние сплетни, а она, оказывается, не только не истлела, но набрала силу и заняла место правды, пока он отсутствовал в этих промелькнувших десятилетиях. Какими же еще подробностями сумела она обрасти?
— Надо было бы мне сначала спросить, что именно сочинили эллины, немало искушенные в этом искусстве, — отвечал Сизиф, — но я сберегу ваше и свое время, открыв вам, о чем шептались в Эолии, не смея сказать мне об этом в лицо.
И, кратко изложив выдумку о его связи с племянницей, он добавил:
— Этой ли клеветой тешатся люди? Или они ухитрились придумать что-нибудь похуже?
— Ты не должен принимать близко к сердцу ни людскую молву, ни наше любопытство, — успокаивал его Язон. — Мы другого объяснения не слышали, и никто не решился бы расспрашивать несчастную мать. Но ты ведь знаешь, как любят люди мешать правду с ложью. В той легенде, которую знаем мы, есть и твоя версия, и дети Тиро от Посейдона действительно погибли. А в пользу другой половины слуха, где называют твое имя, говорит событие, которому были свидетелями мы сами: близнецы, рожденные втайне, объявились живыми. Разумеется, все могло быть как раз наоборот, и выжили сыновья Посейдона. Хотя я предпочел бы иметь дело с детьми смертного, а не с потомками бога. — И царь рассмеялся.
— Я с удовольствием насладился бы всеми оттенками этой красочной сказки, если бы к ней не припутывалось мое имя, — говорил Сизиф, никак не разделяя веселья. — Мне жаль, что я не в силах устроить твою жизнь так, как тебе хотелось бы. Я знаю только одну двойню. Если они выжили — рад, что Тиро недолго пришлось мучаться совестью за совершенный грех. О том, кто был их отцом, я узнал с ее собственных слов. Мне пришлось ей поверить, а уж ты поступай, как тебе велят совесть и рассудок.
Это были довольно дерзкие слова по отношению к царю, да еще сказанные в присутствии его супруги. Но выхода у Сизифа не было. Попытавшись смягчить отповедь, он оставил бы место для сомнений, а честь свою ему хотелось сохранить незапятнанной, как и честь Тиро, тем более что ни ее, ни его вины в случившемся не было. Ему показалось, что он заметил едва уловимое движение Медеи, возможно, хотевшей удержать мужа от вспышки. Но Язон, судя по всему, был не так уж обидчив.
— Забудем об этом. Теперь эти давние дела никому не нужны. А вот что тебе все-таки придется нам объяснить, так это секрет твоей небывалой молодости.
— Да ведь я снова разочарую тебя, царь. Если тут и есть секрет, он мне неведом, — отвечал Сизиф. — Я покинул Эолию чуть более месяца назад, а спустившись к Истму, обнаружил, что прошло, по моим подсчетам, сорок или пятьдесят лет. Я в самом деле не знаю, кто из богов сыграл со мной эту шутку и в чем ее значение. Вот разве что в том, что могу теперь говорить с вами обоими, тогда как, в общем-то, полагалось бы мне давно лежать в земле вместе с братьями.
— Но ведь не ты один сбережен временем?
Таковы были первые слова, сказанные Медеей, и прозвучали они охолаживающе, как напоминание о том, что его простые ответы не вполне удовлетворительны.
— Ты права, царица Эфиры. Со мной вместе ушли из Эолии и оказались здесь, нисколько не постарев, моя жена и двое рабов.
О том, что их прихода дождался и Коринф, Сизиф не упомянул. И так и не понял, знали ли Язон с Медеей, как неразрывно соединила с ним судьба престарелого царя Эфиры. Любопытство хозяев дома было как будто удовлетворено, настал черед Язона посвятить новообретенного родственника в дела своей семьи, которые, как простодушно признал Сизиф, ему неизвестны.
С удовольствием слушал он, как славно разрешилась судьба исстрадавшейся Тиро. Младший брат его, Кретей, правивший в Иолке, взял ее себе в жены, окружив теплом и заботой. Столь же приятной неожиданностью было появление близнецов, рожденных Тиро в одиноком позоре и оставленных ею в горах Эолии на явную погибель. Нелей и Пелий, уже вполне самостоятельные отроки, разыскали мать, не питая никакой обиды, были с обильными слезами заключены в объятия и усыновлены благородным царем Иолка. От Сизифа не ускользнула, однако, неприязнь Язона по отношению к близнецам, хотя тот, излагая события по порядку, старался выглядеть справедливым.
