— Ву-у-у! — завыл тоскливый ветер, где-то в лесу заплакали шакалы, от страха шарахнулись лошади, черным одеялом вспорхнула туча ворон, пошел косой, редкий, колючий снег, который, падая на мерзкий грунт, отбивал неровный пульс земной жизни.
— Ты меня хочешь разжалобить, несчастный старик, — сухо процедил Великий эмир. — Все предписано судьбой, и моя жизнь — это борьба с неверными, и за чистоту веры.
— Ты изверг, — прошептал Молла Несарт.
— Что? — хмурая, глубокая ложбинка вкривь пролегла на переносице Тимура, он грозно сделал шаг вперед, и, казалось, еще мгновение и Молла Несарт полетит в помойную яму, да, видно, не судьба. Послышался резвый стук копыт, лишь особо важный гонец имел право общаться напрямую. Совсем юный воин загодя осадил коня, молнией соскочил, сделав пару шагов на кривых коротких ногах, бросился на колени:
— О Повелитель, объявился Малцаг, красно-белый флаг, он напал на нас в горном ущелье.
— Коня, коня! — взревел Великий эмир.
— Как и юный гонец, он так же лихо хотел оседлать подведенного серо-белого жеребца, ногу до стремени не дотянул, его охранники чуть подсобили, он их грубо отпихнул, хотел сам, поднатужился и не смог, вновь ему помогли, а он, как сел в седло, со злостью хлестнул их кнутом по лицам. Никто руки не поднял, даже не шелохнулся.
— Эй ты, дряхлый старик, — свысока бросил он Молле Несарту, — ты, видать, нашу сказку забыл: волк козленка не съест — сам заблеет. Понял? — Молодой жеребец рвал удила, в исступлении бил копытами. — А башка этого рыжего урода, впрочем, как, быть может, и твоя, тоже будет в этой помойке скоро валяться.
— Всевышний не скор, — хочет, да не может голос Моллы быть твердым, по-старчески слаб, но он продолжает: — Вот и снег пошел, — он блаженно ухмыльнулся, развел руками, словно молясь. — А твою сказку забыл, зато про твой сон вещий и твою башку, Тамерлан, вспомнил.
— Ах ты подлец! — свистнул кнут. Хватаясь за голову, старик упал. Следующий свист — по крупу коня. — Вперед, за мной! Ура!
— Ура-а-а! — многотысячный дикий вопль, аж снег с деревьев пал, вновь черной тучей вороны взлетели.
* * *
«Мой дорогой сын, Великий Тимур, — писал из Самарканда духовный наставник Саид Бараки, — Всевышний, хвала ему, сказал: «Прояви снисходительность, вели творить добро и отвернись от невежд». Я разъясню тебе этот аят.[85] Это когда ты прощаешь того, кто был несправедлив к тебе, даешь тому, кто обделил тебя, не прерываешь связи с тем, кто забыл, и хорошо относишься к тому, кто обижал тебя. Помни, прощать того, кто был несправедлив к тебе, — верх мягкости и смелости. Давать тому, кто обделил тебя, — верх великодушия. И продолжать отношения с тем, кто порвал с тобой, — верх милости.»
— Видать, мой учитель совсем состарился, — почему-то заключил Повелитель, плотнее кутаясь в новую меховую шубу, присланную ему ханом Едигеем с далекого холодного севера.
Именно туда, на север, к большой реке Волге рвутся все его военачальники, родня и все визири-советники. Там, в столице Золотой Орды, скопились огромные богатства монголов, которые они награбили за три столетия своего господства на евроазиатских просторах. Теперь там правит Едигей, который не без помощи Тимура пришел туда к власти и письменно обещал выплатить положенную половинную часть из всех богатств и такую же часть от доходов. И Едигей с караваном немало богатств прислал и еще больше, говорят, напрямую в Самарканд отправил, но все равно это не то, чем он мог, чем он должен обладать. И следовало Тимуру не мелкими селениями в горах Кавказа заниматься, а на Сарай-Берке идти. Да никто не знает, что он теперь боится на север идти — вещий сон предостерегает. И все советники, родные, а теперь даже духовный наставник Саид-Бараки, будто зная его душевный порыв, умоляют простить, забыть, смилостивиться, согласиться с предписанной Богом судьбой. Но это не для него, Великого эмира — Властелина мира. Он не уйдет отсюда, пока не отомстит за сына, пока не обезглавит этого рыжего Малцага, пока еще есть хоть один живой горец-кавказец. Всех под корень! С этим заклинанием Тимур двинулся в горы Кавказа.
Из-за непроходимых лесов в горы идти было трудно. И только вдоль больших рек может продвигаться армия Тимура. И до Повелителя, и после него главной артерией, по которой передвигались захватчики, была река Аргун. Раз в десять иль в двадцать лет в горах Кавказа выпадают обильные дожди, тают снега, и тогда накапливается в Аргунском ущелье неудержимая масса воды. Вырываясь меж гор на равнину, она сметает все на своем пути. Так возникла широкая равнинная пойма, где и сейчас располагаются села Атаги, Белгатой и Чечен-аул. Именно в этой стратегически удобной пойме расположился стан Тимура перед штурмом гор.