Все шло мирно в Иолке. Счастливая Тиро принесла наконец супругу настоящего сына и наследника, названного Эсоном, а не менее счастливый отец успел еще понянчить и внука — рожденного Эсоном в браке с Этеоклименой Язона. Он был еще мал, когда Кретей, вполне удовлетворенный жизнью, не замечавший туч, которые собирались над Иолком, окончил свои дни. Вот тут и разыгралась буря, жизнь Язона и его родителей круто изменилась. Дальше ему не нужно было выдерживать роль спокойного повествователя, да он вряд ли сумел бы, даже захотев.
— Вонючий подкидыш! Грязный волк! Неблагодарный ублюдок и подлый лис! Он решил, что можно хозяйничать в Иолке, попирая все права и законы. Очень уж мирно привыкли жить люди, очень уж добры были друг к другу — как научил их мой дед и твой брат на горе своей семье. Ему бы догадаться, что не носит человек на лице черную отметину ни с того ни с сего. Сколько ни сочинял бы он сказок о кобыле, которая наступила на него в лесу, — права, значит, была эта кобыла! Мудрее оказалась, чем люди…
— Прости меня, царь, но ты не назвал того, о ком говоришь, и я путаюсь в догадках.
— И не назвал бы, если бы не вынуждала вежливость. Ты-то, как сам утверждаешь, здесь ни при чем. Поверь, легче сплюнуть это имя в банный сток, чем произнести его на нашем с тобой языке. Пелий — пусть кости его сгниют быстрее мяса! Пелий — пусть ищет его черная душа покоя в Эребе! Слышал ли ты когда-нибудь, чтобы усыновленный бродяга, принятый в дом, взращенный в нем, позабыл о благодарности и отнял трон у законного наследника? Сейчас услышишь. Так поступил Пелий, искалечив жизнь нам с отцом и матерью, опозорив и свою мать, которая еще не успела оплакать мужа.
Сизиф, давший себе зарок оставаться невозмутимым, что бы ни пришлось услышать, все же не мог не нахмуриться, проходя вслед за Тиро через отчаяние, обретение и новую утрату. Слишком жива еще была нежная любовь к девочке, как и память о его собственных злоключениях. И тут он вновь поймал на себе взгляд огромных, темных, с причудливым разрезом глаз Медеи, в котором за любопытством скрывалась почти неразличимая усмешка. Эта женщина как будто знала о нем гораздо больше, чем он успел рассказать. Неожиданно прервав мужа, она заговорила сама.
— Наш гость, должно быть, понимает, как много у моего супруга причин для гнева. Только поэтому его речь отрывиста и полна проклятий. Не лучше ли будет, Язон, если я расскажу остальное, поскольку оно мне известно во всех подробностях? А ты поправишь меня, если я пропущу что-то важное.
Голова царя несколько раз согласно качнулась.
— Пелий силен был силой своих пособников, которых успел объединить, соблазнив будущей властью. Он объявил себя царем в самый день смерти Кретея, и перед остриями многочисленных мечей и копий, его окружавших, Эсон оказался бесправным и бессильным.
— Трусливый пес! — не удержался Язон. Если бы не его каменный, отсутствующий взгляд, свидетельствовавший о том, что в воображении своем он жестоко карает узурпатора, спрятавшего слабость за чужими вооруженными руками, Сизиф мог подумать, что царь говорит о своем отце.
— Даже брат Пелия, Нелей, был так смущен вероломством близнеца, что поспешил покинуть Иолк, — продолжала царица. — Тогда у тирана еще хватило ума не доводить дело до крови. Но Эсон не доверял более сводному брату. Он боялся не за себя, а за маленького сына, с которым легко могло приключиться любое несчастье. Потому он отослал его в безопасное место. Ты, наверно, слышал о Хироне? Об этом мудром, добром кентавре, воспитавшем многих героев? Говорят даже, что это Хирон спас Прометея, отдав свое бессмертие, чтобы Зевс освободил того от мук и оков. Все это довольно трудно себе представить, не правда ли? Потому что если это случилось, то совсем недавно, и никак не прежде, чем Хирон вырастил Язона, обучив его искусству боя и врачевания. Впрочем, ты, конечно, знаешь об этом больше нас — от Прометея ведет происхождение весь ваш род эолидов, но ты гораздо ближе к его истокам, чем, например, мой муж. Да и время к тебе благосклоннее… Не стану, однако, вновь мучать тебя расспросами и продолжу о Язоне. Возмужав, он решил вернуть отцу принадлежавшее ему по праву царство. Но как ни горел он жаждой восстановить справедливость, не насилие было его оружием. И представь, одного чувства правоты хватило, чтобы негодяй испугался.