А вокруг, в лесу, беспрестанный барабанный бой, по ночам на вершинах гор маячат огни факелов — это горцы передают тревожные вести: враг пришел, всех кличут на ратный бой для защиты родины.
Надеясь застать противника врасплох, горцы средь ночи совершили отчаянную вылазку. Да у кочевников многовековой опыт захватнических войн, строгая дисциплина и боевой порядок. Каждый день, а тем более ночь, они строго охраняют свой лагерь, и для этого, даже если и останавливаются ненадолго, вкруговую роют защитный ров, строят заграждения, ставят охрану, разведка кругом.
А горцы, и смелые, и отчаянные в бою, и готовы насмерть постоять за свой очаг, но не искушены они в боевом порядке, и в оружии уступают, и численностью. Словом, из ночной атаки ничего не выгадали. И тогда, на следующий день, стали фронтом, защищая в горы проход. А во главе их тот же дерзкий Малцаг, и по-прежнему вьется над его головой красно-белый стяг.
— В бой, в бой! — закричал Тимур, сам руководил сражением.
В этом месте произошло не одно сражение, и до сих пор сохранились курганы — захоронения — и есть легенды, связанные с ними. Но после Тимура здесь курган не остался, не отдал он последнюю дань уважения ни своим, ни чужим. После упорного боя многочисленная армия Тимура разгромила горцев и, не найдя на поле брани красно-белого нахского знамени и Малцага, Великий эмир заторопился вслед за отступившими в ущелье горцами, приказав быстрее расчистить путь, всех убитых сбросить в мутные воды Аргуна.
Теперь проход к горам открыт, и нет больше здесь силы, способной противостоять стотысячной армаде варваров. Но они явились сюда не для того, чтобы попусту выискивать в горах какого-то сорванца. Этим дикарям, этим отважным и выносливым воинам далеких степей за труды и пролитую кровь нужна добыча, и не та, что имеют от грабежа небольших городов, а та, что они заслужили, разгромив хана Тохтамыша. Почему все сокровища Золотой Орды достались одному Едигею и его родне? А чем хуже остальные военачальники и их доблестные воины?
Только кажется, что всесилен Великий эмир. Он велик до тех пор, пока способен удовлетворить непомерную алчность, чревоугодие своих дикарей. К тому же склоняются дети и внуки. Ведь убитый Омар-шейх, хоть и брат, но не по матери, а был старший, значит — главный претендент на трон стареющего Тимура. Погиб — такова судьба. И нечего в зимние холода по заснеженным горным тропам лазать, выискивая какого-то Малцага.
Каким бы деспотом и тираном Тимур ни был, а не считаться со своим окружением он не мог. И он тоже решил, что благоразумней будет, пока зима и приволжские болота льдом скованы, атаковать богатый Сарай-Берке, насытить армию несметной добычей, а потом вернуться на Кавказ.
Под нажимом приближенных Тимур склонился к этому решению. И никто не знает, как тревожно у него на душе. Он панически боится идти на север. Как ему объясняют новые знахари, он недаром благословлен Всевышним. Становясь спиной, а тем более удаляясь от священных религиозных мест, он уходит из поля тяготения благословленной ауры. Однако всемогущие знахари и почтенные евнухи и визири знают свое почтенное дело, они обезопасят его сон и покой, и для этого все чудесное создано и готово. Этот роскошный передвижной гарем, этот неземной рай Властелина прекраснее всего, что описывается в «Тысяче и одной ночи», — это настоящая сказка Востока, о которой лишь можно мечтать!..
Да, это мечты и желания, но никакой опийный дурман, никакие внушения, никакая роскошь, а тем более дрожащее юное тело не спасут от выбранной самим человеком судьбы, ибо жизнь не обманешь. Вновь, как и предчувствовал, приснился Тимуру кошмарный сон. Вновь посреди ночи вокруг шатра Повелителя людской переполох. На помощь зовут всех и, конечно, Моллу Несарта.
Тимура зимой мучает подагра, болят израненные рука и нога, поэтому в царском шатре натоплено как в бане. Не зная, чем угодить и помочь Великому эмиру, суетятся кругом главные визири и евнухи. Сам Тимур, подперев отяжелевшую голову рукой, сидит горестный посреди роскошного, расписного огромного дивана, где белье — нежнейший шелк нежно-розового цвета, такого же, как дрожащее юное тело на ковровом полу. И на это маленькое тело никто не обращает внимания: оно не ублажило страсть Властелина. Не повезло — утром будет умерщвлено. Свита Тимура сочувствует страданиям Повелителя, не знает, как и чем помочь. Ведь видно, что хозяин напуган, ветра пустил, да так, что улетучился весь аромат восточных благовоний. А главный визирь, кто обязан более всех о здоровье Повелителя беспокоиться, приказал:
